– Да что ты такое говоришь, Луиза?
– Я говорю, что с тебя спрос больше, чем с обычного человека. Женщины выбрали тебя, а не ты их, так что цени это. И в остальном так же. Ты поднялся против Заправилы и теперь должен противостоять любому возможному злу, потому что для всех ты – Избавитель. Ты нам нужен такой и не имеешь права нас разочаровывать. Сел на ряду – не говори не могу.
Дионисио удивили ее горячность и убежденность.
– По-твоему, я так сильно изменился? Луиза шутливо подергала его за ухо:
– Ты по-прежнему не моешь уши. У тебя там, как в угольном руднике.
– Слава богу, что ты есть, – сказал он. – С тобой я не божество.
– А теперь послушай о моих бедах. Ты же не один на свете.
Дионисио виновато притянул ее к себе:
– Прости, пожалуйста.
– Моя сестра уехала в Испанию. Помнишь, у нас с ней был уговор: я работаю три года, чтобы она выучилась в университете, а потом она то же самое делает для меня. Так еще можно вытерпеть это ремесло – знать, что все закончится, и наступит другая жизнь. Вот, а она взяла и уехала – и получается, я зря мучилась. Для меня теперь и день – ночь.
Положение, в котором оказалась Луиза, задело и Дионисио, он ощутил пустоту в желудке, словно это его предали и теперь никому нельзя верить. Глаза у нее увлажнились, губы дрожали, и Дионисио крепко прижал к себе ее гибкое обнаженное тело. Луиза отстранилась и села на кровати, тонкими темными руками обхватив колени.
– Знаешь, почему ты нравишься женщинам? – спросила она. Дионисио покачал головой. – Они чувствуют, что ты не можешь их обидеть, потому что слишком любишь, вот почему. – Луиза показала на распятие: – Ты веришь во все это?
– Хотелось бы, – ответил он, – но очень трудно.
Луиза кивнула:
– Если б тот, кто там висит, был женщиной, я бы верила.
– Приезжай в Кочадебахо де лос Гатос. Я брошу остальных женщин. Ну, может, кроме Летиции.
– Не хочу. По мне, лучше делить тебя с другими, чем тебе принадлежать.
– Все равно приезжай. Будешь за скотиной ходить, например.
Она покачала головой:
– Я хочу получить образование. Если нужно, я еще три года буду шлюхой.
– Тебя такая работа в конце концов прикончит, как любую, кто этим занимается. Ну вот я, получил образование, но теперь понимаю – это не главное.
– И я хочу выучиться, а уж потом делать такие выводы, – упрямо сказала Луиза.
– Ручка и бумага есть?
– Там, – Луиза мотнула головой в сторону стола.
Дионисио присел, как был голый, к расшатанному столику и стал писать. Потом протянул листок Луизе, и она прочла:
Уважаемый сеньор (сеньора),
Податель сего имеет мои лучшие рекомендации. Она умна, весьма инициативна и очень усердна. На протяжении ряда лет я часто прибегал к ее услугам и могу подтвердить, что при открывшейся возможности она составит честь любой организации, которая позволит ей проявить себя.
Дионисио Виво.
– Я ведь, знаешь ли, преподавал в Ипасуэнском колледже, – сказал Дионисио. – Это не университет, но там не так уж плохо. Я уверен, директор мою рекомендацию примет.
– Мне нравится место, где говорится, что ты часто прибегал к моим услугам, – улыбнулась Луиза, но потом нахмурилась: – Видно, женщине без мужской помощи никак не обойтись. Судьба все время превращает тебя в какую-то шлюху.
– Не заносись, Луиза, временами всем бывает нужна чья-то помощь. Как там у тебя пойдет – будет получаться, не будет, – это уже твое дело, и не проси меня писать за тебя работы. Договорились? А ты будешь и дальше заниматься… – Дионисио подыскивал слово.
– Проституцией? – помогла она. – Ну, если только не найду ничего получше, за что платят столько же.
– Помни о рекомендации, – сказал он, – она для всего пригодится, даже чтобы найти хорошую работу. Может, тебе дадут место в городской администрации.
Луиза рассмеялась:
– Какое все-таки преимущество, что ты бог. Никто не посмеет мне отказать – побоятся божественного отмщения.
– Извини, что раньше об этом не подумал, – сказал Дионисио. – Наверное, слишком уж закопался в себе.
– Пойдем вниз, подождем Агустина, а потом отметим встречу и напьемся, как в прежние времена.
– Хуанито еще ходит сюда?
– Нет, женился на Розалите. Она все-таки повязала его и теперь спуску не дает. Огонь-баба стала.
Дионисио рассмеялся:
– Бедный Хуанито. Кто бы мог представить Розалиту, изрыгающую пламя?
