Правда, не сегодня. Напускное высокомерие совсем не вязалось с ее обычной жизнерадостностью и простотой.
- Мне тоже ее жаль. Но она не позволяет себя любить. А я не могла стать ей матерью.
- И не должны были.
- Она любит отца, который ушел от них. Она любит маму, которая их бросила. А меня она не приняла и не принимает. Я старалась, а потом устала. Я не могу любить ее так, как она этого хочет. А иная любовь ей не нужна.
- Со временем она все поймет, - мягко заметила я.
- Ей будет очень больно, если она поймет это слишком поздно, - грустно улыбнувшись, заметила княгиня. - Спасибо за завтрак.
- Вы хотите прогуляться?
- Нет. Лучше почитаем. Что-нибудь из нового. Мне нужно отвелчься.
Мы поднялись, и Маргарита Васильевна взяла футляр с новыми очками.
* * *
Выйдя из медцентра, я быстро спустилась по лестнице, за последней ступенькой перепрыгнула лужу и, остановившись, обернулась.
Сегодня Маргарита Васильевна была спокойна. Внешне, конечно, но держалась она хорошо. По дороге до клиники мы разговаривали о родном городе, вспоминали памятные места. У меня их оказалось не так много. Если честно, я вообще не помнила, когда последний раз гуляла по городу просто так, без цели. Княгиню это поразило.
- Ты не перестаешь удивлять меня, Вера. Ты многое пережила, но стоит ли так отгораживаться от жизни? Прикрываться чужими судьбами?
- Я ничем не прикрываюсь, - я пожала плечами. - Просто нашла свое призвание.
- Ладно. Не буду спорить.
Мы долго ехали молча и только у самой клиники Маргарита Васильевна вновь заговорила:
- Я практически уверена, что диагноз подтвердится. Мне немного страшно, но больше того - обидно. Что бы ни случилось - у меня всегда была я. Глупо жаловаться на болезнь в восемьдесят лет не бедной, не тусклой и не одинокой жизни, но сейчас я хочу. Обидно - столько сделать и к этому прийти. К немощности и слабоумию.
Ничего не ответив, я припарковалась напротив здания клиники и, вздохнув, посмотрела на княгиню в зеркало заднего вида.
- Моя бабушка умерла, когда мне было девятнадцать. Я долго болела, и она сидела со мной, не отходила ни на минуту и всегда поддерживала и буквально, и морально. На свои болячки не обращала внимания. А когда я встала на ноги, слегла она. Онкология, вовремя не выявленная, убивает быстро и мучительно. Я была при ней, и дома, и в хосписе, куда пошла добровольцем. Когда не помогала бабушке, помогала другим. Там были люди много моложе ее, жалевшие не о том что прошло, а то, чего не будет.
Маргарита Васильевна нахмурилась.
- Я думала об этом, когда восстанавливалась после инсульта. Удивлялась, обижалась, паниковала - почему со мной и так рано. Ведь столько всего требовалось сделать, стольким я была нужна, - она отвернулась к окну. - Обидно... Да нет... Уже не обидно. Я все сделала, как должно. Теперь очередь других.
Княгиня дернула ручку и открыла дверь. Я выскочила навстречу, помогла выйти. Мы прошли в клинику, заполнили документы, я принесла кое-какие вещи, и княгиня отпустила меня.
- Завтра в это же время я приеду за вами.
- Мишу не бери. Он здесь ни к чему.
- Хорошо. Звоните обязательно.
- Вера, постой. Купи книжку под мой дневник. Желтую. В твердом переплете.
- Сегодня же куплю. И... Не волнуйтесь, мы со всем справимся.
Маргарита Васильевна пожала плечами и ничего не ответила.
И теперь я стояла перед клиникой и смотрела на мигающую золотыми огоньками вывеску.
Как ни крути, а мы все равно когда-нибудь станем чьим-то воспоминанием, а сами забудем даже о себе. Жизнь с некоторых пор казалась мне непредсказуемой, испещренной провалами и внезапными потерями. Кто-то уходил внезапно, кто-то медленно, осознавая приближение собственной смерти. Я видела, как угасали люди с большой историей. Чем они дорожили? Воспоминаниями и любовью. А ещё будущим, которое не смогут увидеть, но которое, благодаря им, было у младшего поколения. То есть, за прошлое отвечала память, за неслучившееся - воображение. А за настоящее... Любовь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И всегда мне было страшно от того, что это сильное, удивительное чувство уходило вместе с ними. Человек жил и любил свою жену, детей, внуков, и вот его не стало. И любви его тоже. Больно ведь не только потому, что никогда больше мы его не встретим, а ещё и потому, что любви, которой всегда мало, стало ещё меньше. А у кого-то ее не осталось вовсе.
