Фридрих с презрением взглянул на все это и расхохотался. Затем, подойдя к громаднейшему зеркалу, он ударил по нему своей палкой, и зеркало рассыпалось [5]. Это послужило сигналом.
— Разбить! — крикнул король, обращаясь к своим солдатам. — Разгромить все комнаты!
Невозможно описать, какое действие произвел этот приказ, к исполнению которого было приступлено в одно мгновение. Солдаты со страшным криком и дикой радостью набросились на залу и на остальные комнаты; звон разбиваемых зеркал, треск мебели, ломание ящиков, часов, смех и остроты раздавались по всем комнатам. Прислуга Брюля разбежалась, и некому было замолвить слово за уничтожаемые вещи, изваяния, картины.
Фридрих уселся в кресле, смотря на этот погром. По выражению его лица видно было, что он наслаждался местью, но что ему еще было мало. Он осматривал это разрушение и злобно смеялся.
Один батальон не был в состоянии разграбить накопленных здесь богатств, нужно было вызвать второй. Боясь отмены приказания, солдаты выбрасывали драгоценности через окна на улицу, рвали шелковые обои и занавеси на куски и прятали за голенища и в карманы. По мере того как продолжался этот грабеж, солдаты приближались к хозяйственному отделению и, наконец, добрались до погреба с несколькими тысячами бутылок самого лучшего вина и тут же начали пить за здоровье Фрица. Возгласы доходили до слуха короля… Генералы стояли печальные и онемевшие, они сами рассчитывали воспользоваться этими богатствами, и им было жаль, что все это было предоставлено солдатам.
Оставался еще сад, в котором находилась библиотека и картинная галерея, которые ни в каком случае не следовало уничтожать под влиянием минутной злобы. Еще мгновение, и солдаты бросились бы туда; к счастью, богатство погреба защитило библиотеку; солдатам не хотелось расставаться с вином, пока все бутылки не будут осушены.
Солдаты продолжали грабить и пить, а король все еще сидел в кресле, раскалывая острым концом своей палки роскошный мозаиковый паркет. Вдруг в залу вошел в черном платье бледный испуганный человек. Он дрожал от страха и остановился у порога.
Король взглянул на него.
— Кто ты? — крикнул он.
— Боша, итальянец, ваше величество! Смотритель библиотеки, галереи и сада…
При этом он кланялся и заикался.
— Чего желает этот смотритель?
— Ваше величество, — произнес он, простирая руки в отчаянии, — я пришел умолять не разорять сад, библиотеку и галерею… Ваше величество…
— Все это я подарил солдатам: оно не мое! Что ты мне дашь? Что им дашь…
Боша заикнулся.
— Ваше величество, отдам все, что у меня есть: все мое состояние…
— Какую сумму составляет твое имущество?
— Не более десяти тысяч талеров…
— Этого мало.
Итальянец встал на колени. Фридрих рассмеялся.
— А, каналья!.. Давай сюда эти 10.000 талеров мне и черт с тобой [6]. Не трогать сад, — прибавил король, обращаясь к адъютанту.
Боша побежал за деньгами.
Солдаты еще продолжали прогуливаться по дворцу, когда король, в сопровождении своей свиты, отправился осматривать его. Он на каждом шагу останавливался и злобно смеялся, причем доколачивал валявшиеся куски фарфора своей палкой.
Таким образом он прошел целый ряд комнат и дошел, наконец, до тех двух, где находился почти весь роскошнейший гардероб Брюля. Но шкафы теперь были раскрыты, и только клочки изорванных костюмов валялись на полу; из полуторы тысячи париков солдаты устроили посреди зала целую гору в насмешку над министром, причем обошлись с ними до того неприлично, что они уже ни на что не годились.
Фридрих остановился над этой массой париков.
— Странное дело, — воскликнул он, — что человек, у которого не было головы, нуждался в тысяче париков [7]!
Острота короля была встречена взрывом хохота.
Пересмотрев все уголки без исключения и убедившись, что все было сметено, король медленно направился к главному выходу и громко крикнул:
— Подать мне "Брюля"!
Сев на коня, он шагом направился ко дворцу Мошинских.
Улицы еще долго представляли неприятное зрелище. Распущенные солдаты тащили на плечах и на телегах все, что им удалось захватить во дворце Брюля. В дверях, на дворе, во дворах разыгрывались такие сцены, которые пугали жителей. Даже приближенные короля чувствовали, что сцена с королевой и грабеж были отвратительны и не могли ни расположить в их пользу страну, ни приобрести друзей в Европе. Впрочем, Фридрих не обращал на то внимания, что вся Европа была против него.
