– А ну-ка, пощекочи его маленько, но не убивай! – Лелу пихнул Неррона носком сапога в бок. Сапог пах ваксой. Жук проводил долгие часы, начищая свои сапоги с гамашами. – А вы как думали? – шипел он. – Что я доставлю Горбуну его сына в виде Белоснежки и позволю себя вместо вас повесить? Мы так не договаривались! Эльфовая пыльца! Коль скоро пришла охота выставлять Арсена Лелу дураком, придумал бы что-нибудь получше!
Жук любил говорить о себе в третьем лице.
– Забери у него рюкзак! – приказал он.
Работник резко наступил сапогом Неррону на крестец, и гоилу почудилось, что у него хрустнул хребет.
– Надеюсь, что голова и рука при тебе, – проскрипел Лелу, – иначе я сейчас же сброшу тебя обратно в колодец. Арбалет мы найдем все вместе, и, если ты еще хоть раз попытаешься смыться, я отпишу Горбуну, что ты такое учинил с его сыном.
Молоко-На-Губах потащил Неррона за ноги. У них объявились и зрители. Пол-Шамплита, несмотря на поздний час, собралось вокруг колодца. Надо сказать, не только мясник с разочарованным видом констатировал, что каменнолицый еще дышит. Видимо, Неррон был первым гоилом, которого они вообще видели живьем. «Брось ты этот Альбион! – прокричал бы он сейчас Кмену. – Вводи войска в Лотарингию!» Ах, как бы Неррону хотелось увидеть их всех мертвыми: добропорядочных граждан Шамплита, находивших забавным топить его, Неррона, как кошку.
Лелу уткнул ему в бок дуло пистолета.
– Ну, пошевеливайся. А ты давай вылавливай водяного! – гаркнул он на работника.
И как это, раздери их черт со всеми его золотыми волосами, Лелу удалось их обнаружить?
Ответ ожидал их перед лавкой усердного мясника. Золото, украшавшее карету кузена Луи, могло бы прокормить на годы вперед не только мясника, но и весь Шамплит. На козлах восседал человекопес, служивший псарем у кузена его высочества. Еще в Виенне он посмотрел Неррону вслед таким колючим взглядом, будто ради разнообразия с удовольствием натравил бы на гоила своих собак. Парочку он привел с собой. Легавых. Они сидели рядом с ним на козлах и, завидев Неррона, оскалили зубы. Проклятье. А он даже не потрудился замести следы! Да, Жучишку он явно недооценил.
– В карету! – Лелу подтолкнул его к экипажу.
Луи лежал с открытым ртом на обшитой золотом лавке и исторгал хрюкающий храп.
Лелу потряс его за плечо:
– Проснитесь, мой принц! Мы их отыскали!
Как же, проснется он тебе…
Но Луи и в самом деле открыл глаза. Они опухли и налились кровью, но Высочество очнулся.
Лелу бросил на Неррона торжествующий взгляд.
– Жабья икра. – Он вытянул губки в трубочку, изготовившись издать самодовольный смешок. – Два научных трактата семнадцатого века единодушно называют ее противоядием против яблока Белоснежки.
Относительно этого Неррон был не в курсе, но икра, видимо, подействовала, пусть даже вид у Луи был еще тупее, чем прежде.
– Как это собаки так быстро напали на наш след?
Лелу покосился на него с сочувственным презрением.
Эх, Неррон, жалкая сцена в колодце навсегда уничтожила действие твоих «трех сувениров».
– А собаки нам даже не понадобились. Луи целыми днями только и мычал: Шамплит да Шамплит.
Да, подобная реакция на яблоки Белоснежки широко известна. В том случае, если жертвы просыпались, большинство из них потом еще годы спустя бормотали слова, которые произнесли в момент ясновидения.
Луи опять захрапел.
Лелу нахмурил лоб.
– Мне думается, нам следует увеличить дозу, – обратился он к человекопсу. – Ладно. Это разрешает вопрос, нужен ли нам еще водяной. Уверен, он исключительно подходит для добычи жабьей икры.
Он взглянул на Омбре, которому Молоко-На-Губах как раз помогал выбраться из колодца. Граждане Шамплита расступились, и тот вытолкнул на середину рыночной площади мокрого как курица водяного.
– Ну что ж, гоил, – Лелу поглядел на Неррона, – пока я не решил, что ты здесь лишний… Где сердце?
– А ты дай собакам понюхать кисет с головой, – отрезал Неррон.
Он только надеялся, что мешочек еще пахнет Бесшабашным.
46. Приведи его ко мне
Когда они подошли к дому, в окне, за которым стояла Лиска, свет уже погас. Джекоб всячески отгонял мысль о том, что это значит. Доннерсмарк стремительно взбежал вверх по лестнице, словно мог опять обрести свою сестру, если поторопится. Тяжелая дверь поддалась, едва он толкнул ее плечом. Джекобу не понадобилось ему объяснять, что в этом доме любая незапертая дверь требует осторожности. Они обнажили сабли. Пистолеты против Синей Бороды так же бесполезны, как и против Портняги в Черном лесу.
