В субботу же, после завтрака у посла, ездил в Балукли, к живоносному источнику, и в святую Софию. В Балукли настоятель храма, митрополит, любезно показал мне храм, могилы патриархов (почивают не в храме, а на кладбище около самого храма) и угостил неизбежным в таких случаях «глико» и кофе.
Посещение св. Софии произвело на меня глубоко грустное впечатление. У входа встретил нас старый турок и при помощи какой-то нищей девочки открыл тяжелую чарду, закрывающую вместо дверей вход во храм. Мы очутились в просторном притворе, на пороге коего нам предложили надеть туфли. Обычай этот напоминает нечто библейское: «сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, земля святая». Обычай добрый: не следует в храм Божий вносить уличной грязи...
Еще завеса — чарда, и мы в храме. Чудный, необъятный, светлый купол его поражает своею красотою и легкостью. Справа и слева бегут в высь стройные колонны. Простор, приятный резонанс, — чувствуется как реяние теней давно минувшего... Ведь здесь, в этом храме, когда-то воистину небеси подобном по красоте украшений своих, около 930 лет назад, стояли и восторгались службою божественной наши предки-язычники: ведь, вот тут, под этим величественным сводом, в их сердцах решался великий вопрос: быть или не быть нашей Руси православною... Благословен день и час, когда совершалось это! Благословенна память и тех греков, которые благоговейным служением и чудным пением тронули их сердца, пленили простые души в послушание веры; так что не знали они, по их же свидетельству, где они находились тогда: на небе или на земле? Благословенна память и тех мудрых в простоте своей предков наших, которые открыли свои сердца для прикосновения благодати Божией предворяющей, дабы потом она стала и спасающей... Они, язычники, принесли в своих добрых сердцах своему славнодержавному князю Владимиру, яко купцу ищущему доброго бисера — дорогую жемчужину Православия...
А теперь... стоит в тоскующей совести уже другой вопрос — уже о самой Софии: быть ей в былой славе храма православного, или же оставаться в поругании, унижении, обслуживая для поклонников лжепророка место их мечети?.. Оставлена, покинута, поругана, осквернена великая святыня христианства! И около пяти веков протекло над нею и стоят около нее будто часовые около пленника, минареты, и теперь кажется — будто еще витают в ее притворах плачущие тени древних царей и патриархов византийских: смолкли хоры певцов христианских, и раздается дикий вопль муллы, в котором слышится и торжество победы лжепророка над Христом, и уже предчувствуется близость победы Христа над обманщиком... Чу! Где-то на хорах раздался мелодичный речитатив другого муллы... Он вычитывает стихи из корана...
Бедная София! Сердце сжимается при мысли о том, что же ждет тебя наконец? Придет ли час твоего освобождения? Или фиал гнева Божия за грехи людские еще не до дна излиян? Но, ведь, уж столько веков на юго-восточной колонне отпечаток окровавленной руки султана Магомета свидетельствует о жестокостях корана, наполнившего до узд конских этот храм трупами хотя и грешных, но все же христиан...
Страшны суды Божий и непостижимы пути Его!..
При всем величии храм производит тем более печальное впечатление. Стены покрыты пылью, мозаики и фрески замазаны известью, только полы покрыты циновками, а по местам и коврами. Но, ведь, на Востоке пол есть вместе с тем и сиденье: вот почему, может быть, и заботятся о его чистоте, предлагая входящим надевать туфли.
Обходя этот храм-первообраз, я невольно переносился мыслию в наши русские храмы — Софии: в Киев, в Новгород, в свою, ставшую мне родною Вологду и наконец — в Кронштадт. Величественны сии храмы; прекрасны в своем роде; располагают душу к молитве; но ни один из них не возносит так душу к небесам, как этот, столь печальный ныне храм, покинутый благодатию Божией... Разве только Кронштадтская София может дать душе утешение в ее печали по Софии Цареградской. Это точная, лишь на 1/4 уменьшенная копия Константинопольской Софии (диаметр купола в Царьграде 16, а в Кронштадте 12 сажен). Но какая красота отделки, архитектурных линий, какое обилие света!4В нижней галерее, впрочем, — под колоннами, есть и полумрак, которого иногда просит сама молящаяся душа. Вместо паникадил — громадные хоросы, как бы необъятные кольца, на коих расположены иконы и лампады. Разница с хоросами на Востоке лишь та, что там они тихо описывают круги во время богослужения, как бы изображая движущиеся светила небесные, а у нас — неподвижны...
