– Кто-то смеялся над его речами, кто-то его недолюбливал, – ответил Николенька. – Но у него не было таких врагов, чтобы они угрожали его жизни. Ни одного.
Глава 30
Детская мечта дядюшки Казимира
Павел Антонович Снегирев был человеком весьма-весьма хлебосольным, и вечера у него пользовались заслуженной популярностью. Сам Снегирев полагал, что это происходит оттого, что Александровский уезд Владимирской губернии – место приятное, но слишком сонное, и люди здесь тянутся к интеллектуальному общению, которого им зачастую не хватает. У его жены было на этот счет свое мнение, которое, впрочем, она никогда не высказывала при муже – она считала, что мало кто откажется поесть на дармовщинку, да еще в обществе личности, знаменитой на всю Россию. Хотя Павел Антонович зарабатывал много, деньги у него не задерживались, и Елена Владимировна вся извелась, изобретая такие ужины, чтобы они были не слишком дорогостоящими и в то же время не роняли славу ее мужа. Она аккуратно, но твердо отваживала тех, кто, по ее мнению, не мог ничего дать Павочке в плане общения и лишь объедал ее семью; но все усилия хозяйки дома пошли прахом после того, как стало известно об убийстве Колозина. То и дело в усадьбу наведывались самые разные люди – репортеры столичных и провинциальных газет, следователи и полицейские, друзья и сторонники Павла Антоновича, не друзья и не совсем сторонники, а также любопытные, которым не лень было приехать, чтобы лично узнать, как Павел Антонович Снегирев справляется с постигшим его несчастьем. Устав от вынужденного общения с людьми, которых она вовсе не жаждала у себя видеть, на очередной вечер Елена Владимировна решила пригласить только ограниченное количество знакомых: соседей Меркуловых и их гостей, Одинцовых, Нинель Баженову и вдову Селиванова. Последняя письмом ответила, что приехать не сможет, и это разочаровало хозяйку дома, которая считала, что вдове отлично известно, кто убил ее мужа, но она ловко водит следствие за нос. Такого же мнения придерживалась и Нинель.
– Убили Куприяна Степановича, конечно, из-за его махинаций, – говорила Нинель, аж посверкивая глазами от удовольствия, – а дом она сама подожгла, чтобы получить страховку.
– Но я слышала, что у нее дети едва не сгорели… – пыталась возражать Анна Тимофеевна.
– Ах, да оставьте! – воскликнула Нинель. – Выдумать-то можно что угодно…
– Но зачем ей страховка? – недоумевала Елена Владимировна. – Селиванова – богатая вдова…
Хотя хозяйка дома была не прочь верить, что жена убитого знает больше, чем говорит, мысль, что та могла быть поджигательницей, ее все же шокировала.
– Откуда вы знаете, что она богата? – усмехнулась Нинель. – Может быть, у Селиванова дела совсем плохи. Может быть, он оставил одни долги… Сами знаете, как у нас в России бывает: сегодня миллионщик, завтра погонщик…
В другом углу гостиной Евгения Одинцова, нервно заводя за ухо прядь волос, рассказывала Наденьке о визите Ломова, который допрашивал ее брата. Сам Николенька в это время стоял у окна и не принимал в разговоре участия.
– Я думала, что все о нем знаю… а он ничего не говорил мне про Колозина! – Она обиженно оглянулась на брата. – Я чуть не упала в обморок от страха там, за дверью… Я думала, следователь его арестует…
– Меня не за что арестовывать, – промолвил Николенька негромко, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я не убивал его.
– Ну, а если бы следователь так решил?..
Николенька пожал плечами, подошел к столу, на котором лежала забытая кем-то колода карт, сел и стал раскладывать пасьянс.
– Он Лидочку допрашивал больше часа, уверена ли она, что видела в окно, как Колозин уходил, – сказала Наденька.
– Он мне не нравится, – решительно сказала Евгения, – но я думаю, он найдет убийцу… С такой обстоятельностью, вниманием ко всем мелочам… – Она повернулась к брату. – Ты забыл про шестерку червей.
– Ничего я не забыл, – сухо возразил Николенька. – Она мне пока не нужна.
– Но под ней только одна карта, и ты можешь освободить целый ряд!
– Мне не нужен свободный ряд. Что я стану с ним делать? У меня все равно нет открытых королей!