— Я предпочитаю иметь сто тысяч хороших солдат, чем самых лучших друзей, — острил он.
Весть о приключении с королевой и о разграблении Брюлевского дворца быстро облетела весь город и значительно охладила сторонников Пруссии. К этому присоединились еще налоги, кормление солдат и разные другие поборы. В этот же день были опустошены, как и дворец, все казенные кассы.
С этими печальными вестями королева тайно послала верного человека в лагерь под Пирну; человек этот был очевидцем всего и мог устно передать обо всем королю. Оставшиеся чиновники продолжали исполнять свои обязанности, но дрожали за свою участь, которая могла постигнуть их.
Граф Лосе, Штамер и Глобич, ради личной безопасности, оставались во дворце. Они ожидали приказания Фридриха явиться к нему и целый день сидели в мундирах, при шпаге, в париках и с шляпами под мышкой; они молча погладывали на двери, ожидая появления посла.
Наконец явился офицер, который пригласил их к генералу Вилиху, или, точнее, приказал им идти к нему.
Граф Лосс важно поднялся с места; за ним последовали и остальные.
Вилих принял их с трубкой в зубах и стоя над бумагами, которые разбирали три чиновника.
Он мельком взглянул на них.
— Его величество приказал передать вам, что министерство распущено: пока мы будем здесь, оно совершенно лишнее; все служащие пусть исполняют свои обязанности, а надзор за ними — это уже наше дело.
— Но… однако, — отозвался граф Лосс.
— Без всяких "но" и "однако", — грубо прервал его Вилих. — По-солдатски: послушание и дисциплина. В Саксонии не было порядка: царствовали грабеж и расточительность, и мы постараемся это изменить! Пока мы здесь и пока его величество — король, ради своей безопасности, будет приказывать; остальные распоряжения последуют позже… Прощайте, — прибавил Вилих.
Все три вице-короля стояли точно немые.
— Прощайте! — повторил генерал.
Переглянувшись между собой, генералы собрались уходить, но Вилих опять обратился к ним:
— Вы мне будете еще нужны, для совета… Но сегодня это еще преждевременно… В Польше приближается сейм, и его королевское величество Август III наверное захочет побывать в нем… чтобы обеспечить за собою хоть один престол. Поэтому сообщите ему, что паспорт на проезд в Польшу готов и перекладные лошади — к его услугам… Прощайте!..
Генералы хотели уйти, но Вилих опять задержал.
— Ах, да!.. Относительно этой банды, которая только даром хлеб ела, т. е. — певцов, музыкантов, оперы, балета… все это к черту… Денег на их содержание нет, так как все находящиеся в наличности мы должны взять. К тому же слушать и забавляться ими некому. Королева наверное не захочет развлекаться, нашему королю некогда, а Август III уедет в Польшу… Прощайте! — прибавил он снова.
Граф Лосс быстро направился к дверям, чтобы Вилих снова не вернул его.
Вилих посмотрел им вслед и, повернувшись к чиновнику, прибавил:
— Пишите: курфирстская камера выдает дрова для пекарни, саженей…
Продолжения этого вице-короли не слыхали, так как были уже за дверью.
Они тихо перекинулись между собой несколькими словами и отправились во дворец.
У дворца и сада Мошинских собралась громадная толпа любопытных. После полудня Вилих сообщил высшим сановникам и более известным жителям, чтобы они отправились на поклон к королю.
Кто мог, отказывался от этой чести, однако же чиновники и общественные деятели принуждены были надеть мундиры, пристегнуть шпаги и с покорностью отправиться во дворец, в котором расположился король.
Больше двадцати человек по очереди, шеренгой проходили через двери, у которых стоял адъютант.
Их немедленно пропустили.
Король, в простом мундире и в тех же сапогах, в которых его видели утром, беседовал с одним из генералов у стола, на котором были разложены карты Саксонии и Чехии. Подле них, на полу, лежали распечатанные тюки, взятые из архива; вынутые толстые фолианты лежали в беспорядке на том же полу. Фридрих, с собакой на коленях, с которой не расставался и во время войны, и в шляпе, принял депутацию. Он встал со стула и, взяв палку в руки, спросил их:
— Ну, что вы мне скажете?
Долго длилось молчание. Бургомистр Фюрих откашлялся раз, затем другой, что-то пробормотал, оправился и, ничего не сказав, замолк.
