Григорьев морщится как от зубной боли, но, тем не менее, делает вид, что внимательно слушает Пашины советы.
Я настраиваю гитару, и нас приглашают на саундчек. Всё проходит в суете и спешке. Мы по-быстрячку пробуемся, взлабываем по паре тактов из каждой вещи и считается, что всё в порядке.
До концерта остаётся полчаса. Я мчусь в гримёрку, где за меня, несчастного, принимается девушка-гримёр. Мой хаер мажут какой-то дрянью типа геля для волос. Причёска начинает принимать цивилизованные очертания. На лицо мне накладывается сложный рисунок, напоминающий шаманскую раскраску. Сегодня будет маскарад-скарад-скарад! Короче, из меня получается некое подобие прихиппованного персонажа японского театра. Бр-р-р!
В зале аншлаг. Я знаю, что там сидят мои родители, бабуля с дедом, Терентий с женой, тесть с тёщей. У моих коллег ситуация аналогичная. Там в зале собрались все знакомые и, похоже, родственники до седьмого колена.
Медленно гаснет свет. Сцену заволакивает дымом. Эту завесу пронизывают узкие фиолетовые лучи. Они скрещиваются на чёрно-белом оскале клавиш. Пора! Я делаю прямо из горла солидный глоток коньяку и выскальзываю на сцену. По публике пробегает рябь аплодисментов.
Легко касаюсь пальцами клавиш и мягко стелю прелюдию. На сцене появляется Паша, и в мою тему вплетаются воздушные гитарные фразы.
Они рассыпаются причудливым водопадом, пока медленным глисом в нашу музыку не въезжает Батькович. Он берёт наши россыпи в чёткие грани басовых нот. Наконец, завершающий штрих прелюдии – железо Палыча. Он легко пробегается палочками по тарелкам, и прелюдия плавно переходит во вступление к "Костюмированному Балу".
Публика, затаив дыхание, наблюдает за развитием событий.
Вступление идёт своим ходом. Я постепенно "гашу" клавишные, выхожу из-за инструмента и надеваю гитару. Ярко вспыхивают прожектора и
"Бал" начинается. Это приглашение к действу. Это настроение обещанной музыки, которую мы собираемся показать. Это загадка, которую слушателям предстоит разгадывать на протяжении концерта и после него.
Он
Пригласит тебя
На Костюмированный Бал…
Мы наращиваем саунд, Палыч безумствует, Паша плетёт хитрые интриги соляков. Я прекращаю петь и снова становлюсь к клавишам.
Резко падает экспрессия. Паша берёт в руки смычок и касается ним гитарных струн. Он погружает свои тягучие фразы в вязкие облака моих медленных аккордов. Лучики света выхватывают мелкие детали – развевающийся хаер Палыча, задумчивый блеск глаз Батьковича, расслабленную Пашину кисть, держащую смычок…
Мы снова наращиваем темп.
Быстрее…
Ещё быстрее…
Гораздо быстрее…
Быстро, насколько это возможно…
Ещё быстрее…
Кода!
Аплодисменты. Целый шквал аплодисментов! Я здороваюсь с залом, чего-то вещаю о разных спасибах. За то, что соизволили, мол, придти.
Народ в ответ радостно аплодирует. Мол, всегда готовы. Мы в ответ играем следующие вещи.
Всё развивается отлично. Мы – вам, вы – нам! Усё честно и справедливо, гражданы. В программу привычных песняков мы вплетаем новые пьески.
Дивна, пролиє вино
Дівчина, що розчинилась в дощі,
Несподівано помре
Мова ліхтарів
Крик безсоння
Поверне її.12
Медленная, раскачивающаяся баллада. Сюрреалистические дождливые образы. Настроение отрешённости.
Сестри скляних листонош
Вішають дзвони на гілках дерев…
Паша усиленно вылабывает наилиричнейшее соло. Я выгибаюсь в дугу.
В зале вспыхивают огоньки зажигалок.
Паперові літаки
Розшукують мене
Щоб згадати
Формулу дощу.
Кода! И без перерыва "Дирижабль"! Медленный вязкий рисунок блюза.
Кашель путается в струнах гитары,
Как стружки в бороде у плотника…
Я, качаясь, бреду по сцене. Бреду и брежу… Бреду в бреду… Я абстрагируюсь от зала, я абстрагируюсь от того, что им нужно что-то петь, что-то показывать… Я один на один с командой… Я один на один с музыкой…
Звякнуло железо, и загромыхала кованая колесница. Жёсткий, не оставляющий места ни на что более, рифф.
Нам не нужен тонущий корабль,
Мы построим новый дирижабль,
Это будет круто,
Это будет в кайф,
Это будет бесконечный лайф!
Я выплёскиваю себя полностью, без остатка. Народец с радостью поглощает мои постхипповские стенания. В проходах бьются в экстазе потёртые барышни юного возраста. Паша мечется в узких рамках тяжёлого буги, я завязываюсь в неудоборазвязываемые узлы. Благо дело, комплекция позволяет.