Они пошли вниз и отыскали свободный столик в зале, где плавал дым и звякали стаканы. Ненадолго в борделе наступила тишина – люди узнали Дионисио и стали перешептываться. Некоторые шлюхи, мгновенно распалившись в мечтах, подходили и слегка заигрывали с ним, но отходили, когда выяснялось, что сегодняшнюю ночь он проведет с Бархатной Луизой; потом пришел Агустин и шумно грозился арестовать их за преступно счастливый вид, если только ему не поставят выпивку.
– Ты становишься совсем как Рамон, – заметил Дионисио. Агустин перекрестился:
– Рамон меня учил, что веселый полицейский – лучшая профилактика преступности. Счастливый полицейский – это презерватив, защищающий лоно общества от непотребных заразных струй беспорядка и обмана.
– И в самом деле ты становишься, как он. Ты уверен, что его дух тобой не овладел?
– Не уверен, но точно знаю, что становишься таким, как тот, кого очень уважаешь. – Агустин положил фуражку на стол и расстегнул верхние пуговицы рубашки. – А теперь давайте кутнем хорошенько, чтоб было потом чем блевать. – Он подозвал мадам Розу и заказал бутылку писко и арепу.
Среди ночи Дионисио вывалился из заведения мадам Розы, чувствуя, что совершенно очистился от греха гордыни, но с землей творится что-то странное. Распевая во все горло, он доволокся до кладбища и треснулся ногой о надгробие.
– Черт, – проговорил он, свалился и мертвецки заснул, но скоро пробудился от холода. Распевая, Дионисио отыскал могилу Рамона, положил на нее сигару и вылил добрую порцию рома. Потом пришкандыбал к могиле Аники и там провел маленький обряд, тихонько напевая нежную шутливую песенку собственного сочинения. Выписывая кренделя, он покинул кладбище и долго плутал на склоне холма среди камней и деревьев.
– Ты – моя самая большая находка, capigorron,[66] – сказала Летиция Арагон, растолкав недвижимого Дионисио. Тот сел в гамаке, протер глаза и понял: срочно требуется море воды, чтобы смыть похмелье.
– Как я здесь оказался? – спросил он. – А машина где? И кошки?
Летиция покачала головой:
– Ты же знаешь – все, что теряется, попадает ко мне в гамак. А машина и кошки, наверное, там, где ты их оставил.
Проклиная себя, Дионисио выбрался из гамака, и тут же боль прилила к голове.
– От тебя воняет, – сказала Летиция. – И не жди от меня сочувствия. Ты хоть знаешь, что у тебя ужасно грязные ноги, а в ботинках полно сигарных окурков?
Дионисио озадаченно осмотрел ноги.
– А, вспомнил, – сказал он. – Я поставил ботинки на стол, и Агустин использовал их вместо пепельницы. О господи, пожалуйста, не рассказывай Фульгенсии.
– Карать за грехи – дело Бога, – ответила Летиция и подбоченилась, как недовольная жена. – С какой стати мне ябедничать?
Дионисио отметил, что она еще не расчесывала волосы, что разлетались осенней паутиной, а глаза у Летиции сегодня совершенно зеленые.
– Изумруды, – привычно отметил он. – А где Аника Первая?
– Я отослала ее на улицу, чтоб не видела отца пьяным. Она там лазает на столб, уж все ногти ободрала, а липовый священник учит ее латыни. Он говорит, у нее так быстро изнашивается одежда, потому что при рождении ей перерезали пуповину ножницами, а не камнем.
Дионисио болезненно улыбнулся, застонал и потер виски.
– Черт, – сказал он, – теперь придется пешком идти в Ипасуэно.
Петиция немного смягчилась:
– Ладно, иди поешь, я приготовила завтрак.
– Когда боги плачут, их слезы превращаются в ягуаров, – сказал Дионисио. – А я, наверное, заплачу разбитыми бутылками из-под писко и каньязо.[67]
– Сходи к Аурелио, пускай даст тебе противоядие. Только потом не жалуйся, если оно тебя прикончит.
– Лучше жвачка из коки, – ответил Дионисио, – и денек на одной воде. Господи, помоги мне!
33. генерал Хернандо Монтес Соса поверяется сыну
Дионисио и ягуары прибыли в Вальедупар, опоздав на два дня, что неудивительно в стране, где на транспорте вечно случаются накладки и ошибки. Ни один вид транспорта не отправлялся вовремя, и если вдруг прибывал по расписанию, злились пассажиры, которым приходилось часами ожидать прибытия тех, кто должен был их встретить. Железнодорожные пути разрушались обвалами, накрывались лавинами, так что в головном вагоне поезда всегда везли кирки и лопаты. Самолеты взлетали без четкого представления, найдется ли в пункте назначения посадочная полоса, а в аэропортах саперам приходилось отдирать с фюзеляжей магнитные мины, разряжать начиненные взрывчаткой кассетники и кинокамеры, вытаскивать гвозди из самолетных покрышек и вообще всячески пресекать попытки партизан именем народа разлучить пассажиров с жизнью. Сами же саперы защищались талисманами и крестным знамением: никто не надеется на чудо сильнее специалистов по обезвреживанию взрывных устройств.
