Это мое последнее дело, – стучало в голове Рустама, когда он рассеянно шел через пеструю толпу только что прибывших отдыхающих, – дальше я ничего не вижу. Но почему-то ясно чувствую, что – конец. Одно только осталось неясным – что я буду делать, когда лицо Николая Щукина замаячит в сетке прицела? Кто хочет его убить? За что?»
Рустам вдруг подумал, что никогда он подобными вопросами не задавался. Какая разница – за что приговорен тот или иной человек, чью фотографию передавали Рустаму посредники. Главное то, что этот человек должен умереть.
Рустам вдруг вспомнил отражение собственного лица в зрачках последнего убитого им человека.
И содрогнулся.
Душевная болезнь, дремавшая в нем с самого его рождения, теперь наполняла ядовитым дурманом его тело.
«Нет, ведь не Щукин виноват в том, что я медленно умираю, потому что с каждым убитым мною человеком погибает какая-то часть меня, – думал Рустам. – Это я начал чувствовать уже давно. С того самого момента, когда первый раз в жизни провалил задание. Но и тогда это странное чувство не появилось внезапно – оно словно было разбужено. Болезнь? Да, я болен. И самой главной моей ошибкой было то, что я не умер тогда, когда сделал с Гульнарой и ее ублюдком то, что сделал. А пошел служить – туда, где меня научили искусству убивать и объяснили, что не каждое убийство может повлечь за собой возмездие. Неправда – это я только сейчас понял. Возмездие – вот оно. Пришло».
Рустам внезапно вздрогнул и, остановившись, оглянулся, точно боясь увидеть сияющего человека с большими белыми крыльями за спиной и пылающим мечом. Этого человека он видел на картинке, которую как-то в толпе на улице сунул ему в руку длинноволосый и бородатый православный священник.
– Амир? – наморщившись, вспомнил Рустам. – Да, Амир. Это он получал заказ.
И Рустам пошел дальше – к выходу из аэровокзала, припоминая, как можно в этом городе найти Амира. У него не было записной книжки с адресами, но было несколько заветных телефонных номеров, позвонив по которым Рустам мог выяснить у своих многочисленных безликих и неуловимых посредников все, что угодно. Почти все.
Он дошел до ближайшего таксофона и снял трубку.
«Посредники не будут задавать лишних вопросов, – подумал Рустам, – мне доверяют. И если я спрашиваю адрес Амира, значит, так нужно для дела».
Он набрал номер, дождался сигнала соединения и бездумно проговорил несколько слов пароля.
Все равно ему нужно было звонить по этому телефону, чтобы узнать местонахождение тайника, в котором было спрятано оружие. Такие тайники располагались почти в каждом городе страны, и, уж конечно, один из тайников находился в этом городе – одном из крупнейших отечественных курортных центров.
* * *
Амир видел Рустама всего один раз – мельком и давным-давно. Поэтому ничего удивительного не было в том, что он не узнал человека, который стоял на пороге его квартиры. Амир только удивился немного тому, что этот совершенно незнакомый ему человек со скрипичным футляром в руке постучал условным стуком.
– Ты кто? – спросил Амир по-казахски, потому что все-таки признал в пришельце своего соплеменника.
Рустам назвал свое имя.
На лице Амира не отразилось ничего. Тем не менее до крайности взволнованный, он отступил на шаг, пропуская гостя к себе.
Они прошли на кухню, и Амир плотно закрыл за собой и гостем кухонную дверь. Рустам с Амиром разговаривали недолго. И ничего никому из тех, кто находился в квартире, не было слышно. За все это время из-за закрытой двери долетело только восклицание Амира на казахском языке:
– Зачем тебе координаты заказчиков?! Так не полагается! – и едва слышный глухой и бубнящий говор Рустама.
Через десять минут Рустам покинул квартиру Амира, получив информацию, за которой приходил.
Он вышел во двор, оглянулся и, поудобнее перехватив футляр, пошел – но не к выходу из двора, а к подъезду дома, располагавшегося напротив того дома, где жил Амир. Стараясь, чтобы никто не обратил на него внимания, Рустам вошел в подъезд, поднялся на последний этаж и открыл незапертый люк, ведущий на чердак.
Аккуратно закрыл за собой люк, вышел на крышу и цепким взглядом оглядел впереди стоящий дом. Определил окно в той комнате, где он был еще несколько минут назад, кивнул самому себе, опустился на колени и открыл скрипичный футляр, в котором, конечно, никакой скрипки не было.
Рустам достал разобранную на составные части снайперскую винтовку и принялся за дело. Через минуту в его руках уже строго и грозно поблескивало оружие, полностью готовое к использованию.
