Русаков долго не могли найти яму, где были сложены продукты и вещи. Замаскированная дёрном, она была почти незаметна среди зелени. Наконец Петька вспомнил, что немного влево от этого места он воткнул кустик орешника. Кустик, уже засохший и сморщенный, был на месте. Мазин приподнял край срезанного дёрна. Под ним забелела палатка. Мальчики лихорадочно считали продукты и вещи:
— Палатка одна, а было две… Консервов мало… хлеба нет!
— Аптечка… Ящик с аптечкой! Я сам его клал. Вот тут клал! — захлёбываясь, шептал Петька. — И письма в клеёнке, которое Сергею Николаевичу оставили, тоже нет. Одинцов его над костром вешал, я сам видел!
У Мазина беспокойно бегали глаза, он что-то искал: перебрасывал вещи, вытаскивал посуду, заглядывал на дно.
— Это кто-то другой был, — мрачно заявил он на вопросительный взгляд Петьки.
Усталость и печаль овладели обоими. Мазин долго сидел задумавшись над раскрытой ямой. Митя оставил бы ребятам письмо или хоть какой-нибудь знак, что он жив. Мазин встал, обследовал поляну, спустился к реке.
Наступали сумерки. Петьке стало страшно. Он сел, пристально вглядываясь в темнеющий лес. С берега донёсся до него торжествующий крик:
— Сюда! Сюда!
Мальчик стрелой понёсся на голос товарища. Неожиданное зрелище предстало перед его глазами. Мазин плясал танец диких, высоко вскидывая ноги и выкрикивая одни и те же слова:
— Бинточки! Бинточки! Тра-ля-ля! Тра-ля-ля-ля!
В руках его болтались длинные серые бинты из полотна бабы Ивги. Петька мгновенно захватил себе другой конец и тоже пустился в пляс:
— Митины бинточки! Тра-ля-ля!
На берегу валялся пустой ящик из-под аптечки.
Через несколько минут, выкупавшись в реке, голодные, но счастливые, ребята уселись на берегу. Незаметно подкрался вечер. Костёр разводить боялись. Петька принёс банку консервов, но Мазин решительно велел положить банку обратно.
— Это Митино, а ты берёшь! Ведь он где-то в лесу блуждает, у него весь запас тут, — с укором сказал он.
Петька смутился и сейчас же предложил:
— Мазин, останемся тут навсегда! Он придёт, — а мы тут!
Оба замечтались о встрече с Митей. Мазин глядел в тёмное небо и, потягиваясь, радостно бормотал:
— Эх, жизнь!
Он представлял себе, какую счастливую весть принесут они с Петькой ребятам. И, словно угадывая его мысли, Петька добавил вслух:
— А Трубачёв-то! Трубачёв прямо с ума сойдёт от радости!
— Все с ума сойдут! А мы не сошли?
— Я сошёл! — радостно уверил Петька.
Лес уже не казался страшным: где-то тут, в этом лесу, бродил Митя…
Заснули неожиданно и так же неожиданно проснулись. Тёмный вечер сменило ясное утро. Радость стала ещё больше, ещё значительнее. Митя жив! Он где-то здесь, может быть недалеко от них. Мазин решил пройти вглубь леса, а перво-наперво написать Мите письмо и замаскировать яму. Письмо писал Петька. Мазин, стоя над ним, диктовал, тщательно подбирая простые слова, чтоб не наделать грамматических ошибок.
— «Дорогой Митя! Ты жив, мы тоже живы. Нашли твои бинты и всё угадали. Мы живём там же. Слушаемся дядю Степана и Трубачёва тоже. Ты живи здесь, а то всюду фашисты. В Ярыжках фашисты и на станции Жуковка. Наши их бьют, а они всё лезут». —
Мазин вспомнил сшибленную доску с чужой надписью и продиктовал: —
«Мы тоже без дела не сидим и сидеть не будем».
Потом он задумался и, не зная, что ещё добавить, почесал затылок:
— Эх, жизнь!
Петька послюнил карандаш, записал последние слова и незаметно для Мазина поставил в углу четыре буквы:
Р. М. 3. С.
Положив письмо, они тщательно замаскировали яму и двинулись в лес.
— А Трубачёв-то! Ещё не знает, что Митя жив! — несколько раз повторяли мальчики, вспоминая Васька.
* * *
Но Васёк уже знал. В это утро в хате Степана Ильича неожиданно появился Генка. Он стоял у порога; армяк на нём был разорван, лицо осунулось, пожелтело, глаза лихорадочно блестели.
— Где конь? — тихо спросил его Степан Ильич.
Васёк Трубачёв, Саша и Коля Одинцов со страхом ждали ответа. Генка глубоко вздохнул, вытер грязной ладонью щёки:
— Отдал…
— Колхозного коня отдал? — Степан Ильич потемнел. — Колхозного коня? Врагу?!
Генка вскинул голову, сердито блеснул глазами:
— Мите!
Глава 27
КРАСНЫЙ ГАЛСТУК
В Слепом овражке собрались все ребята. Были тут и Грицько и Ничипор. Пришли из Ярыжек Игнат с Федькой. Не хватало только Мазина с Русаковым. Они всё ещё не возвращались из своего путешествия. Перед сбором Игнат долго советовался о чём-то с Трубачёвым. Саша Булгаков, стоя на-часах, с радостной улыбкой прислушивался к тому, что происходит в овражке. Там, на затонувшей коряге, удобно расположившись на толстых корнях, ребята слушали Генку. Генка сидел на самом почётном месте. Лицо у него было усталое, тёмная, обветренная кожа туго натянулась на скулах, на висках обозначились ямки, но карие глаза сияли.
— …Я чую — выстрел… один, другой… Я до Гнедка… А тут… Митя ваш из кущей як выскочит! Рубаха на нём порвана, задохнулся весь. — Генка обвёл ребят затуманившимся взглядом. — Ну и… отдал я ему коня…
— Ускакал он? — живо спросил Одинцов.
— Ускакал…