Был и в патриаршей церкви: здесь почивают св. мощи царицы Феофании и св. великомученицы Евфимии всехвальной. Бог привел мне поклониться сей мученице, в самый праздник ее памяти. Она почивает в сребропозлащенной раке, устроенной, как мне говорили, усердием в Бозе почившего митрополита Антония и других благочестивых жертвователей из Петербурга. Нигде не видел я так открытых св. мощей, как здесь. Лицо св. мученицы совсем открыто, как будто она недавно почила, сохранились прекрасные черты ее девственного лика, только немного потемневшего от времени. Глава увенчана сребропозлащенным венцом наподобие венчального. На внутренней стороне крышки приятно было прочитать славянскими буквами слова: «Святая мученица Евфимие, моли Бога о нас!»
Но обращаюсь к своему путешествию.
В праздник Святой Троицы я совершил Божественную литургию в посольской церкви, в сослужении настоятеля больничной церкви о. Н. Остроумова и иеромонахов с афонских подворий. После завтрака у посла я посетил эти подворья — Пантелеимоновское и Ильинское, где в церквах беседовал с братией, убеждая не поддаваться искушению новой ереси, раскрывал кратко ее суть, обличая подлоги в переводах с греческого и умолчания в выдержках из сочинений о. Иоанна Кронштадтского. А затем посетил наши военные суда «Кагул» и «Ростислав», где беседовал с офицерами и матросами.
День Святого Духа я встретил в подворье Андреевского скита. Слушал литургию, после которой обратился к братии с словом предостережения, положив в основание слова Апостола: блюдите, како опасно ходите, и слова Господа: блюдите, да не презрите единого от малых сих (Мф. 18, 10). Раскрыв учение о Церкви, я особенно подчеркнул необходимость послушания ей, заключив словами Господа: аще и Церковь преслушает брат твой, буди тебе яко язычник и мытарь.
Здесь же посетил меня представитель при патриархе афонского кинота, старец, по-видимому, умный и доброжелательный. Он сообщил мне неутешительные вести о положении дел на Св. Горе. Эти сведения подтвердила и телеграмма Солунского консула г. Беляева на имя посла о том, что число еретичествующих возросло до 3/4 всего братства в Пантелеимоновском монастыре, и что там грозит опасность кассе монастырской.5
4 июня на стационере «Донец» мы пошли в море, к Св. Горе.
С детства привыкли мы, православные русские люди, произносить слово «Афон» с особенною любовию, почти с благоговением. Не только религиозное, но и что-то родное, поэтическое всегда слышалось русской душе в этом имени. И тянуло туда наше сердце, и это имя занимало место в нашем внутреннем мире наряду с другими, дорогими нашему сердцу именами: Иерусалим, Вифлеем, Назарет, Иордан...
С таким представлением об Афоне и хотелось мне увидеть его. Ужели, думалось, в самом деле потемне злато, изменися сребро доброе? (Пл. Иер. 4, 1). Нет, не стану верить этому; то тревожное, что послужило причиной моего туда путешествия, что сжимало сердце заботою, та смута, которая, по сведениям, свила там себе гнездо — все это, думалось мне, есть великое недоразумение, временно налетевшее темное облако, которое рассеется от теплых лучей церковной истины, и снова Святая Гора в тишине духа будет хвалить Господа и свою небесную Экономиссу — мира Заступницу усердную...
За сотню верст виднеется вершина Св. Горы. Чем ближе подходит к ней пароход, тем величавее выступают ее очертания. Все яснее и отчетливее вырисовываются ее многочисленные обители: монастыри, скиты, кельи и убогие каливы. На память приходят слова Спасителя: в дому Отца Моего обители многи суть... Да, и тут уголок неба, уделенный Материю Божией грешной земле. Да, и обитатели Афона должны быть ревнителями равноангельной жизни... Но — увы! И здесь борют страсти человеческие, и сюда проникают духи тщеславия, корыстолюбия, властолюбия и гордости, прикрываясь самыми святыми целями...
Пароход обошел Св. Гору с юга и повернул в залив между самым Афоном и соседним полуостровом. Постепенно открываются монастыри: Ксиропотам, Симоно-Петр, Русский Пантелеймонов... Миновали Дафну, древнюю пристань, где, по преданию, Матерь Божия вступила на берег Афона. Еще немного, — и наш «Донец» остановился у бочки против самого Пантелеимонова монастыря.
Один русский архиерей, посетивший Афон лет 15 назад, говорил мне: «когда будете сходить на берег, вся гора почернеет от множества монахов: здесь так редко бывают русские архиереи, что монахи с радостию встретят вас, как родного святителя».
