На скорости около ста пятидесяти километров в час Сергей Викторович Малыгин, он же Серега Малыга, он же Малец, врезался спиной в горизонтальную ферму, закрепленную на высоте восьми метров над землей. От удара его разорвало пополам, и его ноги вместе с задницей упали по одну сторону фермы, а вся верхняя часть - по другую.
Лина медленно снижалась и, когда ее ноги коснулись земли, не удержалась и упала на бок, потому что прыгала с парашютом первый раз в жизни. Рядом с ней опускался, горбясь и сминаясь, шуршащий невесомый купол параплана. Встав и разобравшись в застежках, Лина скинула с себя опутывавшие ее ремни. Не чувствуя ног, она подошла к валяющимся на земле окровавленным кускам человеческого тела и тупо уставилась на них.
В этот момент где-то за кладбищем взвыла сирена «Скорой помощи», и Лина, вздрогнув, сообразила, что сейчас ей нужно поскорее покинуть это место. Она торопливо пошла прочь.
* * *Бильярдный стол, купленный Шервудом за девять с половиной тысяч долларов, стоял в большом зале на третьем этаже фазенды, и сквозь огромное окно, занимавшее целую стену, была видна ограда, а за ней муниципальный парк, в котором гуляли свободные американцы, а также их собаки и дети.
Девушки, долговязая Салли и пухленькая Джейн, лежали на огромной тахте, покрытой шкурой какого-то хищника, и, потягивая коктейли, лениво следили за тем, как Шервуд с Косовски ходят вокруг стола, комментируя свои действия малопонятными терминами.
Салли и Джейн торчали на вилле Шервуда уже вторую неделю. В первый день Косовски опозорился, по непонятным причинам оказавшись неспособным к активному сексу, но зато потом его былая ковбойская лихость вернулась к нему, и вилла огласилась визгом и улюлюканьем, сильно напоминавшим звуки, которые издают профессиональные загонщики скота.
Шервуд не отставал от своего товарища, и Джейн только удивлялась тому, что сорокадевятилетний мужчина, по ее понятиям почти старик, ни в чем не уступает молодым парням, которым только дай.
На девятый день затянувшегося праздника плоти все уже немного устали, и теперь девушки расслабленно валялись на тахте, а мужчины занимались настоящим мужским делом. Косовски выигрывал третью тысячу долларов и приговаривал:
- Еще девятьсот девяносто семь партий, и с тебя миллион.
На что Шервуд отвечал:
- Не дождешься. Это я только разминаюсь. Бабы меня расслабили, но сейчас я соберусь, и ты увидишь, на что способен Майкл Шервуд.
И он положил чужого от двух бортов через всю поляну.
Зазвонил телефон, и Джейн, сняв трубку, сказала детским голосом:
- Але, кто это?
В трубке прозвучал незнакомый мужской голос:
- Майкла позови.
- Фу, какой грубиян, - ответила Джейн и протянула трубку Майклу.
- Майкл, это тебя.
Шервуд с неудовольствием положил кий и, подойдя к тахте, присел рядом с Джейн. Взяв в одну руку пухлое бедро Джейн, а в другую - трубку, он поднес ее к уху и раздраженно сказал:
- Я слушаю.
Сонни Альтшуллер по прозвищу Грин сидел в бархатном кресле, стоявшем у окна в одном из номеров гостиницы «Астория». За окном виднелся Исаакиевский собор, за ним - Медный Всадник, а чуть дальше уверенно катила свои тяжелые воды Нева.
Грин вздохнул и, уже зная, что разговор будет не из приятных, сказал жизнерадостным голосом:
- Здравствуйте, мистер Шервуд!
- А, Грин, это ты… Ну, что там у вас? Медальон забрали?
- Нет еще, - Грин старательно держал бодрый тон, - но скоро он будет у нас.
- Что значит «нет еще»? - Шервуд завелся с полоборота. - Я плачу деньги, отправляю вас, дармоедов, через океан, вы живете в шикарном отеле, а ты говоришь - нет еще!
- Да здесь черт знает что творится! Эти русские - просто дикари какие-то! Нас уже успели обокрасть, потом подбросили наркотики и чуть не посадили в тюрьму, а Дамбера избили русские гангстеры, в общем - кошмар. С Голубицкой-Гессер договориться не удалось, так что придется просто выкрасть вещь.
Шервуд побагровел и заорал в трубку:
- Твою мать! Если не будет медальона, я вас в бетонный блок упакую! Вместе, чтобы скучно не было! Вы что, не можете справиться с обыкновенной зассыхой? Яйца оторву! Если нужно, убейте ее, но медальон чтобы был!!!
