Глазок взглянула на него, быстро подняв голову.
– Любую дилемму?
«Она знает про Йеннифэр, – подумал он. – Знает. Эх, Лютик, Лютик, стервозный ты сплетник…»
Они глядели друг на друга.
«Что скрывается в твоих синих глазах, Эсси? Любопытство? Увлеченность моим отличием? Каковы темные стороны твоего таланта, Глазок?»
– Прости, – сказала она. – Глупый вопрос. И наивный. Говорящий о том, что я вроде бы поверила тому, что ты сказал. Возвращаемся. Ветер пронизывает до костей. Смотри, как колышется море.
– Вижу. Знаешь, Эсси, это интересно…
– Что – интересно?
– Голову дам на отсечение, что камень, на котором Агловаль встречается с сиреной, был ближе к берегу и крупнее. А сейчас его не видно.
– Прилив, – коротко сказала Эсси. – Скоро вода дойдет вон туда, под обрыв.
– Даже туда?
– Да. Вода здесь поднимается и опускается сильнее локтей на десять, потому что тут, в теснине и устье реки, возникает так называемое приливное эхо, или как там его именуют моряки.
Геральт глядел на мыс, на Драконьи Клыки, вгрызающиеся в гудящий, вспененный прибой.
– Эсси, а когда отлив начнется?
– Что?
– Как далеко отступит море?
– А что? Ах, поняла. Да, ты прав. Оно отступит до линии шельфа.
– Линии чего?
– Ну, как бы полки, образующей дно, плоского мелководья, резко обрывающегося на границе глубины.
– А Драконьи Клыки?
– Они точно на краю.
– И до них можно будет дойти посуху? Сколько времени будет в моем распоряжении?
– Не знаю, – поморщилась Глазок. – Надо расспросить местных. Но не думаю, Геральт, что это удачная мысль. Посмотри, между сушей и Клыками камни, весь берег изрезан заливчиками и небольшими фиордами. Когда начнется отлив, там образуются ущелья, котлы, заполненные водой. Не знаю…
Со стороны моря, от едва видимых скал, донесся плеск. И громкий певучий окрик.
– Белоголовый! – кричала сирена, грациозно перескакивая с гребня одной волны на другую и молотя по воде быстрыми изящными ударами хвоста.
– Шъееназ! – ответил он, махнув рукой.
Сирена подплыла к камням, встала вертикально в пенящейся глуби, обеими руками откинула волосы на спину, демонстрируя при этом торс со всеми его прелестями. Геральт кинул взгляд на Эсси. Девушка слегка зарумянилась и с сожалением и смущением на мгновение кинула взгляд на собственные выпуклости, едва обозначенные под платьицем.
– Где мой? – пропела Шъееназ, подплывая ближе. – Он должен был ждать.
– Ждал три часа и ушел.
– Ушел? – высокой трелью удивилась сирена. – Не стал ждать? Не выдержал каких-то несчастных трех часов? Так я и думала. Ни капли жертвенности! Ну нисколечко! Противный, противный, противный! А что делаешь здесь ты, белоголовый? Прогуливаешься с любимой? Прекрасная пара, только вот ноги вас уродуют.
– Это не моя любимая. Мы едва знакомы.
– Да? – удивилась Шъееназ. – А жаль. Вы подходите друг другу, прекрасно смотритесь рядом. Кто она?
– Я Эсси Давен, поэтесса, – пропела Глазок с акцентом и мелодичностью, по сравнению с которыми голос ведьмака звучал как воронье карканье. – Приятно познакомиться, Шъееназ.
Сирена шлепнула ладонями по воде, звучно рассмеялась.
– Как хорошо! Ты знаешь нашу речь! Даю слово, вы поражаете меня, люди. Воистину нас разделяет вовсе не так много, как утверждают некоторые.
Ведьмак был удивлен не меньше сирены, хоть и мог предполагать, что образованная и начитанная Эсси лучше него знает Старшую Речь, язык эльфов, певучую версию которого использовали сирены, водороски и нереиды. Ему должно было быть ясно также и то, что певучесть и сложная мелодика речи сирен, осложнявшие ему общение, Глазку его только облегчали.
– Шъееназ! – воскликнул он. – Кое-что нас все-таки разделяет, и порой этим оказывается пролитая кровь! Кто… кто убил ловцов жемчуга там, у двух скал? Скажи!
Сирена нырнула, взбурлив воду. Через секунду снова выскочила на поверхность, а ее красивое личико съежилось в противной гримасе.
– Не смейте! – пронзительно крикнула она. – Не смейте приближаться к Ступеням! Это не для вас! Не ссорьтесь с ними! Это не для вас!
– Что? Что не для нас?
– Не для вас! – воскликнула Шъееназ, бросаясь всем телом на волны.
