— Чепуха. Конечно, вы сможете его предотвратить.
Пуаро сказал суровым голосом:
— Поразмышляйте хоть минутку, Хэстингс. Убийцу можно поймать, да. Но как воспрепятствовать убийству?
— Э… вы… вы… в, я имею в виду… если вы знаете заранее… — Я умолк, потому что неожиданно увидел все трудности.
Пуаро продолжил:
— Вот видите. Не так-то все просто. Иными словами, есть только три метода. Первый — предупредить жертву. Заставить его или ее остерегаться. Но такой способ не всегда приносит успех, ибо невероятно трудно убедить некоторых людей, что им грозит серьезная опасность… может быть, от кого-то близкого и родного. Они негодуют и отказываются верить. Второй метод — предупредить убийцу. Сказать ему, лишь слегка завуалировав слова: «Мне известны ваши намерения. Если такой-то или такая-то умрет, мой друг, вас наверняка повесят». Этот способ приносит плоды гораздо чаще первого, но даже и он не может достичь цели. Потому что убийца, друг мой, более тщеславен, чем любое другое земное созданье. Убийца всегда считает себя умней других…, никто не будет подозревать ее или его… полиция будет целиком и полностью озадачена, et cetera. Посему он (или она) продолжают выполнять свой план, и лишь остается довольствоваться тем, что впоследствии преступник угодил на виселицу.
Он помолчал и задумчиво добавил:
— Я дважды в жизни предупреждал убийцу. Один раз в Египте, один раз в другом месте[55]. И в каждом случае убийца решился нанести смертельный удар и не отказался от своих намерений… Может быть, то же самое произойдет и здесь.
— Вы сказали, что есть еще и третий метод, — напомнил ему я.
— А, да. Но он нуждается в невероятной изобретательности. Нужно точно угадать, где и когда будет нанесен удар, и приготовиться выступить на сцену в психологически нужный момент, дабы поймать убийцу, если уж не, как говорится, с руками в крови, то хотя бы когда его намерения не вызывают никаких сомнении.
— И это, друг мой, — продолжил Пуаро, — уж могу вас заверить, дело ужасно трудное и деликатное, и я ни на единый момент не могу гарантировать успеха! Я бываю тщеславным, но я тщеславен не настолько!
— И какой же метод вы намереваетесь применить здесь?
— Возможно, все три, первый наиболее труден.
— Почему? Я-то считал его наиболее легким.
— Да, если знаешь, кто жертва. Но вы разве не понимаете, Хэстингс, что я еще этого не знаю?
— Что?!
Я издал восклицание, не подумав. Потом начал понимать трудности нашего положения. Конечно, серию преступлений должно соединять какое-то звено, но мы не знаем, что за звено. Мотив, жизненно важный мотив отсутствовал. И, не зная его, мы не могли сказать заранее, кому угрожает смерть.
Пуаро кивнул, увидев по моему лицу, что я сознаю сложность ситуации.
— Вот видите, друг мой, это не так-то просто.
— Да, — сказал я. — Понимаю. Вы до сих пор не смогли найти связи между теми случаями?
Пуаро покачал головой.
— Никакой.
Я вновь поразмышлял. В преступлениях A. B. C. сперва казалось, что мы имеем дело с алфавитным комплексом[56], хотя на самом деле, как выяснилось, все было совершенно иначе.
Я спросил:
— Вы совершенно уверены, что нет никакого, пусть даже скрытого финансового мотива… ничего, к примеру, такого, что вы нашли в деле Эвелин Карлайл?[57]
— Нет. Можете быть совершенно уверены, мой дорогой Хэстингс, что я в первую очередь искал финансовую выгоду.
Что ж, истинная правда. Пуаро всегда в отношении денег был настоящим циником.
Я снова погрузился в размышления. Какая-то вендетта? Такое решение больше соответствует фактам. Но даже тогда по-прежнему отсутствует связующее звено. Я вспомнил когда-то прочитанную историю о серии, казалось бы, бесцельных убийств — выяснилось, что жертвы были присяжными, а преступления совершил человек, которого они осудили. Мне подумалось, что, может быть, что-то подобное кроется и в этом случае. Стадно сказать, но я попридержал идею. Она бы послужила, как говорится, прекрасным пером к моей шляпе, если бы я мог предоставить Пуаро верное решение. Так что я просто спросил:
— А сейчас не скажете ли вы мне, кто X?
К моей великой досаде, Пуаро очень решительно покачал головой.
— Вот этого, друг мой, я вам не открою.
— Чепуха. Почему нет?
В глазах Пуаро вспыхнул огонек.
