Близкородственное скрещивание нежелательно
Шпренгель, конечно же, был в курсе учения о самоопылении. Но в минуты сомнений доверял скорее своим глазам, чем мнению ученых мужей. Каждый день он все больше понимал, что его растения не собираются придерживаться этой догмы. Напротив, они целенаправленно пытаются исключить самоопыление или по крайней мере затруднить его.
Например, иван-чай. Начав цвести, он первым делом тянет все восемь тычинок к солнцу, предлагая пыльцу. Однако его рыльце еще не готово ее принять. Пестик созреет позднее, когда пыльники уже завянут и высохнут. Временное расхождение в развитии пыльников и пестика исключает самоопыление. Цветок избегает близкородственного скрещивания, или инцухта.
У всех цветков, которые изучал Шпренгель, тычинки и рыльце пестика созревали в разное время. «Такое впечатление, будто природа не хочет, чтобы цветок был оплодотворен своей собственной пыльцой».
Однако если собственная пыльца отвергается, то, по логике, необходима чужая. А ее нужно каким-то образом доставить. Без насекомых не обойтись.
Вот только ученые и университетские профессора упорно придерживались догмы самоопыления, отвергая участие «букашек». Но если бы они совершили вылазку на природу, им пришлось бы столкнуться с любимым примером Шпренгеля — луговым шалфеем. В случае с этим растением за действиями насекомых можно проследить собственными глазами.
К моим самым ранним детским воспоминаниям относятся два непостижимых чуда, которые я, будучи маленьким мальчиком, с удовольствием наблюдал снова и снова. Первое — яркая кукушка, обитавшая в настенных часах; она регулярно вылезала из-за дверки и, наклоняясь, куковала. Как это ей удавалось? А вторым чудом были столь же непостижимые движения лугового шалфея. Впервые их показал мне отец, а потом я сам, лежа на лугу, вновь и вновь приводил в действие цветки шалфея. Нужно было лишь слегка надавить соломинкой на цветок, и вот, словно по волшебству, сверху спускаются две ножки с тычинками, точно два пальчика, стремящиеся пощекотать мою соломинку. Как только я ослаблял давление, пальчики снова втягивались в цветок — моя кукушка почти так же пряталась в свой часовой домик.
Этот рычажный механизм лугового шалфея до сих пор производит на меня потрясающее впечатление — не только когда я сам привожу его в действие (с помощью карандаша или ручки), но и тогда, когда его «заводит» пчела. В поисках нектара она пикирует на цветок, оба пыльника опускаются, точно шлагбаум, и припудривают ей спинку.
Эта система загрузки пыльцы, предназначенная для пчел и шмелей, в общем-то способна убедить любого: луговой шалфей пересылает свою пыльцу с помощью насекомых. Да и позднее, когда мужская фаза его существования завершается, он, как женский организм, стремится получить пыльцу, снова полагаясь на курьеров-насекомых и механику цветка. Тычинки разрушились, их заменил пестик с липким рыльцем. Погрузочная станция превратилась в приемную. Опускающийся «шлагбаум» ударяет пчелу по спине — и собирает с нее принесенную пыльцу. Пыльцу с чужого цветка. Луговой шалфей тоже против самоопыления.
Жаль, что противники Шпренгеля пропустили это представление, упрекнув ректора в том, что у него «в сердце нет святости и уважения к природе». Шпренгель болезненно реагировал на критику, но намного сильнее он переживал, когда ему противоречила сама природа. Или делала вид, что противоречит. К примеру, пальчатокоренник майский чуть было не ввел его в заблуждение. Заставил сомневаться в себе самом и теории в целом. У этого цветка из семейства орхидных есть все, что только нужно растению-медоносу: ярко окрашенные соцветия, нектарные метки, которые невозможно не заметить, а также насекомые-посетители. А вот нектара нет. Нектар — единственное, чего не хватает пальчатокореннику. Растение не выделяет ни капли сладкой жидкости. Это открытие оказалось сокрушительным ударом для Шпренгеля. Зачем нужны нектарные метки, если нет нектара? Вся теория о растениях, жертвующих сладкую жидкость, оказалась несостоятельной, и Шпренгель опасался, что пальчатокоренник мог «если не разрушить, то по крайней мере подвергнуть серьезному сомнению все до сих пор сделанные открытия».
Как быть со своенравным цветком, полностью выходящим за рамки его теории? Шпренгелю пришлось провести несколько бессонных ночей, после чего в голову ректора пришла смелая идея. И он снова оказался на правильном пути. Это не ботаник обманулся, это пальчатокоренник, имитируя обычные цветки с нектаром, проводит насекомых. Они улетают ни с чем. Но поиск нектара сам по себе приносит опыление. Доставка пыльцы без оплаты. Для пальчатокоренника и других «цветков-обманщиков» это весьма выгодное дело.
Шпренгель первым распознал феномен обмана в природе — то, что мы сегодня называем мимикрией и приписываем, как правило, животным. Ректор из города Шпандау давным-давно открыл это явление у цветов.
Предлагая цветки-пустышки, орхидные прибегают к обману, чтобы добиться опыления нечестным путем. Этот вывод окончательно отвратил современников от Шпренгеля. На его открытие они отреагировали саркастически. Такими занимательными сказками может забавляться лишь малолетний мальчишка, писал ботаник Август Хеншель из университета Бреслау.
Прошло много времени, прежде чем мнимую выдумку все-таки признали чистой правдой. Шпренгелю и дальше отравляли жизнь. Ему не повезло и как автору, и как ректору. Шпренгеля отстранили от работы в школе, потому что он был слишком строг с учениками и уделял недостаточно внимания преподаванию Закона Божьего. Отрезанный от внешнего мира, он жил уединенно в каморке на чердаке. И умер в возрасте шестидесяти шести лет. О нем забыли, как и о его книге.
Однако спустя семьдесят лет после выхода в свет «Раскрытая тайна природы» была открыта вновь. Внезапно она стала пользоваться небывалым спросом. И превратилась в бестселлер, который печатался во многих типографиях. С чего вдруг такой переворот?
Просто великий Чарлз Дарвин пришел к тому же выводу: цветы заставляют насекомых участвовать в опылении. Самоопыление у растений — исключение. В отличие от Шпренгеля Дарвин смог обосновать это утверждение. Инцухт, как показала десятилетняя серия опытов, почти всегда приводит к менее многочисленному и более слабому потомству. Не только у животных, но и у растений.
«Старый добрый Шпренгель», как называл его Дарвин, вдруг стал актуальным и современным. Его хвалили, почитали и прославляли за взгляды, опередившие время, а книгу читали запоем. Жаль, что при жизни ректору не перепало ни капли этой славы.
