– Тогда кто такой Райан и почему он был уверен, что в субботу утром ты окажешься на работе?
Пытаюсь вспомнить кого-нибудь из знакомых по имени Райан. Нет, не припоминаю… ой! Конечно же. Райан. С ним я познакомилась вчера вечером. Неужели я сказала ему, где работаю?
Как всегда, фокусируюсь на наименее важном.
– Ты отвечал на звонки в моем кабинете? Тебе больше нечем заняться, кроме как работать за секретаря? Или ты это из любопытства? – Улыбаюсь, но не слишком по-доброму.
– Просто хотел помочь. Я проходил мимо твоего кабинета, когда ты еще не пришла, а телефон трезвонил без умолку. Почему ты не настроишь автоответчик так, чтобы он включался после четырех звонков? – Бэннинг наклоняется ко мне: – Видно, ты не хочешь признаваться, кто такой Райан. Участник маркетингового исследования? Брось, Кирби, мы же друзья. Я ведь рассказывал про моих приятелей-олухов, с которыми дружу со студенческой скамьи и до сих пор играю в софтбол; самое меньшее, что ты можешь сделать в ответ, – поведать правду о загадочном Райане. Хотя он, по-моему, тебе не подходит.
Ну и ну! Теперь мой рот открывается и закрывается, точно у рыбы, – весьма непрофессионально с моей стороны. Я решительно захлопываю его.
– Пару веселых историй про Болвана и Тупицу вряд ли можно назвать откровениями из области личной жизни. Впрочем, меня не слишком интересует твоя личная жизнь, а также женщин, у которых хватает глупости связаться с тобой. И с чего ты взял, что Райан мне не подходит? Ты способен определить это по короткому телефонному разговору?
Шеф нежно похлопывает меня по руке и забирает за жатую в ней салфетку.
– Это были Чурбан и Дубина, а не Болван и Тупица. Отсюда ясно, насколько внимательно ты выслушивала мои интимные тайны.
– Ну да! Интимные тайны – как вы с ребятами воровали белье у девчонок и пили пиво? Тебе лет-то сколько? Двенадцать? – Забрасываю в коробку из-под пиццы остальные салфетки. – Ладно, что сказал Райан? Кстати, спасибо, что сразу сообщил.
– Пожалуйста. – По-видимому, Бэннинг Стюарт не восприимчив к сарказму. – Судя по голосу, это какой-то изнеженный тип. Слишком благовоспитанный. Вероятно, из тех парней, что всегда боятся испачкаться.
С преувеличенным усилием запихиваю коробку из-под пиццы в мусорную корзину, которая слишком узка для нее.
– Изнеженный? В тебя что, Арнольд Шварценеггер вселился? И что это значит – «боятся испачкаться»?
Бэннинг встает, изящно вытягиваясь в полный рост, точно большая кошка или спасающий всех вооруженный герой из старого вестерна, какие любил смотреть мой папа. Явный альфа-самец. У независимой деловой женщины такие должны вызывать отвращение. Что еще хуже, поднявшись, он оказывается слишком близко ко мне.
Да кого я хочу обмануть? Мне приятно, когда он рядом. Еще чуть ближе, и между нами вспыхнет пламя, сравни мое с лесным пожаром. В принципе я не отказалась бы заняться этим прямо здесь, на столе переговоров.
К несчастью, ничего подобного не происходит. Вижу, как напряглись у него желваки, затем он отступает назад:
– Это значит, Кирби Грин, что люди переоценивают значение вежливости и добродетели. Это значит, что, проработав с тобой вместе почти пять месяцев, я понял: тебе нужен мужчина, такой же сильный, как ты. И еще это значит, что мы не будем обсуждать этот вопрос, пока я работаю здесь.
Бэннинг поворачивается и удаляется из конференц-зала не оглядываясь, и поэтому не видит выражения моего лица.
Да уж. Сегодня определенно удачный день.
Позднее, вечером, после недолгого визита в компьютерный магазин, из-за которого сумма на моей карточке «Виза», и так уже небольшая, уменьшается еще на четыреста долларов, я подключаю к компьютеру новый монитор с плоским экраном и создаю документ. А затем набираю на клавиатуре два слова, которые приводят меня в ужас:
«Глава первая».
22
Кирби
Dove sono I migliori locali notturni? (Где здесь лучшие ночные клубы?)
Когда трудишься всю субботу и целое воскресенье, то даже понедельник не может испортить вам на строение: вы уже втянулись в работу. Даже если, просыпаясь, в глубине души вы еще ощущаете счастье, то езда по Сиэтлу сквозь омерзительный дождь и пробки напрочь высосет из вас это чувство.
Приближаясь к группе беседующих в дверях столовой секретарей, испытываю желание остановиться и поздороваться; можно поинтересоваться, как прошли выходные. Даже слегка замедляю шаг, но вижу недоверчиво прищурившуюся секретаршу Бэннинга и тут же меняю решение. Нет, никаких неформальных бесед. Только не здесь.
Она продолжает сверлить мою спину своими маленькими круглыми глазками (я действительно чувствую это, проходя мимо), что заставляет задуматься: а не известно ли ей о наших с Бэннингом посиделках с пиццей?
Кажется, у меня паранойя.
Так или иначе – это не ее дело. И я не планировала проводить в попытках проанализировать загадочные слова Бэннинга, произнесенные перед уходом из офиса, большую часть субботнего вечера. И не только вечера, но и того времени, что не возилась с фразами зарождавшейся первой главы. Уже придумала весьма неплохое название – «Хорошие девочки не получают ничего», но пока не определилась с сюжетом и главной идеей. Серьезно восприняв слова Тома, не хочу писать ничего, основанного на личном опыте, но в ведущих героях слишком много от меня, что вызывает определенный дискомфорт. (Не у них, у меня – они ведь всего лишь литературные персонажи, которые ничего не делают без моих приказов. Вроде бы.)
В конце концов, я решила – черт с ней, с идеей, и просто начала писать, чтобы проверить, не разучилась ли. Способна ли до сих пор чувствовать ритм и поток повествования, ощущать, как слова роятся в голове, прося выхода через пальцы, стучащие по клавиатуре.
Нет, не разучилась. Это пугало, волновало, и не исключено, что выходила полная дрянь, но я все еще могла писать. Просидев до двух часов, написала двенадцать страниц. Такой объем может показаться небольшим – при условии, что это не вы выуживаете из собственного воображения характеры и поступки героев.
Двенадцать страниц – это очень много.
Поэтому в перерывах между написанием двенадцати страниц романа и двадцатью часами работы на «Кнут и кружево» я не смогла посвятить много времени изучению истории балета, чтобы было о чем поболтать с Лорен. И развеять печальную ауру, которой та окружила себя вечером в среду, словно непроницаемой оболочкой, прикрывающей ее осторожную, скрытную душу, пожалуй, слишком осторожную для маленькой девочки. Этим она мне очень кого-то напоминала.
Сворачиваю за угол и наблюдаю, как запах кофе и радушная улыбка Брианны соревнуются за право считаться самым теплым приветствием. Побеждает Брианна, потому что именно она стоит передо мной с двумя чашками кофе из «Старбакса».
