У Виктора засосало под ложечкой. Меньше всего ему хотелось отвечать на вопросы НКВД. Сорокин действовал нахраписто, выпроводил Синицына с Екатериной Павловной на кухню, уселся на единственный стул и, достав из кармана блокнот, принялся вдумчиво его изучать.
- Рассказывайте, - наконец оторвался он от блокнота и, видя недоумевающий взгляд Виктора, добавил, - когда, при каких обстоятельствах вы оказались на оккупированной территории. Чем занимались, с кем общались. Все…
Слушал Виктора внимательно, не перебивая, иногда что-то чиркал в блокноте, иногда кое-что уточнял. Когда Саблин иссяк, начал задавать вопросы. Судя по ним, он не поверил ни одному его слову. Вопросы были самые разнообразные, заковыристые. Виктор даже поразился, зачем особисту было знать какая глубина снега в балках, как были одеты убитые им немцы. Кого из них он убил первым, кого вторым. Про немцев он задавал вопросы несколько раз, переиначивая. Видимо пытался поймать его на противоречиях. Покрутив в руках саблинскую финку, поковырял ногтем рукоять, отложил в сторону, задумавшись. Потом стал пытать за Людку, какой номер дома, как выглядела, наконец, Виктор не выдержал:
- Да откуда я знаю, какая у нее фамилия? - Закричал он. - Я ей в паспорт не заглядывал. Дом, могу показать, в лицо опознаю, а так… - тут он глянул в водянистые глаза особиста и плюхнулся обратно на табурет.
Особист еще почиркал в своем блокноте и зашел с другого боку: - Вы говорили, что немецкий летчик в вас стрелял… а где ваш шлемофон?
Пришлось искать шлемофон, демонстрировать дырку в наушнике и заживающее ухо. Сироткин удовлетворился, но тут же пристал к трофейным сапогам, пришлось снимать. Сапоги он изучал внимательно, чуть ли не обнюхал, но ничего комментировать не стал, снова принялся пытать его за немцев и за маршрут. Виктор думал, что этот допрос никогда не кончится, но тут особист покопался в планшете достал несколько листов бумаги и карандаш, протянул Виктору.
- Пишите!
- Что писать то? - от взгляда Сироткина Виктор злился еще сильнее.
- Объяснение о своих похождениях. Подробно и по часам. Все пишите.
Писал Виктор долго, часа полтора. После Сироткин два раза перечитал его писанину, хмыкнул и аккуратно убрал исписанные листы в планшет.
- Если будет нужно, мы с вами свяжемся, - сказал он Виктору вместо прощания. Вскоре послышалось тарахтение мотоциклетного мотора, провожаемое храбрым лаем Барбоса. Больше Виктор этого особиста не видел.
Через два дня, врач его в очередной раз осмотрел и направил лечиться. - Опухоль спала, сказал он, - завтра поедешь в госпиталь, в Камышовку, там как раз стоматолог есть. Я договорился, чтобы тебе зубы сделали. Оно, конечно, можно и подождать. Но с этими зубами, - он поморщился, - когда еще оказия будет.
И начались, в буквальном смысле, хождения по мукам. В Камышовку машины из БАО ездили очень редко. А врач, за один прием, разумеется, управиться никак не мог. Так, что, в течение пяти дней, каждое утро у Виктора начиналось с длительного пятнадцатикилометрового похода. А после обеда приходилось идти обратно, меся ногами тающий перемешанный с грязью снег.
- Я так скоро в страуса превращусь, - отвечал он на вопросы летчиков. Одно было хорошо, новые, вставные зубы, “сели” как родные. Врач, старенький мужичок, с очень печальными глазами, дело свое знал хорошо.
… Очередная оттепель развезла дороги, превратив аэродром в раскисшее болото чернозема. Летчики отдыхали, набившись в землянку первой эскадрильи, она не так протекала. Над потолком витали клубы табачного дыма, стучали костяшки домино, велись ленивые разговоры.
Виктор домино не любил. Он хотел побыть наверху, но пронизывающий ветер загнал обратно, в полумрак землянки. Оставалось только нюхать табачный дым и пытаться заснуть. В этот момент доминошные костяшки щелкнули особенно сильно и послышался довольный гогот победителей.
- А знаете, братцы, - раздался голос Лешки Васина, - я вчера, в Марьевке, с такой девушкой познакомился…
- Ты же уже женат, зачем тебе девушка, - перебил его Шишкин. Его, известного полкового моралиста, возмутил факт, что женатые люди знакомятся еще с кем-то. Но поддержки Игорь не нашел, на него зашикали, требуя продолжения рассказа.
- Эх, Игорек, - добил его Васин, под дружеский смех летчиков, - когда женишься, сразу поймешь, что чужая жена всегда слаще. Это как с папиросками. Свои не очень, а вот у соседа обязательно духовитее будут.
- Ты не тяни, дальше чего было.
