Но «товарищи», шедшие по пятам за остатками Добровольческой Армии в бессильных попытках добить ее, уничтожить, все же каким-то собачьим чутьем своим пронюхали, разузнали про тайную могилу. Они выкопали труп, раздели его донага, привезли в Екатерино-дар, долго возили его по улицам, глумясь и избивая мертвое тело, обливая его дегтем и перьями, мордуя, пока оно не превратилось в бесформенный кусок мяса, а потом бросили его на городской свалке. Но, не успокоившись на этом, вновь отыскали изуродованный труп, который уже местами обглодали собаки, сожгли его, а пеплом выстрелили из пушки...
Несколько неуместная аналогия. А может, и не совсем неуместная....
1918 и 1943 годы. И там, и там одна и та же Армия — Красная, одно и то же чувство — торжество победителей, выраженное одним и тем же образом. Только в 1918 году были отцы, а в 1943 году — уже их дети. Отцы глумились над трупом, дети — над еще живым человеком...
Хотя, если бы генерал Корнилов попался в лапы «товарищей» живым, вряд ли бы его участь была иной...
* * *
Внешний вид бойцов бригады поражал немцев своей, как они говорили, «дикостью». Альфред Розенберг так писал об инспекции бригады начальником отдела пропаганды 2-й танковой армии Феликсом Деккером: «У Деккера была возможность осмотреть все батальоны. Четыре батальона носят старую немецкую форму. Остальные батальоны выглядят как дикая банда...»
Кстати, противопартизанская операция «Цыганский барон», незадолго до этой инспекции проведенная в брянском лесу германским Вермахтом с привлечением крупных сил русских полков и батальонов, а также всей Русской Освободительной Народной Армии и закончившаяся разгромом больших сил «партизан» и очищением лесов и коммуникаций перед Курской битвой, по некоторым данным, получила свое название в честь командующего РОНА Бронислава Владиславовича Каминьского. Так его однажды язвительно назвал один генерал Вермахта, намекая на внешний вид солдат РОНА, один из полков которого он инспектировал во время подготовки к намечавшейся операции. Внешний вид выстроенного перед ним полка произвел на него ужасающее впечатление. Солдаты были сплошь одеты в какое-то рванье и обноски, обуты в дырявые сапоги (между прочим, подошвы к ним были привязаны телефонными проводами), а то и в самодельные, сплетенные ими самими лапти, некоторые были вообще босиком. Генералу, гладко выбритому, пахнущему одеколоном, в новеньком, чистом, выглаженном его денщиком генеральском кителе и брюках-галифе с широкими двойными красными лампасами, в начищенных тем же самым денщиком до зеркального блеска мягких хромовых сапогах, в черных тончайших лайковых перчатках, которые генерал, несмотря на жару, не снимал из брезгливости, — так вот, этому самому генералу полк показался похожим на цыганский табор. А командующий этой армии, в простом мундире без каких-либо других знаков отличия, кроме «щитка» на левом предплечье с символикой РОНА, несколько мешковатый и немного сутулый, безо всякой офицерской, не говоря уже о генеральской, немецкой, тевтонской выправке, как раз и был предводителем этого «цыганского табора» — «цыганским бароном». А так как его «табор», его армия должны были играть в предстоящей операции главную, ударную роль, то и всю операцию назвали несколько по-хамски: «Цыганский барон».
* * *
Если же учесть, что положение с немецкими поставками обмундирования бойцам РОНА тоже было «диким» (и это самое мягкое определение, которое можно подобрать), так как, можно сказать, никаких таких поставок в РОНА вообще не было, то вполне понятно, почему бойцы РОНА произвели на Деккера такое впечатление. Да, солдаты РОНА выглядели в глазах чистеньких, «отглаженных» и гладко выбритых немцев как дикая банда: одеты кто во что горазд — в рванье и тряпки, обуты в лапти (!), а то и просто безо всякой обуви. Это «прихвостни», находящиеся «на содержании у фашистов», за плечами у которых вся завоеванная Европа с огромными запасами одежды и обуви. Одна чешская обувная корпорация «Батя» чего стоит.
Но и немцы, приводившие и цитировавшие это изречение Деккера, и советские историки и «историки», которые «подхватши упавшее было знамя» и теперь вслед за немцами, смакуя и глумясь, взахлеб повторяют эти строки, сами того не понимая своей национал-социалистическо-коммунистическо-большевизанствующей сутью, что, приводя эти свидетельства, они не грязную печать навечно пришлепывают бойцам РОНА — они тем самым поют гимн Русской Освободительной Народной Армии, ее поразительно высокому боевому духу, ее доблести и стойкости.
Почему? А ларчик открывается просто. «Прихвостни», «бандиты» воевать в лаптях, а тем более босиком — не будут. Никогда не будут.
