позеркалила.
Но зато… его губы разъехались в ухмылке. Он первый из фархерримов пообщался с Тринадцатой, которую раньше называли Наложницей, а теперь все чаще — Отшельницей. Значит, она не погибла, как некоторые утверждают, а судя по исходящему сигналу — где-то на Парифате.
И ее дочь тоже с ней. Тоже жива. И они нуждаются, у них не хватает шоколада… это сущая мелочь, но говорит о том, что они не могут сотворять все, что пожелается.
Загак пока не знал, как воспользоваться этой информацией, но он намотал ее на ус.
Еще он приметил, насколько зажата и немногословна была Тринадцатая при общении с ним. Она старается скрыть информацию о себе — значит, чего-то боится. Она чего-то боится — значит, она уязвима.
При этом у нее есть связь с Паргороном, причем межмировая. И вот это уже любопытно.
Загак хмыкнул и втянул немного зелья бушуков. Забористая штука. Он ее и в бытность смертным любил.
За ужином все сидели какие-то недовольные. Майно был недоволен, что его жена треплется с какими-то мутными демонами. Лахджа была недовольна, что ей пытаются запрещать трепаться с мутными демонами. Астрид была недовольна, что кончился шоколад. Первые несколько минут все молча возили ложками в тарелках, и только пес Тифон простодушно рассказывал, как весело побегал по лесу за белками.
— Я думал, ты хотела порвать с Паргороном, — наконец оторвался от супа Майно.
— Ну хотела. Но… Паргорон меня так просто не отпускает. У меня там не только враги остались, друзья тоже есть…
— Понятно. И что мне теперь с этим делать?
— С чем?
— Ты знаешь, с чем.
— Не знаю. С чем?
— Мама, вот с этим! — демонстративно распахнула сервант Астрид. — Ни шоколада, ни конфет, ни печенок!.. даже тех сухих…
— Галет? — бесцветным голосом спросила Лахджа.
— Галет. Даже галет нет.
— Мы завтра вызовем лавку, — пообещал Майно.
Они с Лахджой перешли на мысленный разговор. Продолжали возить ложками в тарелках и одновременно бухтели друг на друга. В очередной раз устанавливали границы. Решали, можно ли Лахдже зеркалить в Паргорон, и если да, то кому и как часто?
Можно ли мне зеркалить Сидзуке?
Да.
Хорошо. Можно ли мне зеркалить Совнару?
Неприязнь. Сомнения. Зачем зеркалить Совнару? Если Совнару что-то от них понадобится, он сам придет.
— Я поела, пойду учиться считать, — печально сказала Астрид. — Надо спасти Златобородку. Мам, поучишь меня?
— Иди пока в сад, милая, — попросила Лахджа. — Мы с папой доедим, и вместе тебя поучим.
— Только посуду не бейте, — посоветовала Астрид, подставляя руку попугаю. — Пойдем, Матти, поучишь меня считать.
Лахдже с Майно стало стыдно. Но они продолжили устанавливать границы.
Про Зиммизхи я даже не спрашиваю. Но могу ли я связываться с незнакомыми импозантными мужчинами, чтобы обсудить музыку и литературу?
Вместо ответа Дегатти шарахнул кулаком по столу. Вопрос звучал иронично и нарочито провокационно, но Лахджа не смогла полностью скрыть, что ее таки взволновала подобная возможность.
И супруг не сдержался.
— Ты слишком мало знаешь о своей так называемой родне! — перешел он на устную речь.
— А что знаешь о них ты? — облокотилась на стол Лахджа. — Ты же о них что-то знаешь? Почему вообще ты знаешь о них больше, чем я?
Дегатти шумно втянул воздух. Он закусил губу, несколько секунд колебался, а потом проронил:
— Я довольно долго сидел у Корчмаря…
Он сразу завертел головой. И Лахджа тоже это услышала. Как будто далеко-далеко звякнул обеденный колокольчик. Тихо и ненавязчиво, просто как предупреждение.
— Не продолжай! — торопливо сказала она. — Я поняла. Сразу бы так и сказал.
И они, не сговариваясь, сменили тему. Лахджа сказала:
— Кстати, я сегодня утром познакомилась с нашим соседом. Очень милый старичок.
— Инкадатти, что ли?.. Милый?..
— Склочный, но милый. Давай пригласим его на ланч?
— Зачем?
— Мне кажется, он одинок и ему не хватает общения. Может, обед в кругу добрых соседей растопит его черное сердечко?
— Плохо ты знаешь Инкадатти… но давай пригласим.
— Вообще, я бы хотела пригласить всех соседей. На новоселье. Кто еще тут вокруг живет?
— Хм… надо разузнать. Я семьдесят лет тут не жил, наверняка все сменились давно… кроме Инкадатти, конечно. Этот сморчок переживет даже Малигнитатиса. И напишет на него кляузу за то, что устроил конец света.
Астрид учили устному счету на яблочках. Мелких и кислых, потому что любые другие Астрид ненароком съедала. Это вносило путаницу, а ее и без того хватало.
— …Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, десятнадцать… — считала Астрид.
— Непр-равильно! — сразу перебил попугай. — За девятнадцатью идет двадцать!
— Я никогда не выучу… — сникла девочка. — И Златобородка погибнет…
Родители наблюдали за этим, попивая кофе. Солнце коснулось горизонта, его укутали оранжевые облака, в саду дул прохладный ветерок и разливалась атмосфера детской обреченности. Положив в чашку два леденца, Лахджа отхлебнула и посоветовала дочери:
— Не ищи логику, в математике ее нет. Просто запомни сто цифр. Ты демон, у тебя прекрасная память.
— В математике есть логика, — возразил муж.
— Какая логика в парифатских наименованиях чисел? У вас половина корней из титановой речи, а половина из великаньего языка.
Это действительно было так. Переехав на Парифат, Лахджа долго удивлялась их системе счета. Неудивительно, что они предпочитают именовать дни не по нумерации, а по каким-то Бриллиантовым Дельфинам и Каменным Медведям. Это и то проще запомнить.
— В нашем счете есть система, — повторил Майно. — Она просто отличается от вашей. И у нас не половина корней из великаньего языка, а только некоторые. Например, число сорок восемь для великанов сакральное, потому что столько было первых великанов. И как-то так вышло, что мы это от них унаследовали. Двенадцать, двадцать четыре, сорок восемь, девяносто шесть… это все проникло в титанову речь из древнего оксетунга. Еще собственные названия есть у двадцати шести, потому что это священная севига… и у двадцати семи, потому что это темная севига. Также у двойной и тройной севиги. Ну и по мелочи — у четырнадцати, двадцати, тридцати, сорока, ста тридцати, ста сорока четырех, трехсот шестидесяти шести…
— Какой ты умный, — сказала Лахджа.
Занудный.
Э-эй!.. Восхитись моей эрудицией, женщина!
Я и восхитилась. Ты очень эрудированный зануда.
Дегатти слегка подпихнул ее в бок.
