Еще. Из доклада Г. К. Жукова следует, что ударная армия должна сосредоточить на «участке главного удара шириною 25–30 км… около 200 000 людей, 1500–2000 орудий, массу танков». То есть 7 человек на погонный метр фронта. С такой плотностью, надо сказать, и затоптать противника несложно.
Немудрено, что и после войны материалы этого совещания оставались секретными — слишком много вопросов они оставляют о профессиональной компетенции наших генералов.
Взгляд на последний удар. Судя по многим факторам, последний удар в бою согласно советской военной мысли до и военной поры наносился штыком. Пехота должна была сблизиться с противником до расстояния штыкового удара и поставить точку в бою рукопашной схваткой. Четырехгранный штык, который для других целей невозможно применить, был неотъемлемой частью винтовки Мосина — основного оружия советской пехоты. В 1943 году ее модернизировали в карабин, но штык оставили, причем несъемным. Даже автомат Калашникова 1947 года без штыка не мыслится. Штыковому бою учили пехоту и до войны, и всю войну. А у кавалерии шашка являлась обязательной для солдата, и кавалерия должна была последнюю точку в бою ставить холодным оружием.
У немцев к винтовке тоже полагался штык — ножевидный. (Кстати, после войны он очень ценился на советских мясокомбинатах — благодаря хорошей затачиваемости его ценили обваловщики, срезавшие мясо с костей.) Но на фотографиях той войны нельзя увидеть немецкого солдата с винтовкой с примкнутым штыком. Штык носился только на поясе или на чехле лопатки. Связано это с тем, что немецкую пехоту штыковому и рукопашному бою не учили вовсе. Немецкие генералы от него начисто отказались. Соответственно из немецких кавалерийской дивизии и эскадронов (в составе разведбатальонов пехотных дивизий) были изъяты пики и палаши. Почему?
Думаю потому, что для нас атака — это был захват рубежа, а для немцев рубеж сам по себе не имел значения — им требовалось только уничтожение противника. В рукопашной схватке вероятность гибели своего солдата — 50 %. Для немцев такая цифра была недопустима. И последнюю точку в бою они ставили только огнем и с расстояния, при котором гибель своего солдата была минимально вероятной.
Соответственно немецкие генералы разрабатывали тактику и оружие пехоты так, чтобы иметь возможность поразить огнем противника везде, в любом укрытии без рукопашного боя. Нашим генералам, при наличии штыка-молодца, это, по-видимому, казалось излишеством.
Чтобы не было так грустно, отметим, что ведь та война — это не исключение. Возьмите русско-японскую войну.
На начало века было отработано 3 типа артиллерийских снарядов. Они представляли собой цилиндр с конусной головной частью. Наиболее дешевой была осколочная граната — толстостенный цилиндр с небольшим количеством взрывчатки и латунным взрывателем мгновенного ударного действия. Далее шла бомба или фугасный снаряд — такой же стальной цилиндр, но тонкостенный с примерно двойным количеством взрывчатки и латунным взрывателем, срабатывающим при полной остановке снаряда.
Самым дорогим снарядом была шрапнель, по сути пушечка, которой пушки стреляли. Цилиндр снаряда был стволом этой пушечки, на дне его был порох, а сам ствол был заполнен шариками (шрапнельными пулями) из сплава свинца с сурьмой. У шрапнели был очень сложный взрыватель из очень дорогого в то время алюминия, он имел (у трехдюймовой шрапнели) 130 делений, установка на которые позволяла произвести срабатывание шрапнели в воздухе на любом участке траектории до дальности 5,2 км. Выстрел шрапнели в воздухе посылал на врага сверху вперед 260 пуль, и эффективность шрапнели при стрельбе по открыто расположенному противнику была чуть ли не вдвое выше, чем осколочной гранаты.
Но, повторяю, шрапнель была очень дорогим изделием, как по применяемым материалам, так и по сложности изготовления.
Так вот, в начале века русские генералы были очарованы шрапнелью, и в 1904 году русская армия выступила на войну с Японией, имея в зарядных ящиках полевой артиллерии исключительно шрапнель. Но что произошло? Японцы начали строить полевые укрепления и прятаться в деревнях под глинобитными перекрытиями китайских фанз. Пули шрапнели не пробивали брустверов окопов и глинобитных стен, артиллерия, не имея, в общем-то, дешевых фугасных снарядов, ничем не могла помочь пехоте, и русская пехота шла в атаку на укрепленного противника, неся огромные потери от японского ружейно-пулеметного огня.
