Илай ударил сам себя в лицо, собрав в кулаке всю новообретённую силу. Находиться рядом с ней, не утрачивая разум, похоже, можно было лишь при этом условии. Дикая боль. В ином случае ты испытывал дикую похоть.
Грёбаные Калеки, похоже, халтурили в самобичевании, раз всё-таки притащились сюда за более острыми ощущениями.
Вернувшись к реке, Илай смыл кровь и окончательно пришёл в себя. Хорошо, пока он не смотрит на неё, то может трезво мыслить. Даже додумался до побега. Да, надо было торопиться. Датэ, как его назвал Эвер, уже должен был обнаружить пропажу мастера. Появись он здесь, увидь Деву, первого ученика Эвера и останки его самого в святилище, то ситуация примет по-настоящему скверный оборот.
Хотя Илай понимал, что встреча с ним неизбежна — но не сейчас. Пока он должен придумать, что делать с Девой. Последней из них.
ГЛАВА 13
Тогда, у святилища, Илай потерял всё. Он сдался. А потом… нет, он не просто ожил. Это было полное обновление. Перед ним появился человек, которому он хотел посвятить всего себя, ради которого готов был превзойти пределы собственного тела, мастерства и воли. Илай задолжал Деве полноценное спасение — тела и разума — и собирался вернуть долг в лучшем виде. Он хотел исцелить её всю, ведь когда она откроет глаза… чёрт, возможно, она захочет умереть по-настоящему. А его вид ожидаемо усугубит её состояние. В том смысле, что Девы избегали мужчин всегда, а после того, что с ними сделали Калеки, заручившись помощью Старца…
Да, он был худшим кандидатом в её целители, но никого другого Илай к ней подпускать не хотел. Черт, да он сам себе не доверял после того, что случилось у реки. Ему нужен был кто-то, чья праведность и навыки врачевания не вызывали бы сомнений.
Божественное Дитя.
Но когда Илай отыскал одного в ближайшей к горам провинции, отшельник не принял его. Оказалось, что он сам слёг. Великий лекарь был болен настолько, что обитатели дома не верили в выздоровление своего хозяина. Ха, это многое говорило о его мастерстве… Но если серьёзно, в тот день все Дети оказались на грани смерти или, как минимум, помешательства. Кто-то из них свихнулся до такой степени, что в дальнейшем обучил Датэ своим техникам. Так что, пожалуй, и не стоило им так доверять.
В тот раз Илай счёл отказ знаком свыше. Он был так беспечен, веря, что женщина очнётся сама через день или два. Всё-таки, живя в пустыне, он тоже, бывало, впадал в долгое беспамятство после серьёзных травм или жестоких тренировок. Хотя, наверное, не стоило сравнивать то, что переносил он сам на протяжении долгих лет, с тем, что пережила она за сутки. Тренировки не имеют ничего общего с войной. А травмы не имеют ничего общего с болью потери всего клана разом. Когда сильнейшие из отшельников, заявляются к тебе домой с намерением убить, кома — меньшее, на что можно рассчитывать. Если дело касается Калек? Это чистое везение, не иначе.
Калеки признают лишь силу. Они не слишком изобретательны. Боль и смерть — вот и всё, что есть у них в ассортименте. Но с некоторых пор их возглавляет необычный человек. Тот, кто превзошёл в жестокости всех своих предшественников. Тот, кого Эвер счёл достойным приемником техник Старца.
Поэтому отсутствие следов на теле Девы — ещё не повод для радости. Даже если ей удалось спрятаться и сбежать, она видела всё то, что довело непрошибаемого Эвера до слёз. Она спаслась, чтобы поведать миру о том, чему стала свидетелем. Красноречие и впечатлительность, присущие женщинам этого клана, позволили бы описать ту бойню в нужных красках. И Илай хотел услышать эту историю немедленно. Едва ли слова вдохновили бы его сильнее, чем её вид, но ему не терпелось узнать, что конкретно Калека себе позволил в её случае.
