Мы сели в карету Бирона и покатили к его дому. Позади неслись конные гайдуки в расшитых серебром и золотом кафтанах.
Экипаж въехал в открытые ворота, остановился возле двухэтажного каменного особняка. Двое солдат-измайловцев вытянулись во фрунт, приветствуя командира. Темные лакированные двери распахнулись. С высокой лестницы к карете сбежал страшно взволнованный человек в зеленом камзоле. Я узнал дворецкого.
– Беда, беда, ваше высокородие! – замахал руками он.
Бирон побледнел, рывком открыл дверцу кареты, спрыгнул без всякой подставки на землю.
– Что случилось?
– Супружнице вашей, Александре Александровне, плохо. Господин лекарь говорит: помре она скоро.
Приехали, подумал я, глядя на пошатнувшегося от столь ужасного известия офицера.
Бирон на негнущихся ногах поднялся по ступенькам, зашел в особняк. Я следовал за ним по пятам. Навстречу вышел невзрачный мужчина в очках с толстыми линзами. Это был лекарь, он снял парик, под которым обнаружилась обширная лысина, и скорбно произнес:
– Мне очень жаль, но я не Господь Бог, чтобы вершить чудеса. Хорошо, что вы прибыли скоро и застанете супругу живой. Священник прибудет с минуту на минуту.
Бирон схватил врача за грудки, дернул к себе:
– В чем дело, почему моя Саша умрет?
– У нее слабый организм. Она не переживет роды, – вырвавшись из медвежьей хватки курляндца, сообщил врач.
– И вы ничего не можете сделать?
– Боюсь, это так. Медицина, увы, бессильна.
На Густава Бирона было страшно смотреть. Он враз осунулся, куда-то подевались его высокий рост и богатырская стать.
Я вдруг вспомнил о докторе Куке, хирурге-англичанине. Вот и ему представился повод показать свое искусство. Только бы он был в Петербурге.
– Господин подполковник, могу я воспользоваться вашей каретой?
– Что? – Бирон повернулся, окинул меня непонимающим взглядом. – Зачем она вам, барон?
– Я постараюсь привезти другого врача. Очень хорошего. Может, еще не все потеряно.
Глава 15
Гулянка шла уже вторые сутки. Густав Бирон, два молоденьких офицера Измайловского полка, пожилой майор-семеновец, малознакомые штатские, очевидно земляки-курляндцы, и я на протяжении двух суток только и делали, что кочевали из кабака в кабак. Пока вокруг счастливой матери и новорожденного хлопотали медицинские сестры, кормилицы и няньки, мужскую компанию выпроводили из дома, чтобы не занесли инфекцию. И понеслось.
Наверное, я побывал во всех австериях Петербурга. Мы шумной толпой вваливались в заведение, проскакивали «черную половину», где вместо тарелок использовались дырки, выдолбленные в столах, а ложки посетители приносили с собой, врывались на «чистую» часть. Нетрезвый, раскрасневшийся Бирон громогласно подзывал хозяина, требовал, чтобы несли самое лучшее.
– Даже не говорите, сколько это стоит, просто несите. Я плачу за все! – восклицал он.
Компания занимала место возле окна, прислуга суетливо накрывала столы, все безмятежно шутили и смеялись. Дорогое вино лилось рекой; билась посуда; мялись серебряные стопки и бокалы; дощатый пол ходил ходуном от стука каблуков; ломалась мебель – табуреты, стулья, скамейки, лавки; вызванные музыканты валились с ног от усталости. Откуда-то взялись разряженные, густо напудренные и накрашенные девицы в ярких шелковых туфлях и пышных кружевах. Дамы заливисто хохотали, наравне с мужчинами пили за здравие младенца и смело подходили к столу, где для особых гостей лежали приготовленные кисеты с душистым табаком, короткие голландские трубки из глины и «фидибусы» для их раскуривания. Во время танцев девицы лихо отплясывали некое подобие канкана (точно не уверен, но, кажется, это я спьяна научил их этим мулен-ружским штучкам), музыка горячила кровь, хмель ударял им в головы, выветривая остатки стыда, юбки задирались все выше и выше, ноги подбрасывались уже почти к голове. Короче, выполненная в полном соответствии с канонами соцреализма картина полного морального разложения аристократии.
К чести Бирона замечу, что в танцах он не участвовал, только много пил и блаженно улыбался:
– У меня есть сын. Слышите, барон, сын!
Подполковник ударял могучим кулаком по столу, заставляя посуду подпрыгивать. Камзол был расстегнут, офицерский галстук снят, мокрый от дождя плащ-епанча небрежно повешен на спинку высокого стула. Мутный взор Бирона никак не мог сфокусироваться на мне.
– Да, сегодня я пьян как сапожник. И буду пить еще, сколько захочу, – с непонятным вызовом вдруг проговорил подполковник. – Благодаря вам, любезный Дитрих, я пью от радости, а не с горя. Мне никогда еще не было так хорошо! Какое счастье, что вы догадались привезти этого англичанина…
Я подцепил вилкой кусок нарезанной буженины, с удовольствием прожевал и стал вспоминать.
Мне повезло. Джон Кук, выжитый завистливым главным хирургом из военного госпиталя в Кронштадт, только начал собирать вещи. Я в нескольких словах обрисовал ему ситуацию:
– Княжна при смерти, поспешите.
Англичанин задумался.
– По здешним правилам в тяжелых случаях я должен посоветоваться с кем-то из моих коллег и только после вынесения коллегиального решения могу приступить к операции. В противном случае, если пациент, не приведи Господь, скончается, меня ждет суровое наказание. К тому же речь идет о невестке самого герцога Бирона. Если княжна умрет, боюсь даже представить себе все последствия. Вы желаете, чтобы я окончил свои дни в холодной Сибири?
– Я желаю, чтобы вы не упустили свой шанс, уважаемый доктор. Я верю в вас и в ваши чудесные руки. В них теперь находится ваша будущая карьера в России.
– Хорошо, – решился англичанин. – Мэри, – позвал он горничную, – принесите мою сумку с инструментами. Я выезжаю вместе с господином фон Гофеном.
Я не врач, познания в медицине у меня самые поверхностные, но даже мне известно, что операция, прозванная кесаревым сечением, делалась еще в древние века. По легенде, таким способом появился на свет будущий римский император Гай Юлий Цезарь (Кесарь), в честь него это хирургическое вмешательство в процесс родов и получило свое название. По идее, и в России, где медицина пусть и не находилась на передовых позициях, кесарево сечение делалось тоже. И хотя Густав Бирон был далеко не последним человеком в империи и мог позволить себе пригласить к жене лучших специалистов, акушер, наблюдавший за Александрой Александровной, то ли не обладал достаточной квалификацией, то ли оказался фаталистом и не стал ничего предпринимать, положившись на естественный ход вещей. В итоге княжна умирала, и, сдается, что в привычной для меня истории она, скорее всего, не перенесла бы родов и скончалась. Но тут вмешался его величество случай. Густав Бирон встретился со мной, а я привез к постели роженицы Джона Кука, талантливого хирурга, способного пойти на риск ради спасения чужой жизни.