Мы доигрываем вещицу. Зал визжит. Зал радуется. Зал оттопыривается. Переломный момент. Французская песенка, неожиданная даже как на нашу экстравагантную репутацию.
Медленно гаснет свет. Остаётся мерцание неонок и жадные тонкие пальцы "робосканов". Батькович играет вступительную тему. Я тихонько пою о маме, которая должна объяснить целую кучу непонятных, даже на мой взгляд, вещей. Раскатистое французское "Р" добавляет перчику и без того переперчённой аранжировке. Мы постепенно наращиваем экспрессию и срываемся на пронзительный фанки. Я начитываю речитативы, Батькович слэпует, Палыч сыплет синкопами. Мой речитатив трансформируется в прозительный вой, из которого Паша вытягивает первые ноты своего соло.
Э-э-э-эх! М-мать вашу! Я иду вразнос, несу своё тело в каких-то немыслимых прыжках, кульбитах. Что-то задеваю ногой, слышится звон разбитого стекла, один из прожекторов гаснет. Мне по фигу! Для меня сейчас ни черта не существует, кроме настроя моего отвязного! А на всё остальное насрать! Спонсоры заплатят по счетам! Бей посуду, я плачу!
Последние ноты. Я опадаю на сцену и замираю. Зал взрывается аплодисментами. Что это у меня за дерьмо на рукаве? Ага, это я вытер пот с лица, и размазал к бениной маме весь грим. Ма-а-ла-де-е-ец!
В толпе разворачивают громадный транспарант: "КЛАН ТИШИНЫ! МЫ ВАС
ЛЮБИМ!" Мерси, родненькие! Аналогично! В смысле – мы вас тоже!
Дальше программа идёт своим ходом. На конец концерта мы оставляем несколько старых наших хитов. Народ поёт их вместе с нами, я "даю из себя звезду", в общем, всё ништяк! Действо заканчивается жизнеутверждающей темой "Глотка свободы", зал встаёт, мы проигрываем последний припев хрен знает сколько раз, после чего я линяю со сцены.
В наших аппартаментах устало плюхаюсь на диван и прикладываюсь к бутылке с коньяком. Успеваю сделать буквально несколько глотков, как распахивается дверь, и комната наводняется народом. Приятели, родственники, журналисты. Все они галдят, наседают, чего-то вещают на повышенных тонах. Я с опупением наблюдаю всю эту картину и подумываю, как бы мне их культурненько отсюда выпроводить. К счастью, за меня это делает офицер с повязкой "ДЕЖУРНЫЙ" на рукаве.
Он выталкивает всю галдящую толпень в коридор, оставив несколько журналистов.
В двери протискиваются "ковбойцы", и начинаются бесконечные карны, так любимые журналюгами. У меня абсолютно нет сил общаться, но я понимаю, что нужно поднапрячься. Очень важно то, что они накорябают в своих статьях. Формирование общественного мнения, знаете-ли.
В конце концов, нас оставляют в покое. Я имею возможность расслабиться. В гримёрку заходит Валентин. Он доволен чрезмерно.
– Молодцы, ребята! Всё было просто потрясающе!
Далее следует предложение собраться на днях и отметить удачный концерт. Мы, конечно же, согласны. Договариваемся на послезавтра.
Место встречи – у Батьковича. К Валентину ехать неохота – далеко и неудобно добираться. Расставив все точки над "Ё", мы собираемся и покидаем гостеприимный Дом офицеров. Завтра сюда приедет папик для финансово-дипломатических переговоров. А на сегодня – всё!
ГЛАВА 12
Место действия – квартира Батьковича. Дымно, шумно, суетливо.
Галдёж стоит неимоверный. Говорят все разом, и никто никого не слушает. Над всем этим шумом царит тонкий фальцет Планта – "Baby I'm
Gonna Live You!". Полным-полно какого-то полузнакомого народу -
Батькович любит приглашать всех, кто подвернётся под руку. В коридорчике есть возможность потоптаться по бесчувственным телам безвременно потухших.
Мы обмываем наш первый серьёзный сольник. Я принял коньяку в количестве избыточном. Перед глазами всё плывёт. Из сизого сигаретного тумана взгляд выхватывает лица Паши и Валентина. Они – самые трезвые люди на данном отрезке пространства. Мой "гитараст" грузит папика очередной дозой планов на будущее. Разумеется, не без намёка на необходимость финансового подогрева. Я же не согласен с
Пашей в принципе. На мой взгляд, не стоит жать из бедного спонсора все соки. Нужно дать ему нарастить жирок после того, как он профинансировал наш концерт.
Кстати, насчёт концерта – нас самым беспардонным образом надули.
При полнейшем аншлаге нам не удалось заработать ни копейки.
Администрация Дома офицеров уверяет, что билетов была продана самая малость. Остальная же публика проходила по поддельным контрамаркам.
