— Ты мне правда словно старшая сестра, Гарьят, — благодарно улыбнулась Чинаппа и открыла контейнер. — Ух ты, как пахнет!
На самом деле есть ей совсем не хотелось, но не рассказывать же Гарьят про сгущёнку и творог со сметаной, которыми она украдкой лакомилась на вахте. Или вот про только что открытый ею местный деликатес под названием «сало»…
Броан достал из синтезатора два больших чешуйчатых фрукта и кустик зелёных листьев, хрустящих и сочных даже на вид.
— Расскажи нам о своей подопечной, — попросил он Чинаппу. — Только не говори, что в контакт с ней не вступала. Никто здесь в Совет безопасности докладывать не побежит.
В голосе его слышался интерес, уважение и некоторая зависть. Ему самому на Земле родственные души что-то не попадались. Такие, чтобы вибрировали в унисон… Впрочем, с этим оставалось только смириться. Шанс подобной находки составлял примерно одну миллиардную. Да и то, если тем только и заниматься.
— Расскажи-расскажи! — подхватила слева Гарьят. — Как оно там, твоё чудо?
Действительно, чудо — отыскать на почти умирающей планете, готовой скатиться во Тьму, существо с чистой, тонко резонирующей душой, открытой для понимания и любви. Об этом, по идее, нужно рапорт в Галактсовет писать, требуя экстренного вмешательства, спасительного для планеты. Да только бюрократы наверху перво-наперво спросят: ага, значит, допустили контакт? Непосредственный? А как же карантин? Это так вы там во главе с Командиром свои провинности искупаете?..
— Она, по-моему, влюбилась, — радостно улыбнулась Чинаппа. Полусотник так лучилась счастьем, словно это её саму, а не «подопечную» осенило ценимое во всех мирах чувство. — Только не хочет признаваться себе в этом, лапочка моя. Вся в домашних делах, в творчестве, книгу вот написала. Соседа уговорила на грузовике её покатать, чтобы в реалии вникнуть… — Чинаппа рассмеялась, от усталости после вахты не осталось и следа. — Для неё ведь это всё равно что мне, Броан, на твою планету в гости слетать, к муркотам… А вообще знаете что? — Она вдруг перестала улыбаться и обвела сослуживцев очень серьёзным, внимательным взглядом. — Мне всё больше кажется, что наш с ней контакт не случаен. Это пришло свыше, это воля Творцов. Это шанс, упускать который — непростительный грех…
Все знали, что иногда случается и такое. Творцы временами дают подсказки в Игре. Знать бы ещё, как отличить Их волю от роковой случайности? Как не сделать ошибку, способную привести к катастрофе?..
— Опять ты за своё, — покачала головой Гарьят. — Видно, игровой азарт — это в самом деле болезнь. — Аркарейса вздохнула, отодвинула контейнер с бадраньим желудком и строго посмотрела на Чинаппу. — Даже не думай. Неужели тебе мало одного срока? — И она указала взглядом на Командира. Потомок благородных пауков с аппетитом высасывал тысяченожку, длинную, точно свёрнутый шланг.
Броан нажал клавишу на синтезаторе, мгновение подождал и вытащил большую круглую миску, почти до краёв полную густой синеватой жидкостью. Воздух наполнил терпкий, дурманящий аромат, свойственный парному молоку сагейских трёхрогов. Муркот уже стоял рядом и тёрся о его бедро — очень осторожно, чтобы не уронить хрупкого по сравнению с ним Старшего брата… а главное — не разлить молоко. Броан поставил миску, и муркот принялся лакать. Язык у него был длинный, очень мускулистый и сновал туда-сюда, как черпачок.
«Может, ты бы ему хоть мяу-корня понемножку давал? — мысленно, чтобы зверь не подслушал, обратилась к Броану Гарьят. — Жалко маленького, тошно ему здесь. Ни охоты, ни Леса, ни врагов! А так хоть спал бы побольше. Я могу кое-кому написать…»
Она могла бы добавить, что зверь тут вообще никаким боком и добровольно тянул вместе с Броаном срок, но не стала. Зачем бередить.
«У муркотов от мяу-корня ослабевает слух и начинают расслаиваться когти, — ответил Броан. — А с полным брюхом ему надо двигаться, а не спать. Сейчас, после завтрака, я на месте моря сотворю дикую чащу, нашу, марханскую, вот пускай в ней сон и нагуливает… Ну что, Младший брат? — повернулся он к муркоту. — Согласен со мной?»