Мистер Бэрли, проходя мимо, бросил быстрый взгляд на стол, но, увидев, что Николенька всего лишь раскладывает пасьянс, равнодушно отвернулся и проследовал дальше. Однако этот момент не ускользнул от Казимира Браницкого, который сидел на диване и потягивал кофе. Дядюшка Амалии не считал себя каким-то особенно проницательным человеком, но то, что он только что заметил, его заинтересовало. «Эге, – сказал себе Казимирчик, – а что, если?..» И хотя мало кто рискнул бы назвать его авантюристом, в его голове тотчас же сложился дерзкий план, который в случае удачи мог означать его скорое возвращение в Петербург, по которому Казимирчик – прямо скажем, неожиданно для себя – успел порядком соскучиться.
Шурша лиловым бархатным платьем, к нему подошла Амалия.
– Кажется, Лидочка сейчас в соседней комнате, – хладнокровно заметил дядюшка. – И мистер Бэрли наверняка где-то поблизости от нее.
Амалия нахмурилась.
– Что, ничего не выходит? – добродушно спросил дядюшка, ставя чашку на столик.
– Стоит мне только захотеть… – начала Амалия, оглядываясь. Но ни хозяйка дома, беседовавшая с Баженовой и генеральшей, ни Одинцовы с Наденькой не обращали на них внимания.
– Но ты же не хочешь, – перебил ее дядюшка. – У тебя это на лице написано. А что, если я сумею тебе помочь?
– Каким это образом? – недоверчиво спросила его собеседница.
– Ну, – туманно ответил Казимирчик, почесывая ухо, – есть разные методы. Правда, вряд ли я смогу заставить его написать о России хорошо, но что, если я уговорю его не писать вообще?
– Он несколько лет общался по почте со Снегиревым и потратил время, чтобы приехать сюда, – сухо сказала Амалия. – По-твоему, теперь он оставит свою затею?
– Еще как, – объявил дядюшка, – если я возьмусь за дело. Но мне нужно… э… некоторое поощрение.
– Вас уже поощрили за то, что вы приехали сюда, – не преминула уколоть его Амалия. – И довольно щедро, учитывая, что вам ничего не приходится делать.
– Вот именно, – с готовностью подтвердил ее собеседник. – А если я сделаю за тебя твою работу, это должно быть оплачено дополнительно.
– Сколько? – мрачно спросила Амалия.
– Не так быстро, – сказал Казимирчик. – Собственно говоря, речь вовсе не о деньгах.
Амалия напряглась – и, как оказалось, вовсе не зря.
– В детстве, – доверительно сообщил Казимирчик, – у меня была мечта.
Амалия похолодела.
– Когда я был маленьким мальчиком, я однажды видел у одного из наших родственников – очень дальних, разумеется, потому что нам такие вещи были не по карману, – золотой портсигар. Такой, понимаешь ли… из цельного золота, совершенно роскошный… И спереди – бриллианты. – Глаза Казимирчика мечтательно зажглись. – Каждый бриллиант был величиной с горошину, не меньше, а все вместе они сверкали, как… словом, сверкали. Столько лет прошло, а я до сих пор помню их огранку, их расположение, их непревзойденный блеск. Так вот, я с самого детства мечтал о таком портсигаре. Чтобы я достал его из кармана и все подумали, что я князь, не меньше.
Амалия перевела дыхание.
– Э… Дядя, вы же сами говорили, что вы не созданы для богатства!
– Я говорил? – всполошился Казимирчик. – Когда это было?
– Во время ваших прошлых именин.
– Боже мой! – расстроился дядюшка. – Должно быть, я тогда слишком много выпил. Шампанское ударило мне в голову… Лично я всегда считал как раз наоборот: честный человек не создан для бедности. И потом, золотой портсигар – это вовсе не богатство, а самая необходимая вещь. Да!
Он посмотрел на Амалию с лукавством, которое она плохо выносила и в более спокойном состоянии.
– Дядя, – терпеливо сказала Амалия, – вы хотя бы понимаете, о чем вы меня просите? Простите меня, но с вашим характером, с вашими привычками… Как только у вас заведется такая дорогая вещь, с вами непременно что-нибудь случится! Или вы ее потеряете, или, еще хуже, на вас нападут, ограбят и проломят вам голову… И что я тогда скажу матери? Она же не простит, если с вами что-то произойдет!
И тут баронесса Корф убедилась, как опасно становиться между человеком и его детской мечтой.
– Ты совершенно права, – сокрушенно промолвил Казимирчик. – С такой вещью из дома не выйдешь. Значит, тогда мне нужны два портсигара: один – такой, как я описал… с крупными бриллиантами… а второй – попроще, просто из цельного золота. Первый я буду держать у себя в столе и любоваться на него, а второй буду носить с собой.
Он с надеждой посмотрел на племянницу, которая пребывала в явном затруднении. По правде говоря, Амалия считала, что убивать родственников – дурной тон, но в эти мгновения она была близка к тому, чтобы пересмотреть свою точку зрения.
