Видяев давал взбучку своим орлам, те вяло оправдывались, признавая вину. Старший майор, как-то незаметно возникший на палубе «Щуки», пока лишь стоял и смотрел, замечая все, и взвешивал последствия. Немец, о котором будто забыли, тоже смотрел с видом заносчивым и высокомерным, как человек в зоопарке на дерущихся обезьян. Что меня и взбесило.
Я ведь сошел сюда лишь за одним: взглянуть немцу в лицо, убежденный он фашист или просто мразь? Он же выглядел единственным белым человеком среди туземцев – не раскаивался ни в чем. Здесь он не успел совершить свое преступление? Неважно – был к этому готов.
В общем, я, вспомнив курсантские годы, подошел к нему и со всей силы влепил в морду. Наверное, все ж отвык – потому что немец не упал, а лишь отшатнулся. И заорал, размазывая кровь.
Меня тут же оттер плечом один из большаковцев. А я и не видел, что наш главдиверс приставил ко мне двоих, как бы чего не вышло – вот и второй, у меня за спиной, ситуацию контролирует. Молчание, немая сцена. Все смотрят. Даже немец заткнулся.
– Ну зачем вы так, товарищ капитан первого ранга, – произносит наконец старший майор. – Это все-таки пленный.
Тоном таким, что не понять – издевается или говорит всерьез.
Ладно.
– Этот пленный приказал утопить триста наших мирных, – отвечаю я громко, чтоб слышали все. – В их числе женщин и детей в воде расстреливал из пулеметов.
Судя по виду «щукарей» – сейчас немца порвут на ленточки для бескозырок. Как в ящике видел, в две тысячи восьмом – «грызуны» в Цхинвале мирных танком давили, и тут в них кто-то из РПГ, они выскочили, прям в толпу тех, кого только что. Лежат тушки-головы-руки-ноги, все по отдельности – вот и немца сейчас так.
– Назад все, твою…! – орет Кириллов. И уже спокойно: – Не беспокойтесь – за все он получит. По закону и справедливости. Пока же его надо в разведотдел доставить. Он командир лодки – а вдруг знает что-то, что вам или товарищам вашим жизнь спасет? Федор Алексеевич, распорядитесь!
Видяев отдает приказание – подскакивают двое матросиков и без церемоний ссыпают немца в люк. Старший майор пишет что-то на листке блокнота, отдает бумажку Видяеву и обращается ко мне:
– Пошли, Михаил Петрович. И нам пора уже.
И первым лезет по трапу на «Волка».
Через два часа. Москва, Кремль
– Значит, все жэ наши потомки, Лаврэнтий?
– Так точно, товарищ Сталин. Кодовый сигнал от Кириллова однозначен. Встреча состоялась, наши потомки из две тысячи двенадцатого года к нам полностью лояльны. Он пока остается там, для координации и подробного ознакомления. Связь – как условились, на волне подплава СФ, нашим шифром и кодом.
– Можэт, всэ жэ настоять, идти им сразу в Архангельск? Комиссию по встрече мы подготовим. Ну а «Шээр» – нэ так уж он нам и нужэн. Вэдь на этот раз флот готов? И в Диксонэ – ждут?
– Во-первых, несколько дней по большому счету ничего не решат. Во-вторых, предоставился уникальный случай взглянуть на наших гостей «изнутри», как они воюют. В-третьих, не факт, что сейчас они будут безоговорочно слушаться Кириллова: они пока нам союзники, а не подчиненные. И в-четвертых, от них уже идет важная информация стратегического значения, могущая оказать серьезное влияние на ход Сталинградской битвы.
– Насколько сэрьезное, Лаврэнтий?
– По их словам, послезавтра, двадцать третьего, немецкие танки едва не ворвутся в Сталинград. Чисто случайно на их пути окажется наш 1077-й ЗенАП, и девушки зенитчицы погибнут все – но сумеют задержать танки на пару часов. Что позволит нашим организовать хоть какую-то оборону. Тогда немецкая авиация нанесет массированный удар силами до двух тысяч самолетов. Город будет полностью разрушен, погибнет очень много жителей и беженцев. Эти сведения были переданы нам потомками еще раньше – тогда мы рассматривали это как один из возможных сценариев. Теперь же Кириллов настаивает – надо полагать, имея на то основания, – что это случится, если мы не примем меры. Особенно после того, как потомки указали нам на достаточное количество упущенных возможностей и прямых ошибок. Так, например, наш 282-й стрелковый полк, передаваемый в другую дивизию, будто бы простоял в эшелоне, в ста километрах от Сталинграда целых пять дней. И тому подобное – все было в моей записке, товарищ Сталин!
– Это очэнь нэ хорошо, что дэвушки погибают за Родину, в то время как бойцы прохлаждаются в тылу из-за чьей-то халатности, глупости… или вредительства. Надеюсь, ты уже принял мэры, Лаврэнтий, – чтоб сэйчас такого нэ случилось?