Высоко взметнулись брызги. Еще мгновение был виден ее хвост, раздвоенный узкий плавник, бьющий по волнам. Потом она скрылась в глубине.
Глазок поправила волосы, взвихренные ветром. Она стояла молча, наклонив голову.
– Не знал, что ты так хорошо владеешь Старшей Речью, Эсси.
– И не мог знать, – ответила она с горечью в голосе. – Ведь… ведь мы едва знакомы.
6– Геральт, – сказал Лютик, осматриваясь и принюхиваясь, будто гончий пес. – Тут жутко воняет, не считаешь?
– Как сказать. – Ведьмак потянул носом. – Я бывал в таких местах, где воняет еще хуже. Тут – всего-навсего запах моря.
Бард отвернулся и сплюнул меж камней. Вода булькала в каменных распадах, пенясь и шумя, приоткрывая промытые волнами, заполненные галькой расселины.
– Глянь, как все здорово высохло. Куда подевалась вода? Что они такое, эти отливы и приливы? Никогда не задумывался?
– У меня были другие заботы.
– Думаю, – Лютик слегка вздрогнул, – там, в глубине, на самом дне чертова океана, сидит преогромнейшее чудище, толстая чешуйчатая уродина, жаба с рогами на мерзкой башке. И время от времени засасывает воду, а с водой все живое и годное в пищу: рыб, тюленей, черепах – все. А потом, насытившись, вырыгивает воду – и получается прилив. Как думаешь, Геральт?
– Думаю, что ты глуп. Йеннифэр когда-то сказала, что приливы и отливы вызваны Луной.
Лютик захохотал.
– Какая ерундистика! Что общего у Луны с морем? На Луну только собаки воют. Купила тебя, Геральт, твоя врушка, посмеялась над тобой. Насколько мне известно, не в первый раз.
Ведьмак не ответил. Он смотрел на блестевшие от воды камни в проточинах, открывшихся при отливе. В них все время вздымалась пена, но похоже было, что пройти удастся.
– Ну что ж, за дело, – сказал он, встал и поправил на спине меч. – Дольше ждать нельзя, можем не успеть до начала прилива. Ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы идти со мной?
– Да. Темы для баллад – не шишки, их под елками не собирают. Кроме того, у Куколки завтра день рождения.
– Не улавливаю связи.
– А жаль. У нас, нормальных людей, принято делать друг другу подарки по случаю дня рождения. На покупки у меня не хватит финансов. Найду что-нибудь на дне морском.
– Селедку? Каракатицу?
– Дурной! Янтарь, может, морского конька или красивую раковину. Ведь важен символ, доказательство памяти и симпатии. Я люблю Глазок, хочу доставить ей радость. Не понимаешь? Так я и думал. Пошли. Ты – первый, потому как там может сидеть какое-нибудь чудо.
– Ладно. – Ведьмак спустился с обрыва на осклизлые, покрытые водорослями камни. – Пойду первым, чтобы в случае чего защитить тебя. В доказательство памяти и симпатии. Только запомни: как я крикну, хватай ноги в руки и чтоб не путался у меня под мечом. Мы идем не морских коньков собирать. Идем расправляться с чудовищем, которое мордует людей.
Они двинулись вниз, в трещины освободившегося от воды дна, местами по колено в воде, все еще кипевшей в каменных ущельях. Увязали в мульдах, выстланных песком и морскими водорослями. Ко всему прочему начался дождь, так что вскоре они промокли до нитки. Лютик то и дело останавливался, ковырял палочкой в гальке и клубках водорослей.
– Взгляни, Геральт, рыбка. Вся красная, черт меня возьми. А это? О, маленький угорь. А это? Это что такое? Похоже на огромную прозрачную блоху. А это… О господи! Гера-а-альт!
Ведьмак резко обернулся, держа руку на мече.
Это был человеческий череп, белый, отполированный о камни, заклинившийся в скальной расселине и забитый песком. И не только песком. Лютик, увидев извивающегося в глазнице многощетинкового червя, затрясся и издал очень неприятный звук. Ведьмак пожал плечами, направляясь в сторону освободившейся от воды каменной равнины, к зубчатым рифам, именуемым Драконьими Клыками и сейчас напоминающим горы. Шел осторожно. Дно было усеяно голотуриями, раковинами, кустиками водорослей. В лужах и впадинах раскачивались огромные медузы и метались змеехвостки. Маленькие пестрые крабы удирали от них, двигаясь бочком, перебирая ножками.
Геральт уже издалека заметил труп, застрявший между камнями. Утопленник шевелил выступающей из-под водорослей грудной клеткой, хотя в принципе ему уже нечем было шевелить. Вокруг него и в нем кишмя кишели крабы. Труп не мог находиться в воде больше суток, но крабы ободрали его так, что осматривать не было смысла. Ведьмак молча изменил направление, обходя труп стороной. Лютик ничего не заметил.
