Через десять минут Илар, Даран и стражник стояли возле ряда клеток перед высоким худым стариком, одетым в длинный серый плащ, свисающий до земли. На боку старика висела длинная сабля, кривая, похожая на сабли, что Илар видел на картинках в книгах, описывающих юг континента. Глаза старика, узкие, темные, будто пронизывали собеседника насквозь. Илар поежился – вот настоящий черный колдун! С ним надо быть осторожнее.
– …Так вот – парню нужна кухарка, прачка, домоправительница – все в одной бутыли. И недорого. У него всего десять золотых. Что можешь предложить?
– За эти деньги только совсем бросовый товар, – пожал плечами работорговец, – ну что можно за десять золотых? Наложницу? Или, может, повариху, достойную императорской кухни? Ну сам подумай – что можно купить за эти деньги?
– Парню не нужна красотка, – терпеливо пояснил стражник. – Ему нужна женщина, которая будет готовить, стирать, убираться в доме – чуть похожа на человека, и ладно! Ты что думал, ему наложницу, чтобы грела постель? Он и так найдет себе красотку для постели, он же красавец!
Даран хихикнул, а Илар слегка покраснел. А стражник продолжал:
– Главное – чтобы работать могла, готовить умела, и подешевле была! Старуху какую-нибудь, что, неужели нет?
– Говоришь, чтобы чуть была похожа на человека? – Кривая усмешка тронула худое, напоминающее топор лицо работорговца. – Есть у меня такая. И стоит недорого – всего три золотых!
– Как я! – шепнул Даран.
– Сколько ей лет?.. – Старик ненадолго задумался. – Не знаю. Пойдем, посмотрим.
Работорговец шагнул в сторону, покупатели двинулись за ним, и через минуту Илар и его спутники оказались перед небольшой клеткой, стоящей на колесах. В ней кто-то сидел, накрытый толстым грубым плащом, старым и драным. Под опущенным капюшоном лица человека не было видно. От ноги сидящего тянулась тонкая железная цепь, свившаяся на полу змеиными изгибами.
Стражник оторопело оглянулся на работорговца и, скривив рот в пренебрежительной гримасе, презрительно спросил:
– Ты что, охренел? Ты что нам предлагаешь? Издеваешься? Чего она на цепи? Убийца? Зачем парню убийца?
– Она не убийца, – поморщился работорговец, – вернее, лично не убийца. Она из племени короко-убийц. Знаешь такое?
– Еще не легче! Ты совсем сдурел! Она же ему башку во сне отрежет, и все! – рассердился стражник. – Веди дальше, показывай кого-нибудь другого!
– А что это за короки? – поинтересовался Даран, завороженно застыв перед молчаливой фигурой. Стражник не успел ответить, когда фигура зашевелилась, подняла костлявые, покрытые темной кожей руки, и капюшон медленно пополз назад, сдвигаемый этими руками. Фигура выпрямила спину, подняла голову…
Даран ойкнул, взглянув в лицо незнакомки, – оно от корней волос до самой шеи было покрыто причудливыми татуировками, извилистыми, прихотливыми. Стражник тоже оторопел, замолчав на полуслове, и, оглянувшись на работорговца, спросил после минутного молчания:
– Это еще что такое? Что у нее на лице?
– Говорят, шаманка была. Ее случайно взяли, когда она спала, напившись каких-то зелий. Ловцы ребята ушлые, они ей сразу рот завязали, чтобы колдовать не могла, а потом что-то такое сделали с рисунками… Вон там, видите – прервались они? Как срезаны? Так и срезаны. Теперь она просто баба, не колдунья. Колдовать не может. Говорят, если у них прервать рисунок на лице, то они не смогут колдовать. Дикари – одно слово!
– И на кой ее сюда привезли? – пожал плечами стражник. – Она же дикарка! Что с нее проку? Пугать детей, чтобы слушались? Или водить на цепи, как собаку? Что с ней делать-то? Я вообще не понимаю, зачем ты ее нам предложил?
