настроение тебе попортить. Как назло, обставил паршивец всё так – комар носу не подточит. Дескать, его похитили, собирались денег вытребовать. Только откуда у него деньги-то, после того как семья от него отказалась? – задал риторический вопрос губернатор. – Даже посадить не удалось: вояки за него вступились. Он ведь теперь в батальоне осназа его императорского величества служит…
Переведя дух, Толстой продолжил:
– Я запретил прессе освещать это дело (не хватало, чтобы ещё на всю страну раструбили), так что ни в газетах, ни по телевизору ничего не будет, никаких новостей на сей счёт. Но ты же у нас человек государственный, тебе многое знать полагается… Так что я тебе курьера своего отправил со всеми бумагами касательно этого неприятного дела. Он сегодня прилететь в Петербург должен. Ты уж сделай милость, прими его…
– Раз ты просишь, не могу отказаться, – сквозь силу улыбнулся Василий Васильевич.
– Спасибо, Василий Васильевич! Извини, мне пора… Передавай от меня наилучшие пожелания супруге и деткам. За сим откланиваюсь.
Трубка замолчала.
Василий Васильевич ощутил в себе нарастающее желание бросить телефон на пол и растоптать его ногами, но он быстро опомнился: аппарат-то тут при чём? Штука механическая, ни в чём не виноватая, чего на ней злость вымещать?!
Мещанин Гвоздиков, он же Гвоздь, давно был человеком Голицына. Собственно, Василий Васильевич употребил всё своё влияние и возможности, чтобы продвинуть того на довольно высокий пост в криминальной иерархии. Гвоздь оказался благодарным, добро помнил. Через него к Василию Васильевичу регулярно тёк довольно приличных размеров финансовый ручеёк. К тому же руками бандитов порой можно было творить такие дела, какие не получались с привлечением государственных механизмов.
Потерять Гвоздя – всё равно что лишиться одного из пальцев на руке. Жить без него можно, но, сука, неприятно! Особенно когда причина этих неприятностей носит фамилию злейших твоих врагов. Спускать такое Василий Васильевич не собирался.
Гвоздя не стало – очень жаль. Но тот был не единственным, кто мог окончательно порешать вопрос с этим изрядно поднадоевшим Ланским. Голицын знал других людей, которые охотно окажут ему маленькую услугу просто так, из уважения к их дружбе. Однако Василий Васильевич был готов заплатить любую сумму.
Ланской должен исчезнуть раз и навсегда!
Глава 25
Я знал, что будет непросто, но понятия не имел насколько.
Сначала приехал обычный полицейский наряд. Увидев мамаево побоище в особняке Гвоздя, городовые вызвали подмогу. Потом сюда подтянулась следственная бригада – оперативники и криминалисты. Из чёрного служебного автомобиля выкатился пузатый полицмейстер – глава городской полиции. Подтянулась куча неизвестных чиновников, замелькали голубые мундиры жандармов – среди них я увидел типа, который приказывал промыть мне мозги. Я сделал вид, что не узнаю его.
Вокруг меня завертелась катавасия, всем требовался доступ к моему телу. Я сидел, прикусив язык, ожидая появления кого-то из родного ведомства.
И вот наконец появился целый подполковник из военной прокуратуры. Он сразу затребовал для разговора со мной отдельное помещение и, после ругани и препирательств с коллегами из других ведомств, увёл меня в одну из пустых комнат.
– Так, Ланской, сначала ты расскажешь мне, как всё было, а потом мы придумаем, что будешь говорить остальным, – вкрадчивым голосом произнёс он.
Ага, нашли дурака… Разумеется, я изложил ему свою версию событий. Только сначала сообщил об обстоятельствах нападения на армейский грузовик.
Подполковник тут же помчался звонить, а чтобы ко мне не приставал никто из других ведомств, у дверей выставили вооружённого до зубов бойца из комендатуры.
Пока прокурорский вёл телефонные переговоры, я молча сидел на обтянутом кожей диване и раз за разом прокручивал в голове всю историю, начиная с того, как меня забрали с «губы». Судя по оперативности, с которой меня вычислили бандиты, без продажной сволочи в батальоне не обошлось. Ну кто ещё мог выложить информацию, кто именно находился в тот день в увольнении и о том, что я попал на «губу», не говоря уже о том, сколько мне влепили и когда заберут… Не обязательно это был офицер или унтер, хватило бы какого-нибудь писаря из штаба.
По идее, работёнка для особиста, только после истории с Ольгой даже заикнуться о ней нельзя. Я боялся не столько за себя, сколько за девушку. Со своими неприятностями как-нибудь разберусь сам, включая самые экстремальные способы.
Остальное примерно было понятно: у здешних криминальных авторитетов специфический кодекс чести – урок мне на будущее. С точки зрения обывателя, глупо устраивать разборки с вояками: понятно, что те без ответки не оставят. Гвоздю прилетело бы в любом случае. Но воровские понятия – штука серьёзная. Иной раз, чтобы не потерять лицо, приходится вступать в конфликт со всем миром, даже если знаешь, что не выйдешь из схватки победителем. Тому есть куча примеров из моего мира.
Да и вообще, чего башку забиваю чужими проблемами, надо над собственными размышлять. Гвоздь явно не врал, когда сказал, что за ним стоит могущественная сила. И это явно не люди из криминала. Если впишутся, ничего хорошего мне не светит.
Военный юрист вернулся. Одного взгляда на его лицо хватило, чтобы понять: после известия о нападении на наш грузовик его симпатии целиком на моей стороне, и он будет сражаться за меня до конца.
– Господин подполковник, как ребята? Есть выжившие? – задал главный вопрос я.
– К сожалению, водитель и унтер-офицер погибли. Ефрейтор Санников жив, сейчас его состоянием занимаются медики. – Подполковник поглядел на меня с участием. – Ты молодец, сынок, отомстил за ребят! Не волнуйся, ничего с тобой не будет: если понадобится, дойду хоть до министра или самого верховного главнокомандующего. Я говорил с командиром твоего батальона, господин полковник скоро лично приедет сюда. Он тоже обещал подключить все свои связи. Но сначала нам необходимо поработать над твоими показаниями, Ланской.
– Ваше высокоблагородие, мне очень жаль погибших. Я чувствую свою вину перед ними и членами их семей.
Я говорил чистую правду: мужики действительно погибли из-за меня. И если мне было абсолютно наплевать на Гвоздя и его прихвостней, смерть двоих ребят из батальона тяжким грузом легла на мою совесть. Иногда твои действия рикошетом отражаются на других, вне зависимости от того, хочешь ты или не хочешь. Видит бог, я действительно не хотел!
Прокурорский кивнул:
– Я понимаю тебя, Ланской. Но не надо себя корить: ты проявил себя образцово. Любая сволочь, которая только попробует тронуть военного, должна понести наказание.
– Я понимаю это умом, но не сердцем, – вздохнул я.
– Не надо раскисать, рекрут. Соберись! От твоих показаний зависит твоё же будущее. Мы