- Ну так вот иду я по улице а она стоит. Молодая, красивая. Шинелька подшита, сапожки хромовые. Талия, ну прямо рукой можно обхватить. Глазища зеленые, на пол лица, такая вся прям… ну богиня. На меня как глянула, я аж дышать перестал. Иду, слюни роняю и думаю, мне прямо сейчас в ЗАГС за разводом бежать или чуть погодить. Но в ЗАГС то всегда успеется, начинаю строить заход на посадку. А чего, пусть она и красавица, но я и сам то о-го-го. Значит, поправляю реглан, чтоб орден было видать, Чтобы знала, что с ней не абы кто, а летчик герой знакомиться будет, - тут Васин взял паузу и неторопливо принялся раскуривать очередную папиросу. Глаза у него были затянуты мечтательной паволокой, словно он снова общается с прекрасной незнакомкой.
Народ, уже зная Лешкину привычку к изложению подобных баек, притих. Тот демонстративно затянулся и с видом превосходства посмотрел на сидящих в землянке пилотов.
- Ну, я на курс уже лег и тут, мимо по дороге, эмка пронеслась и возле моей красавицы остановилась Зараза такая, все бриджи грязью заляпала. Я прямо аж вознегодовал. Думал, как с шофера получше стружку снять, развальцевать ему все, да чтоб незнакомку не вспугнуть. Но тут из эмки вылезает майор из военюристов, хватает мою красавицу под локоток и увозит в неизвестном направлении.
- Что, и все? - удивился Соломин. - Замах то какой был, я думал ты… а в итоге один пшик.
- Отсюда мораль - лучше всего быть военюристом, - подал голос Игнатенко, высокий чубатый летчик из первой эскадрильи. - Когда все вокруг в дерьме, ой, пардон, в грязи, выходишь ты весь в белом, на белом коне и увозишь красавицу.
- Не на коне, а на эмке, - засмеялся Вахтанг, - Леша, когда в следующий раз орден давать будут, проси лучше эмку. Тогда ни одна красавица не убежит.
- А я, наверное, знаю ее, - сказал Виктор, когда все отсмеялись, - по-моему, ее Вика зовут. Светленькая, довольно высокая такая, да?
- Откуда ты знаешь? - удивился Васин, - ну да, светлые волосы.
- Я все знаю, - Виктор таинственно улыбнулся, - у нее еще подружка есть, вот с такими сиськами. - Он отвел руки примерно на полметра от груди. - Тоже блондинка.
Ну Витька, тихоня, - зашумели летчики, - везде успел.
- Думаете, он у немцев по тылам шастал? Он, все три дня, по бабам бегал, а зубы ему, чей то муж, рогами, отрихтовал. Точно говорю - под общий смех, заключил Васин.
В самый разгар веселья в землянку вошли комиссар и комэски. И судя по всему весьма озадаченные. Шубин был печален и задумчив, комиссар просто задумчив, а Никифоров, судя по глазам, радовался. Смех сразу утих, папиросы погасли, летчики уставились на начальство, ожидая новостей.
Командиры расселись, переглянулись, Зайцев едва заметно кивнул Шубину и начал рассказывать:
- Значит так. Приказ пришел, наш полк отправляют на переформирование…
Летчики зашумели. В разноголосом гуле кто-то огорченно гудел, кто-то радовался. Виктор даже не знал, радоваться ему или нет. На фронте он уже как-то привык. Тыл немного пугал своей неизвестностью. Зато в тылу, его, скорее всего не убьют…
- Отправляют на переформирование, - повторил комиссар, - но тут возникли сложности. Как нам сказали, замены полку пока нет, а приказ, на переформирование, уже есть. В общем, командование дивизии распорядилось отправлять полк частями. Послезавтра личный состав первой эскадрильи и часть технического состава второй эскадрильи убывают в Миллерово. Летчики второй эскадрильи останутся здесь. Завтра должны из ПАРМа передать два МиГа, нам как раз хватит, - он подмигнул Виктору, - Я тоже останусь здесь, осуществлять, так сказать общее руководство.
Запретный плод сладок и Виктору сразу захотелось в тыл, подальше от фронта. В тылу можно жить, не опасаясь, что каждый вылет может оказаться последний. В тылу хоть и голодно, но зато там не стреляют. Да, в конце концов, тылу есть девушки…
Узнав новость, полк загудел, словно потревоженный улей. С одной стороны голому собираться - только подпоясаться. Но с другой, переезд вроде как пострашнее пожара с потопом. А уж когда переезжает целый полк… Люди уже забыли, свое осеннее отступление из-под Харькова, когда аэродромы менялись словно перчатки. За пятимесячное сидение на одном месте, полк словно ожирел, оброс всяческим имуществом, и теперь эту махину было сложно запустить. Виктор выбрался из землянки, наблюдая за творящимся бедламом. По стоянкам носились наскипидаренные техники, с КП доносились негодующие вопли Мартынова, мимо пробежал Никифоров, матерясь и размахивая руками, он разносил старшего техника своей эскадрильи. Процесс перебазирования полка, подгоняемый стимулирующими пинками начальства, набирал обороты.