– Так точно, товарищ Сталин. Вот перечень самого необходимого – и еще указания местным товарищам, что произойдет послезавтра, может, найдут что-то еще. Также я взял на себя ответственность показать Шапошникову информацию, якобы полученную нашей разведкой.
– Мы удэржим Сталинград?
– По словам потомков, удержим – после полугода упорного сражения, перед которым померкнет Верден. И это будет нашей победой, поворотной точкой войны – после чего начнется наше наступление на запад, еще два года войны, Курск, Украина, Белоруссия, от Вислы до Одера, Берлин. Мы возьмем Берлин в мае сорок пятого, и Гитлер примет яд в бункере, окруженном нами. Но наши потери будут страшными, двадцать шесть миллионов. Что ослабит СССР перед нашими бывшими «союзниками», которые после сорок пятого станут нам врагами и начнут замышлять против нас новую войну. О последующих политических событиях, в отличие от хода этой войны, потомки говорят очень мало – можно предположить, что последует или новая война, или контрреволюционный переворот с реставрацией капитализма и монархии. По крайней мере, нам известно, что в момент встречи наши потомки были под Андреевским флагом и с царской символикой – двуглавым орлом. Что также заставляет нас с осторожностью относиться к отдаче им прямых приказаний.
– Что ж, Лаврэнтий, будэм ждать дальнэйшэго развития событий… А вот указания в Сталинград – отправь нэмэдлэнно!
Командующему Сталинградским фронтом, передано 21 августа 1942 года
Ввиду ожидаемого 23 августа прорыва немецкофашистских войск на территорию города Сталинграда, рекомендую срочно осуществить меры:
1. Всячески ускорить переправу эвакуированного из более западной местности населения, которое нельзя трудоустроить в городе, на правый берег.
2. Увеличить количество противопожарных команд из незанятой на заводах молодежи, подростков.
3. Перевести курсантов танкового училища на территорию СТЗ и Судоверфи.
4. Отобрать беженцев на предмет призыва медперсонала (в том числе ветеринарного), трактористов и водителей (в том числе недоученных, без учета пола и возраста), рабочих механических и металлургических производств.
5. Перенаправить поток остальных беженцев из черты города на север (Дубовский, Балыклейский районы) и юг (Светлоярский район) без переправы через Волгу.
6. Сформировать ополчения из жителей, не занятых на военных заводах и производстве продуктов (хлебозаводы, например), и беженцев, выдвинуть сформированные отряды на линию позиций 1077-й и 1078-й ЗенАПов.
7. Доукомплектовать дружинниками части 10-й стр. див. НКВД.
8. Обратить особое внимание на скорейшее прибытие 282-го стрелкового полка, передаваемого из 11-й див. в 10-ю.
9. Всемерно ускорить прохождение эшелонов с Судоверфи на СТЗ с целью передачи задела (бронекорпусов и башен).
10. На Судоверфи срочно передать с СТЗ запас двигателей от СТЗ-НАТИ для выпуска с ними Т-60 из имеющегося задела.
11. Добиться экстренной поставки на СТЗ двигателей М-17 из резерва ВВС (снятых по ресурсу и еще не прошедших ремонт и конвертацию в Ярославле) для установки на Т-34, после переделки в М-17Т силами экспериментального цеха СТЗ.
Начальник Особого отдела Сталинградского фронта, старший майор ГБ Селивановский Н. Н.
(Приписано карандашом: Дело на контроле у Самого. Отнестись предельно серьезно!)
Капитан первого ранга Лазарев Михаил Петрович.
Подводная лодка «Морской волк». Карское море, 21 августа 1942 года
– Зря вы так, Михаил Петрович, – говорит Большаков. – Зачем вам о всякую погань руки марать? Сказали бы Юрке – он бы ему с одного удара инвалидность сделал, до конца дней. Если уж он разведке живым нужен, так языком чесать и в коляске можно, как Островский роман свой писал.
– Узко мыслите, Андрей Витальевич! – вставил слово старший майор. – Не в одном допросе дело! Вытрясут его, конечно, что он знает и не знает – а после что, как вы думаете?
– В лагерь пленных, мы ж гуманисты, – говорю. – Будет наш паек жрать вдали от фронта. А после победы и репатриации служить пойдет в какое-нибудь бундесмарине, готовясь наших топить. Да, и еще мемуары напишет, выливая на нас самый грязный бред. Нам это надо?
– Я в центральный аппарат в тридцать девятом пришел, при Лаврентии Палыче. До того погранцом был, Север, затем Дальний Восток. С разным народом дело иметь приходилось. И много чего узнать. Есть вот у китайцев мудрец такой, Сунь-Цзы – так учил он, что любой человек и любая вещь использованы могут быть с толком; понять лишь надо, как именно. В ваше время о нем знали?