«Прихвостень», будучи в лаптях или босым, первым делом вместо того, чтобы — в бой, пойдет к тому, у кого он и является «прихвостнем», и потребует, добьется (допросится, выклянчит, вымолит — вставляйте любое слово, кому какое больше нравится), чтобы тот его сначала обул, одел и накормил. И «хозяин» (а немцы были очень хорошими хозяевами, и не только были, но и есть, и будут очень хорошими хозяевами; просто у немцев такой менталитет, не могут иначе) этого «прихвостня» сначала обует, оденет, кусок сала с хлебом даст (бросит, швырнет, ткнет — вставляйте любое слово, какое вам больше нравится), а уж только потом пошлет на смерть, в бой! Иначе он не будет хорошим хозяином. То есть немцем.
«Бандит» же, будучи в тех же лаптях или босым, первым делом не в бой пойдет, а грабанет кого-нибудь, у кого есть обувка, потом... — нет, потом опять не в бой. Потом он опять грабанет еще кого-нибудь, у кого есть одежка. Потом... — опять не угадали, опять не в бой. Потом «бандит» грабанет еще кого-нибудь, у кого есть «шамовка» какая-нибудь и, желательно, с самогоночкой, с «первачком». А там, после «жрачки», с самогоночкой, глядишь, и на «любовь» потянет. И уж только после всего этого — в бой. И то должны быть два обязательных условия. Первое: если в бой этот пинками будут гнать да сзади заградотряд с пулеметами выставят. А второе: если будет надежда в том бою еще чего-нибудь пожрать да выпить — «скондрыбачить».
Воевать раздетым и разутым, босым, голодным, вооруженным кто, чем и как попало и при этом добровольно, а не из-под палки, без заградотряда могли только идеалисты-белогвардейцы в первую гражданскую войну да мужики-«локотчане» — во вторую.
А Русская Освободительная Народная Армия к лету сорок третьего года, когда пресловутый Феликс Деккер «инспектировал» ее ряды, уже почти два года не выходила из неравных боев с лоснящимися, сытыми (вспомните про не дающие покоя автору 500 граммов ежедневного мясного партизанского рациона), подготовленными, отлично экипированными и вооруженными «спецами» и профессионалами из НКВД, тысячами засылаемыми на территорию Локотщины. И при этом Русская Освободительная Народная Армия практически ничего не получат от своих союзников («содержателей», «хозяев» — «товарищи», можете вставлять эти слова: суть от этого не изменится) — германского Вермахта. И непосредственно перед инспекцией Деккера она, эта Армия, прикрывала отход, отступление 2-й танковой армии Вермахта после битвы на Курской дуге, за что заслужила письменную благодарность командующего этой армией генерал-полковника Шмидта. Вот так-то вот, господин Деккер.
Кстати, во всем мире, все армии во время своего отступления ставят в арьергард самые надежные, самые испытанные, самые стойкие свои части. Это не прихоть. Это не случайность. Это закон.
Потому что арьергард должен решить самую трудную, самую страшную задачу, которая может быть только поставлена перед войсками.
Он должен погибнуть, но ценой своей жизни задержать на несколько дней тех, кого не смогла сдержать всей своей мощью целая армия. Задержать, чтобы эта самая армия, которой не удалось справиться с рвущимися вперед ордами, смогла отойти подальше, привести свои расстроенные, разбитые части в порядок, перегруппироваться, переформироваться, влить в свои разгромленные части свежее пополнение, подготовить новые рубежи обороны — выкопать окопы, землянки, блиндажи, противотанковые рвы и ловушки, оборудовать ДОТы и ДЗОТы, короче, прийти в себя и подготовиться встретить ту орду, ту армию, ту силу, которую она уже один раз не смогла разбить.
А все это время там, сзади, эту самую орду сдерживает (!) слабый арьергард, который она молотит во всю свою мощь. При этом надо помнить, что эта самая орда только вот сейчас уже разбила мощную, не сопоставимую с этой горсткой людей и техники массу людей и техники, составлявших уничтоженную армию.
И если он эту задачу выполняет ценой жизни всего своего состава, значит, он выполнил ее полностью. И Бог с ним. «Show must go on!».
Русская Освободительная Народная Армия, которая была оставлена в качестве арьергарда, не только выполнила эту задачу. Она еще и не погибла при этом. Бронислав Каминьский не только сохранил основную часть своей Армии (погиб геройской смертью 4-й полк РОНА, усиленный отдельными подразделениями, во главе со своим командиром майором РОНА Райтенбахом, принявшим мученическую, долгую, лютую смерть от рук захвативших его в плен советских танкистов), он еще и сумел вывести, увести от «советчины» несколько десятков тысяч (имеющиеся в распоряжении историков данные об общем количестве эвакуированных разнятся: от тридцати тысяч до семидесяти тысяч, и это только последняя волна той эвакуации, которая началась гораздо раньше июля 1943 года) своих соотечественников — простых жителей «Локотской Республики», вручивших, доверивших ему свои жизни и судьбы. Со своими малыми детьми и стариками. С больными и ранеными. Даже несколько тысяч коров, своих кормилиц, смогли увести с собой «локотчане» под прикрытием «родных» частей РОНА.