– Я и цепь с ней отдам, – хмуро сказал работорговец. – Ты же знаешь, что за действия раба отвечает хозяин! Отпустить ее на волю – жалко денег, я все-таки за нее заплатил. И за вольную надо платить. Тоже денег жалко. Выгони ее – прибьет кого-нибудь, потом я буду отвечать за нее! Работать она не желает. Бить ее – уже били, молча терпит, и все. Только ругается по-своему, не понимаю, что говорит, только знаю – ругается. Она травы знает – лечила рабов, пока ловцы везли их сюда. А это ведь очень, очень далеко – за семь тысяч ирров отсюда, если не больше. Короко живут в джунглях на юге и с белыми не общаются. Ребята и пытали ее – думали, скажет, где золото. Ничего не сказала. Немного поувечили ее, но так-то цела – руки, ноги, все на месте. Ходит, работать может. Порвали слегка, но ее разве этим убьешь? Зверина!
– Опять ничего не понимаю! – нахмурился стражник. – Ты на кой демон нам ее предлагаешь? Ребятам, почитай, нянька нужна, а ты им кого суешь? Ты что, совсем спятил? Она небось и по нашему-то не говорит! Совершенно не понимаю смысла предлагать нам эту падаль!
– Ну… смысл всегда есть… – хмыкнул работорговец. – Надо же мне куда-то деть этого идола? Так, похоже, и придется ее прибить. Сколько раз собирался, да рука не подымалась – денег жалко. Профукаешь, пустишь на ветер один золотой, он утащит за собой и другие! Так и не будет денег. Ладно, пойдем смотреть других. Там есть и куроко, но те совсем другие, их уже обломали. Есть девочки замечательные, но дороже, гораздо дороже! Говорю же, за такие деньги вы ничего дельного не найдете, только больную рабыню, которая сдохнет через неделю. А эта выносливая, твердая, как выдержанное дерево! Ну не надо таращиться на меня – я предложил, вы отказались. Скормим эту тварь зверям в бойцовой яме, им тоже надо что-то жрать!
– Не люблю я эти забавы, – покачал головой стражник, – на месте императора я бы запретил такие развлечения!
– Да ладно тебе, нежности какие, – хмыкнул работорговец. – Испокон веков повелось делать ставки на звериных боях. Сам, что ли, не ставил?
– Нет! – отрезал стражник. – Мне жаль зверей!
– Пойдемте, я покажу вам других рабов. Есть у меня одна женщина, но не знаю… Не гарантирую, что она будет жить. Приболела немного. Я отдам вам ее за… два золотых. А там уже сами лечите! Может, и выживет.
– Ну и существо же ты! Не сумел впарить одну образину, другую навяливаешь? Похоже, придется с тобой как следует поговорить… плохой ты торговец. Я вот что тебе скажу…
Илар больше не слушал перебранку стражника и работорговца. Он подошел к клетке, взялся руками за прутья решетки и посмотрел в лицо женщины. Смуглая кожа, испещренная сине-зелеными полосами, свившимися в прихотливый узор, темные глаза, полуприкрытые воспаленными веками, белые, как снег, волосы, стянутые в хвост на затылке. Она смотрела на Илара молча, бесстрастно, вернее, не на него, а сквозь него, будто видела что-то за его спиной, пронзая наблюдателя взглядом.
Илару стало не по себе – действительно, настоящая колдунья, не то что он. А еще – ему стало жалко женщину, защемило сердце: неужели она вот так и погибнет вдалеке от родины? А может, у нее есть семья? Они ищут ее, ждут, а мама или бабушка – вот тут, в клетке, как зверь… и скоро умрет. Несправедливо. Нельзя так. Все-таки рабство – это гадко. Если бы в империи было запрещено рабство, не было бы таких трагедий, как у Дарана, как у этой женщины.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