Сделали ли наши военные теоретики выводы к началу Первой мировой войны? Сделали. Но какие?!
Они пришли к выводу о малой эффективности артиллерии вообще, о том, что основные потери в будущей войне будут наноситься ружейно-пулеметным огнем. Эта теория внесла в практику два следствия. Во-первых, количество гаубичной, крупнокалиберной артиллерии в армии было сокращено до пределов, необходимых для взятия крепостей у австрийцев и немцев, а запас артиллерийских снарядов к полевым пушкам был сделан столь малым, что был израсходован через несколько месяцев с начала войны. И с 1915-го по 1917 год наша пехота хронически не имела поддержки своей артиллерии. (Правда, почти так же ошиблись с гаубичной артиллерией и наши союзники — французы с англичанами.)
Единственными, кто все предусмотрел для будущей войны — и количество артиллерии и ее состав, — были немецкие генералы.
Так что особо пенять только советским генералам не приходится — царские были не лучше. Может, они в чем-то были и профессиональнее, но зато советские офицеры и генералы дрались более яростно, меньше сдавались в плен и быстрее учились в боях, что с горечью констатируют немецкие генералы из тех, кто воевал обе мировые войны.
Полезный вывод
Военные теоретики и генералы перед войной оказались неспособными подготовить Красную Армию в тактическом и организационном плане. Это нам полезно знать?
Подготовка кадров армии
В понимании немцев армейские чины — это должности в бою, а в русском понимании — то нечто, за что дают больше денег из казны и много почета от общества. У немцев только одно, так сказать, сверхштатное звание фельдмаршала имело вид награды, а в царской русской армии чин был второй по значению наградой после царского благоволения, и шла эта награда впереди всех орденов. Орден — это побрякушка, которую всем давали, включая тыловых и попов, а чин — это деньги, а деньги есть деньги — это то, за чем русское офицерство в армию и шло. Начиная рассмотрение разницы в подготовке советских офицеров, нам нужно это обстоятельство иметь в виду: немецких офицеров воспитывали и готовили для работы в бою, а старых русских, советских и новых русских офицеров готовят для изъятия средств из казны при помощи звездочек на погонах.
То, что офицеров готовят в училищах, а совершенствуют в академиях, так въелось нам в мозги, что старое петровское требование начинать службу солдатом кажется анахронизмом и вообще чуть ли не придурью императора. Какой же он офицер, если училища не окончил?! Правда, нужно отметить, что армия тут не сирота, у нас во всех сферах деятельности человек, не имеющий бумажки об образовании, за специалиста не считается — какой же он инженер, если институт не закончил? В результате у нас очень много людей, имеющих дипломы инженеров, а инженеров так мало, что становится очевидной чистая случайность их попадания в число выпускников вузов.
Почему Россия стала на столь нелепый путь подготовки офицеров, понятно: русские цари очень долго не могли дать общее образование многочисленному населению на огромной территории России. Возник соблазн собирать дворянских детей в специальные учебные заведения и давать им общее образование, поскольку малознающему человеку трудновато командовать другими людьми. Это понятно. Но откуда возникла мысль выпускать их из этих заведений офицерами, трудно объяснить с позиций здравого смысла. Правда, до самой революции существовала система подготовки офицеров прямо в армии из людей, имеющих подходящее общее гражданское образование. Но и в этом случае офицерами становились не те, кто наиболее подходил для этого, а по формальным признакам — после определенного срока службы и сдачи экзамена, как правило, за курс соответствующего военного училища. Еще подчеркну: в России никак не рассматривалось, годится ли этот человек, чтобы быть атаманом, является ли он лучшим воином, а единственным критерием производства в офицеры была сдача им экзаменов каким-то преподавателям.
Пожалуй, еще круче обстояло дело только в США. Если в России курс военного училища занимал 2–3 года, то в знаменитом военном училище Вест-Пойнт даже не остающиеся на второй год курсанты уже в начале XIX века учились 4 года, после чего выходили в армию вторыми лейтенантами. В США было много и учебных заведений для офицеров — что-то вроде наших военных академий. Впрочем, американцев понять можно: у них в общеобразовательных школах настолько «демократическое» образование, что имело, конечно, смысл дать будущим американским офицерам хоть какое-то образование уже в военных училищах.