Я достала телефон и набрала номер Михаила.
- Привет, не занят?
- Привет, - мой собеседник улыбался. - Освобожусь через... полчаса. Есть планы?
Я закрыла глаза.
Это зависимость. Стоит почувствовать, что тебя любят, хочешь чувствовать это все время.
- Да. Планы на тебя, если не возражаешь.
- Я твой, целиком и полностью.
Теперь улыбалась и я:
- Хочешь прогуляться по городу?
Через сорок минут Миша подъехал к парку, где в начале осени они бродили с бабушкой. Я тогда ещё попала в аварию, торопясь к ним на помощь. Теперь же, найдя местечко на парковке, я спокойно ждала Мишу, стоя у своей киа.
- Привет, - он подошел ко мне и, взяв за подбородок, поцеловал. Быстро, едва коснувшись губ. Мне этого показалось мало, и я потянулась к нему. Михаил усмехнулся, погладил меня пальцами по щеке.
- Соскучилась?
- Есть немного, - я пожала плечами.
- Немного? - он подтолкнул меня бедрами к машине. - А я - много.
Этот поцелуй был дольше, глубже и требовательней, и когда Миша отстранился, мне показалось, что я потеряла часть себя. Стало пусто, холодно и неуютно. Близости это парня мне теперь всегда было мало. Я схватила его за воротник пальто и резко притянула обратно к себе. Михаил засмеялся, упершись ладонями в крышу машины.
- Воу, полегче! Мы же собирались гулять! Такими темпами ты не доведешь меня до добра. Поедем домой. И никаких прогулок.
- Извини, - я отпустила его и отвела глаза.
- Ну уж нет. Целуй теперь.
К парку я шла на ватных ногах. Хорошо, что под руку с Мишей. Меня так разморило от его нежности, что голова шла кругом и по телу растекалась теплая истома, словно я ковыляла не по заснеженной дорожке в морозный день, а только что вылезла из горячей ванной.
- Как бабушка? - спросил Михаил.
- Держится. Она очень сильный человек.
- Даже чересчур. Как думаешь...
- Не надо, - перебила я его. - Обойдемся без догадок. Завтра будет результат.
- Ладно, - он отвернулся.
- Я рассказала ей сегодня про свою бабушку, - начала я и осеклась.
Миша снова посмотрел на меня.
- Хочешь рассказать и мне?
- Да... Но это тоже... - теперь отвернулась я. - Нелегкая история.
Он явно хотел что-то сказать, но я заторопилась, как и в прошлый раз.
- После операции мне пришлось долго восстанавливаться. Бабушка, конечно, нервничала, переживала, не спала, не ела. Всегда была рядом. Поэтому своим здоровьем занялась поздно. Слишком поздно, чтобы остановить рак.
- Вера...
- Да, это было страшно... И я хочу сказать... Главное, узнать все вовремя. И ничего не бояться. Искать врачей, лекарства, средства. Чтобы человек мог жить почти, как раньше. Жить здесь - ключевое слово.
Миша молча кивнул. Мы медленно шли по аллее. Откуда-то доносилась музыка. Пели "Валенки".
Михаил накрыл мою руку, лежащую на сгибе его локтя, ладонью. Он, как и я, не надел перчаток, и пальцы у него были холодные. Только прикосновение все равно показалось мне теплым. Белоозеров-младший теперь прочно ассоциировался у меня с теплом. С жаром, если был слишком близко. С пламенем, когда уходил в ярость.
- Послушай, - произнес он как-то нерешительно и растерянно, и я внутренне напряглась - сейчас будет жалеть и сочувствовать. - Я не знаю, как мне поддержать тебя. Как тебе помочь... И от этого... Чувствую себя слабаком. Я... У меня в голове не укладывается, что ты столько пережила. Ты! Образец терпения! Внимательная, заботливая, черт возьми, уравновешенная! Ты просто...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
