Господа, это происшествие должно быть окружено величайшей тайной; мы будем держать нашего гостя под арестом не потому, чтобы мы сомневались в его непричастности к преступлению, но для того, чтобы тайна исчезновения генерала осталась между, нами. Впредь до нового распоряжения, сударь, вы останетесь в штаб-квартире.
– Вы забываете, – возразил Атос, – что вчера генерал доверил мне на хранение вещи, за которые Я отвечаю перед ним. Поставьте около меня какой вам угодно караул, прикуйте меня к стене, если хотите, но устройте мне тюрьму в доме, где я живу. Вернувшись, генерал упрекнет вас за то, что вы нарушили его приказания; клянусь вам в этом честью дворянина.
Офицеры посоветовались между собой, и лейтенант сказал:
– Хорошо, сударь, возвращайтесь домой.
Они послали с Атосом конвой из пятидесяти человек. Солдатам приказано было запереть его в доме и не выпускать из виду ни на секунду.
Тайны никто не узнал. Проходили часы, дни, а генерал все не возвращался; о нем не было никаких известий.
Глава 28.
КОНТРАБАНДА
Через два дня после событий, о которых мы только что рассказали, в то время, как в лагере ждали генерала Монка, а он все не возвращался, небольшая голландская фелука с экипажем в десять человек бросила якорь у шевенингенского берега, на расстоянии пушечного выстрела от земли. Было за полночь, и царила тьма: удобный час для высадки пассажиров и выгрузки товаров. Шевенингенская бухта образует широкий полукруг; она не очень глубока и в особенности мало надежна, так что там можно увидеть у причала лишь большие фламандские дукаты или голландские рыбачьи лодки, вытащенные по песку на берег за трос, как поступали древние, если верить Вергилию. Во время прилива, когда высокие волны стремительно несутся к земле, неосторожно ставить корабль слишком близко к берегу, ибо, когда крепчает ветер, нос погружается в песок, а песок на этом берегу весьма рыхлый, он легко засасывает, но не легко отпускает. Очевидно, по этой причине шлюпка сразу же отделилась от корабля, как только тот бросил якорь. В шлюпке были восемь матросов и какой-то продолговатый предмет, большой ящик или тюк.
Берег был пустынен: прибрежные рыбаки уже легли спать. Единственный караульный на берегу (побережье это не охранялось, потому что большие корабли не могли здесь пристать) не мог в точности последовать примеру рыбаков; он спал сидя в своей будке так же крепко, как они у себя дома.
На берегу раздавался только свист ветра, колыхавшего прибрежный вереск.
Но люди в шлюпке были чрезвычайно осторожны: безмолвие и пустынность этого места не успокаивали их. Шлюпка, казавшаяся черной точкой в океане, скользила бесшумно; они почти не ударяли веслами, чтобы не привлечь внимания, и подошли к берегу насколько могли ближе.
Из шлюпки выскочил человек и отдал какое-то приказание отрывистым голосом, показывавшим привычку повелевать. Несколько мушкетов блеснуло в слабом отсвете воды, и продолговатый тюк, надо думать – с контрабандой, был перенесен на землю с бесконечными предосторожностями. Человек, отдававший приказания, сейчас же побежал к Шевенингену, направляясь к ближайшей опушке леса. Он быстро разыскал дом, стоявший за деревьями и служивший временным скромным жилищем так называемого короля Карла Английского.
Тут, как и везде, все спали; только огромная собака из породы тех, на которых шевенингенские рыбаки возят в тележках рыбу в Гаагу, принялась громко лаять, как только под окнами раздались шаги. Но вместо того чтобы испугать незнакомца, такая бдительность обрадовала его. Его зова, может быть, оказалось бы недостаточно, чтобы разбудить обитателей дома, а теперь ему даже незачем было подавать голос. Незнакомец сначала ждал, что лай собаки разбудит кого-нибудь в доме, но потом крикнул сам. Услышав незнакомый голос, собака залилась еще громче, и наконец в доме кто-то стал успокаивать ее. Когда она затихла, чей-то слабый, надтреснутый голос вежливо спросил:
– Что вам угодно?
– Мне надо видеть его величество короля Карла Второго, – отвечал незнакомец.
– Кто вы такой?
– Ах, черт возьми! Вы задаете мне слишком много вопросов. Я не люблю разговаривать через дверь.
– Скажите только свое имя.
– Я не очень люблю склонять и спрягать свое имя во всеуслышанье; к тому же, будьте покойны, я не съем вашу собаку, и я молю бога, чтобы она была столь же деликатна по отношению ко мне.
– Вы, верно, привезли какие-нибудь известия? – Опросил тот же старческий голос.
– Да, я привез известия, и еще какие! Каких вы не ожидаете! Отоприте же!