Обращение «Младший брат» было очень древним. На планете Мархан тысячи Оборотов отчаянно враждовали три разумных вида: люди, муркоты и броненосные змеи. Все три стороны дрались насмерть. Каждый день лилась кровь, сверкали клинки, когти и зубы, от жутких кличей смерти и ненависти увядали на деревьях цветы. Но потом разум всё же взял верх, и было сказано Слово. Вначале — между людьми и котами. Потом к Слову присоединились и побеждённые, загнанные в непроходимую чащу змеи. С тех пор люди построили могучую цивилизацию с россыпью городов, сетью космодромов, с быстрыми кораблями, нёсшими боевое дежурство на ближних и дальних орбитах. Однако Слово обязывало, и люди не тронули дремучего Леса, где в естественных условиях обитали змеи. А муркоты оговорили себе право выбора — либо на правах младших братьев следовать за людьми, либо оставаться в Лесу и жить так, как жили тысячелетиями их предки. Чтобы в чаще не разразилось новой войны, по периметру Леса до сих пор несли вахту специально обученные Охотники. Некоторые змеи считали их тюремщиками, но на всех ведь не угодишь…
— Мр-р-р, — низко, на грани инфразвука, подал голос Муркот и, демонстрируя согласие, показал свои способности к мимикрии.
По аспидному меху словно пробежала волна — огромный зверь исчез, как в воздухе растворился. Впрочем, не полностью: остались видимы глаза, усы, кончик носа и нижняя губа, перемазанная голубым молоком. Всё это немедленно уткнулось Броану в плечо, проехалось туда-сюда по руке и мягко упёрлось в живот. Ещё мгновение — и муркот вновь стоял между ним и Гарьят. Казалось, он хитро улыбался. Дескать, что с меня возьмёшь, я же шаловливый котёнок… младший братишка.
— Ах ты, пакостник! — Броан гулко похлопал его по боку и с шутливым отчаянием оглядел изгвазданный комбинезон. — Ну, разве мы с тобой не молочные братья?
— А тебе идет, — кивнула Гарьят и не выдержала, рассмеялась. — Как раз под цвет глаз!
Глаза у Броана были и правда синие, точно сапфиры. Во всём остальном, как и полагалось коренному мархану, преобладал белый цвет. Густая снежная грива, бледная бархатистая кожа, длинные пепельные ресницы. Вот только синих пятен на красном комбинезоне для полной цветовой гармонии и не хватало.
— Я рад, женщина, что ты находишь силы смотреть мне в глаза. — Броан дружески отстранил муркота, вернулся за стол и уселся доедать свои фрукты. — Смотри не опусти взгляд сегодня, когда мы сойдёмся. Не бойся, я оставлю свою левую руку свободной.
— Мне не нужна твоя слабость, мужчина. Покажи свою хвалёную силу! — В глазах Гарьят вспыхнули воинственные огни. — Ты не забыл, что сегодня моя очередь выбирать? Итак, — она мечтательно подняла глаза к розовому круйдскому небу, — никаких энергетических кирас, только нагрудники, наручи, боевые рукавицы и поножи. И никаких шлемов. Ты, мужчина, так и быть, можешь надеть ещё защиту паха. А биться будем, — она плотоядно облизнулась, — на больших парных зурских мечах. До третьей крови.
При этих её словах муркот оскалился, зарычал, судорожно ударил хвостом. Броан же чуть не выронил сладкий зелёный лист, потом к чему-то прислушался и наконец рассмеялся:
— Он говорит, что ты спятила. Будь ты его кошкой, он бы тебе живо вправил мозги. Один раз и на всю жизнь.
— Кто это там размяукался? А ну, брысь под лавку, — тоже рассмеялась Гарьят и погрозила муркоту пальцем. — Так ты согласен, мужчина? Если да, называй место и время. И не тяни, мне хотелось бы увидеть твою кровь до обеда.
Кажется, сомнений в том, кто кому пустит кровь, она не испытывала.
— В тренировочном зале больше не хочется, опять замучают советами…
Чешуйчатый зелёный плод на разломе был сливочно-белым, с чёрными песчинками косточек. Броан утверждал, что по вкусу его мякоть не уступала пресловутой сгущёнке, но Гарьят так и не снизошла лично отпробовать ни то, ни другое.
— Давай прямо здесь, женщина, — сказал мархан. — Примерно через час. Пока ты переваришь мертвечину, которой зачем-то наелась, пока то да сё, пока Мозг картинку меняет…
— Ладно. Не забудь взять регенератор, мужчина. Он тебе сегодня понадобится!
Гарьят поднялась одним текучим движением, кивнула и, выбросив объедки в утилизатор, с достоинством удалилась. Броан проводил её взглядом…
Настя. Сосед
Трактор, выскочивший на дорогу, был не первой молодости. Выцветший бордовый капот, ржавая выхлопная труба, грязные, словно специально заляпанные, стекла кабины… Огромные ребристые колёса были по обода то ли в раскисшей глине, то ли в навозе и напоминали ходилища змееногих титанов. Механический динозавр двигался не сам по себе, он выволок на дорогу ещё и прицеп, под завязку гружённый ржавыми трубами… Чудовищный поезд стремительно приближался, увеличивался в размерах, летел в лобовое стекло, а Клёнов, матерясь, всё никак не сдавался, всё давил на провалившуюся педаль. А руки, повинуясь водительскому рефлексу, выворачивали баранку, отводя неминуемый удар от себя и подставляя под него пассажира.