Холл, где они очутились, еще сильнее благоухал забудками, чем сплетение троп лабиринта. Джекоб выдернул букеты из ваз, стоящих рядом с дверью, а Доннерсмарк распахнул высоченные окна, чтобы в холл хлынул ночной воздух.
От холла ответвлялись многочисленные коридоры, ко второму этажу взмывала просторная лестница. Как быть? Разойтись в разные стороны?
Они колебались, что разумнее. В одном из коридоров показался слуга. Судя по покрытым шерстью рукам, человеком он был не всегда.
Джекоб вынул пистолет. Может быть, если не на его хозяина, то хотя бы на него это возымеет действие.
– Где она?
Никакого ответа. Глаза, упершиеся в него, были непроницаемыми глазами зверя.
Доннерсмарк схватил слугу за накрахмаленный воротничок и приставил ему к горлу свою саблю:
– Тебе конец, если ее нет, слышишь? Где она?
Все произошло с молниеносной быстротой.
Оленьи рога, выросшие у слуги из висков, вонзились в Доннерсмарка, прежде чем тот успел применить свою саблю. Джекоб выстрелил, но пули отскочили, а его саблю человек-олень отвел от себя, словно палочку ребенка. Джекоб читал, что олени-самцы способны превращаться в людей, если им в сено подмешивать человеческие волосы. В книге также говорилось, что они слепо преданы своему господину.
Человек-олень стер кровь Доннерсмарка со лба и жестом пригласил Джекоба пройти в коридор, из которого он явился, но Джекоб не обратил на него никакого внимания. Он рухнул на колени перед Доннерсмарком и схватился за его сумку на поясе. Да, ведьмина игла была еще при нем. Джекоб воткнул ее в окровавленную руку друга. Такие страшные травмы игла залечить не могла, но, по крайней мере, она зашьет раны. Человек-олень нетерпеливо затрубил. Только голова у него была оленья. Кровь с рогов капала ему на черный фрак.
– Иди, Джекоб! – Вместо голоса Доннерсмарк издал сиплый хрип, оставалось уповать, что игла поддержит в нем жизнь достаточно долго.
Достаточно долго для чего, Джекоб?
Он выпрямился.
Слуга указал на коридор, из которого он пришел.
«Джекоб, черт побери! – Ему показалось, что он слышит возмущение Хануты. – Ну чему я учил тебя насчет Синих Бород? И вы на полном серьезе полагали, что вот так зайдете к нему в дом и похитите его добычу?»
Двери. Около каждой из них Джекоб содрогался: там, за нею, может быть, лежит мертвая Лиска. Но всякий раз, когда он останавливался, слуга-олень принимался угрожающе трубить.
Дверь, к которой он его подвел, была распахнута.
Джекоб еще издали заметил красные стены.
Увидел мертвых на золотых цепях.
А между ними – Лиску.
47. Жизнь и смерть
На секунду мысль, что кровь на рубашке Джекоба – его собственная, привела Лиску в смятение, но потом она заметила окровавленные рога слуги и что Джекоб пришел без Доннерсмарка.
Джекоб скользнул по ней молниеносным взглядом. Он знал, что для них все будет потеряно, если, тревожась за нее, он отвлечется от убийцы, поджидавшего его между подвешенными трупами. Джекоб был безоружен. Сквозь слезы, стоявшие в Лискиных глазах, лицо его казалось расплывшимся. Сквозь слезы бессилия. Сквозь слезы тревоги за него. Лиска не удивилась бы, если бы они потекли у нее по щекам такими же молочными потоками, как кровь сердца, наполнявшая графин Труаклера.
Синяя Борода отделился от кроваво-красной стены. Затерянный в своем доме смерти. Ги. На короткое мгновение к нему возвратилось его имя. Он подошел к Лиске и потрепал по щеке, словно хотел ощутить ее слезы на кончиках пальцев.
– Оставь нас, – обратился он к слуге, все еще стоявшему с окровавленными рогами в дверях.
Человек-олень недоуменно посмотрел на него.
– Я сказал, оставь нас! – Голос Труаклера звучал так спокойно, словно он был властелином времени.
Да так оно и было. Трупы вокруг выкупили время для него.
Слуга склонил рогатую голову. Потом, мешкая, отступил назад и исчез в темном коридоре.
Они остались наедине. С покойницами и их убийцей.
Лиске припомнились те часы, что Джекоб провел рядом с Труаклером в экипаже, доверие, соединившее их, словно закадычных друзей. Следы былого расположения она все еще читала на лице Джекоба. Он любил Труаклера и ненавидел себя за это.
– За прошедшие восемьдесят лет еще никому не удавалось выйти из лабиринта живым. Но я знал, что ты меня не разочаруешь. Последним смельчаком был полицейский из Шамплита.