— Что мне делать? — рассуждал он, глядя на женщину. — В отличие от тебя я не могу ничем оправдать своё бездействие. Мне ждать твоего пробуждения или поторопиться? Возненавидишь ли ты того, кто отобрал у тебя право на месть, сильнее, чем причину этой мести? В любом случае… знаешь… твои техники ведь совершенно для этого не подходят. Даже если ты оскорблена и зла, ты не умеешь быть жестокой. Ты убьёшь его быстро и безболезненно, а это не то, чего требует правосудие. Я имею право заняться им сам. Этот ублюдок использовал моего учителя и техники Старцев, чтобы подобраться к вам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Илай замолчал в ожидании, словно его откровенность могла спровоцировать равную откровенность. Потому что сейчас был самый подходящий момент очнуться и рассказать ему обо всём. Или хотя бы разубедить его в том, что он несёт ответственность за нападение на их клан так же, как и Эвер. Просто потому что Илай не убил наставника раньше.
Это сводило с ума.
— Плевать, — решил он, не дождавшись ответа. — Если мне не расскажешь ты, то расскажет сам Датэ. А пока…
Пока у него появилось время доказать ей, что он достоин доверия, и вместе с тем, отомстить Калеке лучшим из доступных способов: спрятать от него последнюю из Дев. А сделать это он мог лишь в месте, которое привык охранять и где его власть никто не стал бы оспаривать.
Он должен был вернуться домой.
На самом деле, поступить так диктовала ему не столько логика, сколько жадность. Злая, требовательная жадность, которая была знакома разве что их основателю. Но тот провёл всю свою жизнь в нужде и бесславии, так что его слабость к богатству была понятна и простительна. Илай же вырос в роскоши. Всё, чем он более-менее дорожил, у него уже было, всё чего он хотел, тут же предоставлялось. Он никогда ничего не тащил домой с улицы, ничто не хотел так запереть в своей комнате.
Впервые в жизни Илай радовался тому, что стал Старцем, хотя порыв этот больше подошёл бы ребёнку. Эгоизм, ревность, собственичество — он никогда за собой подобного не замечал. Только если дело касалось воды, но её было в избытке во Внешнем мире, так что не нашлось никого, кто понял бы его вечную жажду или помешал бы ему её утолить. Та нужда была такой безобидной. Теперь же он претендовал на нечто запретное, неприкосновенное. В обстоятельствах, устроенных Калекой, Дева стала тем самым глотком вина в пустыне.
Терять самообладание, которым так гордятся бойцы его клана, рядом с этой женщиной стало не то чтобы привычным, но и удивления уже не вызывало. Приближаясь к ней, Илай заранее знал, как отреагирует на это его тело. Его выдержки хватало на то, чтобы ограничиваться взглядом и прикосновениями, которые он называл невинными, хотя невинным в них было только то, что он старался не прикасаться к ней без причины. Но стоило ей оказаться в его руках, как он прижимал её к себе теснее, его взгляд из изучающего становился жадным, мысли с заботы о ней переключались на удовлетворение собственных нужд. И тогда уже он прикасался к себе — жестоко, быстро, словно наказывая.
Ошеломлённый привлекательностью её тела, Илай начал задумываться о вещах, которые раньше его вообще не беспокоили. Вроде того, достаточно ли он хорош для неё.
Конечно, нет.
Тогда, достаточно ли он хорош как мужчина для женщины вообще? Не в плане близости, а чисто внешне. Ведь даже замечая на себе заинтересованные взгляды, Илай до последнего принимал их за подозрения. Как если бы женщины интуитивно чувствовали, что именно он держит в опечатанном ящике, и смотрели на него украдкой, гадая, растрезвонить об этом во всеуслышание или нет.
Сомнения Илая были развеяны самым неожиданным образом, когда его пригласил в гости торговец, с которым они познакомились в дороге. Люди его круга считали удачей встретить Старца. Привечать отшельника в своём доме считалось и вовсе невероятной честью. Возможность отдохнуть с удобствами теперь нельзя было отвергать, и Илай согласился. К тому же, хозяин был человеком в меру любопытным и задавал вопросы лишь касательно его мастерства, а не багажа. Каждый из них рассказывал другому о своём ремесле, вернее Илай говорил в основном о недостатках своего дела, а хозяин кичился благами своего. Он был зажиточным, хотя и вполовину не так знатен и богат, как Маяр.