Он бросил трубку, и Грин, услышав короткие гудки, сказал лежавшему на диване Дамберу:
- Старина Шервуд в бешенстве. Говорит, что мы можем убить эту рыжую девку, если нужно. А если мы не привезем медальон, то он нас самих в цементе похоронит.
- Он может, - кивнул Дамбер, - Бернштейна помнишь? Он теперь на дне озера Эри. Может быть, лет этак через пятьдесят тысяч его найдут и будут удивляться - какие интересные похоронные обычаи были в древние времена.
- Кончай зубы скалить, - поморщился Грин, - Шервуд ведь не шутил, сам знаешь.
- Знаю, - кивнул Дамбер, - поэтому завтра приступаем к плану «Б».
ЭПИЛОГ
Было раннее утро.
Солнце взошло не более часа назад, и его пока еще холодные лучи скользили по воде, отражались от ее зыбкой поверхности и улетали обратно в космос…
Свинцовые воды Финского залива расступились, и на поверхности показалась покрытая облупившейся краской и ржавчиной рубка подводной лодки. На ней славянским шрифтом было написано «Садко». Когда лодка показалась над водой во всю длину, люк со скрипом открылся, и на крышу рубки выбрались двое морских офицеров.
Держась за ограждение, офицеры оглядели горизонт, и один из них, немолодой седой мичман, глубоко вдохнув пахнущий водой воздух, сказал:
- Да, Николай Сергеевич, свежий воздух - это вещь.
Николай Сергеевич, имевший на плечах погоны капитана второго ранга, тоже сильно потянул носом и кивнул:
- Так точно, Исидор Дунканович, тут я не могу не согласиться с вами. Вот только голова… Ей-богу, будто в ней тонна балласта.
- Не говорите, Николай Сергеевич, - горестно покачал головой мичман, - и у меня тоже. Так, может, это… Как думаете?
Кап- два нахмурился, потом побарабанил пальцами по ограждению и решительно сказал:
- Вы, Исидор Дунканович, как всегда, правы. Не возражаю.
Мичман нагнулся к открытому люку и вяло крикнул:
- Тенгизов, ко мне!
Через несколько секунд из люка показалась чернявая голова, и старший матрос Сеймурат Тенгизов лихо доложил:
- Товарищ мичман, старший…
- Отставить, - прервал его мичман, - иди в мою каюту, там возьмешь сам знаешь где. И неси сюда.
- Есть, - с некоторой долей фамильярности ответил Тенгизов и скрылся в люке.
Капитан второго ранга посмотрел ему вслед и сказал:
- Икак только вы ему доверяете? У него же на морде написано: «жулик».
- Лучше свой жулик, чем чужой честный, - резонно ответил мичман, - а кроме того, он не пьет.
- Вообще не пьет? - удивился Николай Сергеевич.
- Так точно, - кивнул мичман, - зато он прекрасно управляется с этим стадом.
- Вот уж тут полностью с вами согласен, - ответил капитан второго ранга, нетерпеливо поглядывая на открытый люк, - такого быдла давно не приходило. Этот призыв - просто какая-то кара небесная. Ну бывают новобранцы тупые, я понимаю… Но в этот раз - действительно стадо, да и только.
- А скажите, Николай Сергеевич, если, конечно, это не секрет, это правда, что вас перевели сюда за… Ну, за ошибку при стрельбе?
- А… - офицер махнул рукой. - Какой уж там секрет, если эту историю по всему Северному флоту как анекдот рассказывают!
В это время из люка вынырнул укротитель тупых новобранцев Тенгизов, который бережно держал в руке нечто завернутое в старую тельняшку. Передав сверток мичману, он небрежно козырнул и собрался уже исчезнуть в люке, но мичман остановил его вопросом:
- Ну как там наше стадо? Тенгизов пожал плечами и ответил:
- Как обычно. Стадо - оно стадо и есть. Спят.
- Да… - мичман кивнул. - Можешь идти.
Тенгизов провалился в люк, а мичман Исидор Дунканович развернул тельняшку, и в его руке оказалась бутылка коньяка.
- Ну что, Николай Сергеич, - сказал он с некоторым оживлением, - полечимся?
- Таких, как мы, только деревянный бушлат вылечит, - ответил кап-два, - однако полечимся. Дали-то мы вчера ничего…
- Нормально дали, по-флотски, - сказал мичман, - у меня до сих пор руки слабые.
Он сорвал с горлышка бутылки желтый жестяной колпачок и сказал:
- Придется из горла. Прошу вас.
И мичман протянул бутылку старшему офицеру.