– Сударь, – продолжал старик, – прошу вас, скажите мне по совести: стоит ли будить короля ради ваших известий?
– Ради бога, отоприте поскорее; клянусь, вы не пожалеете. Я стою столько золота, сколько во мне весу, клянусь вам!
– Однако я никак не могу отпереть, пока вы мне не скажете ваше имя.
– Хорошо… Но предупреждаю вас, что мое имя вам ничего не объяснит.
Я – д'Артаньян.
– Ах, боже мой! – воскликнул старик за дверью. – Господин д'Артаньян!
Какое счастье! То-то мне показалось, что я слышу знакомый голос!
– Ого! – проговорил д'Артаньян. – Здесь знают мой голос! Это очень лестно!
– Да, да, знают, – отвечал старик, отпирая дверь. – Вот вам доказательство.
И он впустил д'Артаньяна.
Д'Артаньян при свете фонаря узнал своего упрямого собеседника.
– Парри! – вскричал он. – Я должен был догадаться сразу!
– Да, да, я Парри, господин д'Артаньян! Как я рад, что вижу вас!
– Да, на этот раз можете радоваться! – сказал д'Артаньян, пожимая руку старику. – Доложите обо мне королю.
– Но король почивает…
– Черт возьми! Разбудите его, и он не рассердится, будьте покойны.
– Вы не от графа?
– От какого графа?
– Де Ла Фер.
– От Атоса? О нет! Я сам от себя. Ну, Парри, скорее, мне нужен король.
Парри не спорил больше. Он знал, что на д'Артаньяна, хоть он и гасконец, всегда можно положиться. Он пересек двор и палисадник, успокоил собаку, которая всерьез собиралась попробовать на зуб мушкетера, и постучал в ставень комнаты, составлявшей нижний этаж маленького павильона.
И сразу же маленькая собачка, обитавшая в этой комнате, отозвалась на громкий лай большой собаки, обитавшей во дворе.
«Бедный король! – подумал д'Артаньян. – Вот какие у него телохранители, хотя, по правде говоря, они хранят его не хуже других!»
– Кто там? – спросил король из спальни.
– Господин д'Артаньян, он привез вам известия.
В комнате послышался шум; дверь отворилась, и поток яркого света хлынул в прихожую и в сад.
Король работал при свете лампы. Разбросанные бумаги лежали на столе; он писал письмо, и множество помарок говорило о том, что оно стоило ему больших усилий.
– Войдите, шевалье, – сказал он, обернувшись. Потом, увидев рыбака, прибавил:
– Что же ты говоришь, Парри? Где же шевалье д'Артаньян?
– Он перед вашим величеством, – отвечал д'Артаньян.
– В этом костюме?
– Всмотритесь в меня, государь. Вы видели меня в передней короля Людовика Четырнадцатого, в Блуа.
Неужели вы не узнаете?
– Узнаю и даже вспоминаю, что был вам очень обязан.
Д'Артаньян поклонился.
– Я поступил так, как должен был поступить, узнав, что это вы, ваше величество.
– Вы привезли мне известия?
– Да, государь.
– Вероятно, от французского короля?
– Нет, ваше величество. Вы могли заметить, что король Людовик занят только собой.
Карл поднял глаза к небу.
– Нет, ваше величество, нет, – продолжал д'Артаньян. – Я привез новости, касающиеся лично вас. Однако смею надеяться, что ваше величество выслушает их с некоторою благосклонностью.
– Говорите.
– Если не ошибаюсь, государь, вы много говорили в Блуа о плохом положении ваших дел в Англии.
Карл покраснел.
– Сударь, – прервал он, – я рассказывал об этом только французскому королю…
– О, ваше величество ошибаетесь, – холодно сказал мушкетер, – я умею говорить с королями в несчастье.
Скажу более: короли говорят со мной только тогда, когда они в несчастье; но едва им улыбнется счастье, они обо мне забывают. Я питаю к вашему величеству не только истинное уважение, но и глубокую преданность, а для меня, поверьте, это означает немало. Слушая жалобы вашего величества на судьбу, я решил, что вы благородны, великодушны и с достоинством переносите свои несчастия.
– Признаться, – сказал удивленно Карл, – я сам не понимаю, что мне приятнее: ваша смелая откровенность или ваше уважение.
– Вы сейчас выберете, – отвечал д'Артаньян. – Вы жаловались двоюродному брату вашему Людовику Четырнадцатому, что без войска и без денег вам очень трудно вернуться в Англию и вступить на престол.
Карл сделал нетерпеливое движение.
– И что главное препятствие представляет, – продолжал д'Артаньян, некий генерал, командующий армией парламента, который разыгрывает там роль второго Кромвеля. Верно?
