Доски были тоньше, чем обычно. Ящик был заколочен мелкими гвоздями. Здесь не было надобности резать дерево — можно было просунуть кончик ножа под одну из досок и вскрыть ящик тем же движением, каким вскрывают посылки, действуя ножом, как рычагом.
Мне казалось, что это сократит мне работу. Увы! Необдуманный шаг стал причиной величайшего несчастья, и я впал в полное отчаяние.
Я вам объясню в нескольких словах, что произошло.
Пробуя сопротивление тонких дощечек, я подсунул под них нож.
Я даже не думал вскрывать ящик этим лезвием. Но случайно я нажал на черенок посильней — раздался сухой треск, который потряс меня сильнее, чем выстрел, — нож сломался!
Глава LVI
СЛОМАННОЕ ЛЕЗВИЕ
Да, нож сломался начисто и застрял в щели, между досками. Черенок остался у меня в руке; я ощупал его большим пальцем — клинок отскочил почти у самого основания; в ручке осталось не больше четверти сантиметра стали.
Трудно описать мои страдания. Подумайте сами: что мне было делать без ножа?
Я был теперь безоружен и беспомощен. Я не мог продолжать прокладку тоннеля. Я должен был забыть о предприятии, на которое возлагал столько надежд, — другими словами, мне оставалось только сложа руки ждать печального конца.
Было что-то устрашающее в реакции, которую я испытал. Она была особенно мучительна. Внезапность, с которой произошла эта ужасная катастрофа, сделала удар еще более тяжелым. Неожиданное несчастье разбило все мои планы и бросило меня в бездну отчаяния и безнадежности.
Я долго колебался, не мог сосредоточиться. Что делать? Работать нечем: нет инструмента.
В полной растерянности я машинально гладил большим пальцем остаток лезвия. Ошеломленный, я простоял так довольно долго.
Я даже размышлять не мог.
Постепенно самообладание вернулось ко мне. Я стал соображать, что можно сделать с помощью сломанного лезвия.
Я вспомнил слова поэта: «Сражаться сломанным оружием лучше, чем голыми руками» — и применил эти слова к себе.
Я вынул лезвие из щели и ощупал его. Оно было цело, но что мне было делать с ним без ручки?
Я попробовал зажать лезвие в кулак и действовать им, как целым ножом. Кое-что можно было сделать, если обернуть толстый конец лезвия тряпкой, но все же работать им долго нельзя: это было бы мучительно. О том, чтобы всадить лезвие обратно в рукоятку, не могло быть и речи, хотя я и думал об этом. Не было возможности вырвать из рукоятки засевший в ней остаток. Если бы его не было, я бы всадил лезвие в рукоятку и привязал бы его крепкой бечевкой. Но остаток лезвия в рукоятке исключал эту возможность.
От рукоятки больше не было никакой пользы. Употреблять ее как кусок дерева не имело смысла. Всякий другой обрубок был бы для меня полезней, потому что я приладил бы к нему лезвие, а здесь остаток стали мешал мне.
Эта идея воодушевила меня, и я стал думать о том, как бы приделать к лезвию новую рукоятку.
Нужда делает людей изобретательными. Через час я держал в руке нож с новой рукояткой, правда, довольно грубой, но вполне заменяющей старую. И снова ко мне вернулось превосходное настроение.
Как я сделал рукоятку? Очень просто: материалом для нее послужил отрезок доски толщиной сантиметра в три. Я обстрогал его и придал ему форму рукоятки. Я действовал с помощью лезвия, обмотанного тряпкой. Затем я слегка расщепил рукоятку и всадил в нее сталь. Оставалось только привязать ее бечевкой. Я сначала думал о шнурках из-под мануфактуры, но потом раздумал: бечевка будет постепенно развязываться, протираться, ослабевать. Рисковать же не следует.
Что бы такое найти, чтоб прикрепить сталь к лезвию более прочно? Хорошо бы раздобыть метра два проволоки, но где ее взять?
Как так? А пианино! Струны! Уж они-то, конечно, делаются из проволоки!
Я стал снова присматриваться к пианино. Сумей я влезть в него — я бы немедленно стащил одну из струн. Но как до них добраться? С моим ножом в его нынешнем виде это было просто невозможно. Пришлось мне расстаться с моей мыслью.
Но тут мне пришло в голову другое: железные скрепы, соединяющие части ящиков, могут пригодиться вполне. Вот как раз то, что нужно! Эти гибкие, тонкие полоски, обернутые вокруг ножа, образуют прочное предохранительное кольцо, и у меня будет превосходная рукоятка.
Так я и поступил — и снова у меня в руках был нож! Правда, клинок стал несколько короче, но я был убежден, что он будет превосходно резать и сверлить самые толстые доски. Я чувствовал полное удовлетворение.
Все последние работы заняли часов двадцать. Я очень устал, мне уже давно следовало отдохнуть. После того как нож сломался, я не мог думать об отдыхе. Я все равно не заснул бы.
Но теперь я успокоился; теперь я мог позволить себе тот давно желанный отдых, которого так настойчиво требовали душа и тело.
Голод заставил меня раскрыть мой жалкий пищевой склад.
Глава LVII
ПУСТАЯ ПОЛОСТЬ
Я провел ночь или, вернее сказать, часы отдыха в старом своем помещении, за бочкой с пресной водой. Я больше не заботился, день или ночь на дворе. Я прекрасно выспался и встал освеженный и окрепший.
После завтрака я отправился в свою галерею и влез в пустой ящик, где провел накануне почти целые сутки.
Не без сожаления думал я о потерянных напрасно двадцати часах: ведь я не продвинулся ни на сантиметр, но меня поддерживала тайная надежда на благополучный конец.
Я намеревался продолжать работу, которая прервана была поломкой ножа. Я уже говорил, что доски очередного ящика держались довольно слабо. Их можно было бы выломать палкой.
Теперь я ни за что больше не стал бы употреблять для этого нож. Я научился ценить драгоценное орудие. Моя жизнь зависела от его сохранности.
Хорошо бы крепкий деревянный клин!
Я вспомнил, что, делая дыру в бочонке с водой, я отколол от него порядочных размеров дубовые клепки. Не взять ли их?
Я пошарил в кабине, нашел эти клепки и выбрал подходящую дощечку. Я обстрогал ее, как мог, засунул в щель, крепко забил ее увесистым куском дерева и приналег на свободный конец изо всей силы — гвозди затрещали, посыпались, и доска отошла от ящика. Действуя своим клином как рычагом, я отщепил еще две доски.
В ящике лежали продолговатые пакеты, формой напоминавшие штуки сукна или полотна, но гораздо более легкие и упругие. Я вынул их из ящика очень легко, без всякого усилия.
Собственно говоря, я не интересовался даже, что это за товар — я видел, что он несъедобный, — и так и не узнал бы об этом, если бы случайно не прорвалась обертка одного из пакетов; нащупав пальцами что-то гладкое, шелковистое, я понял, что это превосходный бархат.
