Правящие круги России также не спешили открыто определять своего политического партнера, осторожно прощупывая позицию как Вены, так и Парижа. В условиях активной политики России в Каспийском регионе дипломатия Петра стремилась притянуть к себе Австрию и Францию на допустимо близкое расстояние, не отдавая при этом ни одной из них какого-либо приоритета. Но если консультации в Вене о заключении союза носили программный характер, то аналогичные переговоры в Париже определялись исключительно конъюнктурными соображениями. Действительно, неоднократные заявления Петра о его стремлении заключить союз с Францией и привести с собой Швецию, явно противоречили основным целям и задачам русско-шведского союза, который создавался русской дипломатией в качестве противодействия балтийской программе англо-французского блока в ее главном пункте — голштинском и мекленбургском вопросах. Кроме того, ориентация на союз с Францией противоречила и общей внешнеполитической стратегии России. А. И. Остерман писал, что «французский интерес требует быть с Швецией и Портой в тесной дружбе, следовательно, и на польский престол возвести такого кандидата, который одинакия с нею (Францией. — В. Б.) склонности и намерение имеет». Из этого вытекало, что по заключении русско-французского союза Россия должна была установить «теплую дружбу» с Турцией и согласиться на утверждение французского влияния в Швеции и Польше. Вряд ли такие перспективы устраивали Петра. Несовместимость внешнеполитических планов Парижа и Петербурга определялась и существованием острого антагонизма между Россией и Англией, что превращало версальскую идею их «примирения» и образования Четвертного союза в политическую утопию. Так почему же русское правительство так настойчиво рекламировало свое желание «упрочить дружбу» с Францией? На наш взгляд, данная имитация была необходима Петербургу, чтобы поставить влияние Франции в Стокгольме и в Константинополе на службу русской политике. Особую важность в свете событий на Каспии приобретала позиция Версаля в Турции.
В начале 20-х годов XVIII в. русское правительство, несмотря на нерешенность южной проблемы, всеми силами стремилось избежать новой войны с Турцией. В условиях сложного финансового положения и относительной внешнеполитической изоляции страна нуждалась в мирной передышке. Однако, когда возникла угроза выхода Турции к западному побережью Каспийского моря, правительство Петра вынуждено было принять превентивные меры, чтобы не допустить утверждения Османской империи на Каспии. Это привело к резкому обострению русско-турецких отношений. В 1723–1724 гг. султан неоднократно угрожал России войной, находя полную поддержку со стороны английской дипломатии. Добиться в одиночку «умиротворения» Порты представлялось русской дипломатии делом исключительной сложности. Необходимо было содействие третьей державы, имевшей в Константинополе прочное влияние, а такой державой была только Франция — традиционный союзник Турции. Именно поэтому русское правительство, по словам А. И. Остермана, стремилось «Францию в доброй дружбе содержать, чтоб Франция интересам российским при Порте вспомогала». И французская дипломатия, увлеченная идеей союза с Россией, активно «вспомогала» ей в Константинополе в лице своего посла де Андрезоля. Благодаря его поддержке русский посол в Турции И. И. Неплюев добился подписания в июне 1724 г. русско-турецкого договора о разграничении сфер влияния на Кавказе и Персии.
Однако после заключения русско-шведского союза Версаль стал сомневаться в искренности заявлений Петербурга о его стремлении присоединиться к англо-французскому блоку. Наличие в Стокгольмском договоре «голштинского артикула» и желание союзников привлечь к нему Австрию не только высветили истинную политику России, но и показали несбыточность надежд французского правительства придать этому альянсу антиавстрийскую направленность. Поэтому с осени 1724 г. Франция начала постепенно отходить от своей программы заключения союза с Россией, все более прочно блокируясь с Англией и с ее антирусской политикой.