— Потому что, mon cher, вы по-прежнему тот же самый старый Хэстингс. По-прежнему ваше лицо выдает все, о чем вы думаете. Поймите, я не желаю, чтобы вы сидели, вытаращив на X глаза и разинув рот — на лице у вас ясно написано: «Неужели… неужели я смотрю на убийцу?».
— Вы не должны отказывать мне в способности чуток попритворяться при надобности.
— Когда вы пытаетесь притворяться, результат еще более худший. Нет, нет, mon ami, мы должны вести расследование инкогнито — вы и я, И вот когда мы атакуем, то атакуем наверняка.
— Вы — упрямый старый дьявол, — сказал я. — Мозги у меня неплохо работают в отношении…
Я смолк, потому что раздался стук в дверь. Пуаро сказал: «Войдите», и на пороге появилась моя дочь Джудит.
Я бы хотел описать Джудит, но описания никогда мне не удавались. Джудит — высокая, у нее гордая посадка головы, ровные темные брови и прелестная линия век и подбородка… Строгая и суровая. Она серьезная и чуть-чуть презрительная и, по-моему, в ней всегда было что-то трагичное.
Джудит не подошла и не поцеловала меня… она не из тех. Она просто улыбнулась и сказала:
— Привет, отец.
Ее улыбка была робкой и немного смущенной, но я почувствовал, что, несмотря на сдержанность, она была рада меня видеть.
— Ну вот, — сказал я, чувствуя себя немного глупо, как всегда бывало, когда мне доводилось общаться с представителями молодого поколения. — Я приехал.
— Молодец, дорогой, — заметила Джудит.
— Я описываю ему, — сказал Пуаро, — стряпню.
— Она очень плохая? — наивно осведомилась Джудит.
— Ты не должна этого спрашивать, дитя мое. Ты вообще думаешь хоть о чем-нибудь, кроме пробирок и микроскопов? Твой третий палец запачкан метиленом, он весь синий. Подумай только, что будет с твоим мужем, если ты не будешь заботиться о его желудке.
— Смею заметить, у меня мужа нет.
— Ну, разумеется, он у тебя будет. Для чего же еще господь Бог тебя создал?
— Надеюсь, для многого, — заявила Джудит.
— И в первую очередь для le manage[58].
— Прекрасно, — сказала Джудит. — Вы подыщите мне хорошего мужа, и я буду со всем вниманием заботиться о его желудке.
— Она смеется надо мной, — заметил Пуаро. — В один прекрасный день она узнает, сколь мудры старики.
Вновь раздался стук в дверь, и вошел доктор Фрэнклин. Он был высоким, каким-то угловатым молодым человеком лет тридцати пяти, с решительным подбородком, рыжеватыми волосами и ярко-синими глазами. Он был невероятно неуклюжим и постоянно обо что-то спотыкался иди на что-то натыкался.
Он налетел на ширму, натянутую вокруг кресла Пуаро, и, чуть повернув голову, машинально пробормотал ей: «Прошу прощения».
Я хотел было засмеяться, но Джудит была совершенно серьезна. Наверное, она уже к такому привыкла.
— Вы помните моего отца? — спросила она.
Доктор Фрэнклин вздрогнул, нервозно отпрянул, прищурился и огляделся, а потом сунул мне руку и как-то неловко сказал:
— Конечно, конечно, как поживаете? Я слышал, что вы собирались приехать.
Он повернулся к Джудит.
— Как вы считаете, нужна ли нам передышка? Если нет, продолжим и после обеда. Если бы удалось приготовить еще немного тех слайдов…
— Нет, — отрезала Джудит. — Я хочу поговорить с отцом.
— О, да. О, конечно. — Неожиданно он улыбнулся извиняющейся мальчишеской улыбкой. — Простите… я так погрузился в работу. Совершенно непростительно… я веду сейм так эгоистично. Простите меня…
Пробили часы, и Фрэнклин торопливо взглянул на них.
— Господи, неужели так поздно? У меня будут неприятности. Обещал Барбаре почитать ей перед обедом.
Он ухмыльнулся нам обоим и поспешно вышел, споткнувшись о порог.
— Как миссис Фрэнклин? — спросил я.
— Все по-прежнему и как обычно, — сказала Джудит.
— Как печально, что она так больна, — заметил я.
— Она сводит с ума доктора, — сказала Джудит. — Врачи любят здоровых людей.
— Какие вы, молодые, бессердечные! — воскликнул я.
Джудит холодно отозвалась:
— Я просто констатирую факт.
— Тем не менее, — сказал Пуаро, — наш хороший доктор сломя голову помчался ей читать.
— Очень глупо с его стороны, — отпарировала Джудит. — Эта ее сиделка может читать с тем же успехом, если она хочет, чтобы ей читали. Лично я бы возненавидела того, кто читал бы мне вслух.