* * *
Амир, как уже говорилось выше, был неглупым человеком. Он понимал, что не дать координаты Пети Злого и Филина такому человеку, как Рустам, значило обречь себя на мгновенную смерть. Поэтому Амир выложил все, что знал о людях, заказавших Щукина. Только спросил Рустама, не справившись с приступом естественного изумления:
– Зачем тебе это нужно?
Рустам ничего не ответил. Потому что он и сам точно не знал, что будет делать дальше. Его желанием – не вполне определившимся и не вполне осознанным – было разобраться во всем происходящем. Это не значило, что он поехал бы к Пете именно за тем, чтобы расспросить того.
Рассудок Рустама все сильнее затягивало паутиной безумия. Он совершенно уверился в том, что это задание для него будет последним, поэтому старался действовать так, чтобы у него осталось еще немного времени.
Для того чтобы дать Щукину лишний шанс спастись?
Или для того чтобы убедить себя, что его дорога смерти, по которой он идет вот уже несколько долгих лет, неправильна?
Амир вздохнул и поднялся со своего кресла. Он понимал: все, что он может сделать, это либо немедленно уехать из города, либо сейчас же позвонить Пете Злому и рассказать ему о визите Рустама.
Первый вариант Амиру не подходил: сниматься с насиженного места, где он постепенно обрастал многочисленными родичами, и ехать неизвестно куда, причем не имея гарантии, что там его не разыщут люди алчущего мести за предательство Пети, – это Амиру совсем не нравилось. Второй вариант, по мнению Амира, был более приемлем.
Однако и в этом случае следовало соблюдать осторожность. Амир прекрасно знал Рустама и понимал, что и тот может принять меры к тому, чтобы Амир не смог разглашать информацию.
Поэтому Амир оглянулся на запертую входную дверь и подошел к окну. Он взялся обеими руками за створки штор, чтобы задернуть их, но вдруг похолодел, заметив блеснувший с крыши противоположного дома под случайным солнечным лучиком стеклянный сегмент оптического прицела снайперской винтовки.
Широко раскрыв рот, Амир застыл на месте.
А через мгновение невидимая человеческому глазу пуля почти бесшумно прошила двойную раму окна в комнате Амира и расплющилась в стене, в миллионную долю секунды пронизав пространство комнаты и голову ее хозяина.
Амир, не издав ни звука, рухнул на колени и неловко повалился на пол, заливая его своей кровью.
На крыше противоположного дома Рустам деловито сложил винтовку, убрал ее в футляр и спустился во двор тем же путем, каким поднялся.
* * *
Когда стих вдалеке рев двигателя автомобиля Петровича, молчавший до этого Григорий сказал задумчиво:
– О чем они вели речь – Студент и Петрович, – ни хрена я не понял… Ты что-то говорил о какой-то вещи, которую Студент у Наташи спер и которую бандиты хотят себе забрать… Это записка какая-то?
– Ну да, – невнятно ответил Щукин.
– А почему Петрович говорил, что эта записка раньше журналисту принадлежала?
– Я и сам удивляюсь, – пожал плечами Щукин, – так запутано все. Должно быть, братки ошибаются. Я-то точно знаю, что записка принадлежит Наташе. И именно Наташе ее нужно вернуть.
Григорий почесал в затылке.
– А что за записка-то? – спросил он. – Что в ней написано? Петрович говорил о технологии…
– Потом все объясню, – пообещал Щукин, – долго рассказывать, а у нас времени нет. Уже светает. Тебе очень приятно в яме с двумя трупами сидеть?
– Не очень, – признался Григорий, – да дело-то не в этом. Представляешь, что будет, если мы выбраться отсюда не сможем, а утром нас тут заметят… и эти трупы тоже заметят. Вызовут мусоров, а те… Пришьют двойное убийство, потом объясняй, что ты не верблюд…
Щукин усмехнулся.
– Отвернись-ка на минутку, – велел он.
– Зачем? – удивился Григорий. – Ты поссать, что ли? Давай, не стесняйся, чего я там не видел…
– Отвернись, говорю, – повторил Щукин.
– Раскомандовался, – проворчал Григорий, но приказание исполнил.
Щукин достал из кармана острейший нож, с которым почти никогда не расставался. Нож был с виду перочинный – никакая экспертиза не доказала бы принадлежность его к холодному оружию, но бритвенной остроты лезвие и удивительная прочность стали делали этот нож довольно опасным предметом.
Щукин оглянулся на стоящего спиной к нему Григория, нагнулся и в несколько движений отмахнул кисть руки у ближайшего к себе трупа.