Совершенно по-иному реагировали на заключение Стокгольмского договора в Вене. Австрийскому правительству импонировало наличие в нем проголштинских тенденций, поскольку император также считал незаконным отторжение от Голштинии Шлезвига. Позитивно восприняли в Вене и гарантии, данные Россией и Швецией по отношению к государственному устройству Польши. В связи с этим императорское правительство благосклонно отнеслось к предложению Петербурга присоединиться к Стокгольмскому договору, рассматривая его в качестве первого шага к установлению прочных союзных отношений с Россией. Однако смерть Петра Великого 28 января 1725 г. на некоторое время задержала процесс русско-австрийского сближения, но уже в апреле следующего года Австрия присоединилась к Стокгольмскому договору, а три месяца спустя, 26 июля 1726 г., в Вене был подписан двусторонний русско-австрийский договор. Существенную роль в этом сыграл выдающийся русский дипломат Андрей Иванович Остерман. Став после смерти Петра во главе внешней политики России, он на протяжении 16 лет проводил в жизнь основные линии петровской внешнеполитической доктрины. Испанский посол в России герцог де Лириа доносил в Мадрид в начале 1730 г., что «Остерман — единственный человек, который до селе поддерживал идеи Великого Петра и давал этой монархии значение во всех делах Европы».
Союзные отношения с Австрией стали важным фактором внешнеполитического развития России в XVIII в. Опираясь на военную помощь Австрии, Россия в течение ряда десятилетий проводила свою политику в отношении Турции, Швеции, Польши, а затем и в отношении агрессивной Пруссии Фридриха II.
Важное место в русской внешней политике после Ништадтского мира занимала задача сохранения дружественных отношений с Польшей и укрепления в ней русского влияния. Во второй половине XVII в. Россия и Польша совершили исторический поворот в своих отношениях — от длительной вражды и военной конфронтации к миру и союзу, который, несмотря на ряд трудностей, показал свою эффективность как в борьбе против Турции в конце XVII в., так и в борьбе против Швеции в годы Северной войны, особенно в ее дополтавский период.
В своей польской политике правительство Петра уделяло пристальное внимание вопросу о наследовании польского престола, который царь неразрывно связывал с вопросом о внешнеполитической ориентации Речи Посполитой. Правящие круги России не могли допустить «захвата» польской короны претендентом, внешнеполитическая программа которого противоречила бы интересам России. Именно поэтому правительство Петра вступило в ожесточенную дипломатическую борьбу с Францией в конце XVII в., пытавшейся посадить на польский трон принца Де Конти. Вместе с тем в России не поддерживали идею «национального» короля и установления в Польше наследственной монархии, считая, что это создаст предпосылки для возрождения реваншистских настроений у польской магнатерии по отношению к России. Проводя данную концепцию в жизнь, правительство Петра выступило при этом в роли защитника архаического государственного строя Речи Посполитой и охранителя прав и привилегий польского дворянства, что находило позитивный отклик со стороны многочисленных приверженцев идеи «шляхетского республиканизма». Поэтому Петр с удовлетворением отнесся к кандидатуре саксонского курфюрста, прочно связанного с дружественной России Австрией, поскольку это предоставляло русскому правительству уникальную возможность проводить по отношению к Польше параллельную политику — через короля «немца» и через польский сейм, при необходимости сближая их или вбивая между ними клин в зависимости от политической ситуации. Так, в период 1701–1704 гг. русская дипломатия оказывала мощное давление на правящие круги Польши, призывая их присоединиться к внешней политике их короля и вступить в войну против Швеции. В то же время, когда Август II примкнул к Венскому союзу, Петр немедленно противопоставил ему антисаксонские настроения польской аристократии, добившись тем самым ее отмежевания от антирусской политики своего короля.
Военно-политический опыт Северной войны указывал Петру на исключительную важность сохранения дружественных отношений с Польшей и ее территориальной целостности. Польские земли широким заслоном от Балтики до среднего течения Днепра прикрывали Россию от агрессии с запада. Видимо, под влиянием исторических уроков семилетней борьбы Карла XII за Польшу у Петра и зародилась идея превращения Польши в военно-политический редут на русском западном рубеже. Это привело к тому, что вопрос об украинских и белорусских землях, входивших тогда в состав Речи Посполитой, был на время снят с повестки дня русской внешней политики. Провозгласив себя гарантом существующего государственного строя Польши и неприкосновенности ее границ, Россия не только энергично призывала другие державы последовать ее примеру, но и решительно пресекала исходившие от Саксонии и Пруссии планы раздела Речи Посполитой.
