– В 1911 году?
– Если уж быть точным, то в 1912.
Капитан Смит понял, куда клонит Уиллис, и отказался от игры, где ему следовало притворяться совсем уж невежественным.
– Вы, наверно, имеете в виду «Титаник», – сказал он.
– Совершенно верно, – согласился Уиллис, пытаясь скрыть разочарование. – Ко мне обратились по меньшей мере человек двадцать, каждый из которых считал, что лишь ему одному удалось провести параллель.
– Какая может быть параллель? «Титаник» неоправданно рисковал только ради побития рекорда.
И тут капитан Смит чуть не добавил: «И к тому же на нем не было достаточного количества спасательных шлюпок», но вовремя спохватился, вспомнив, что единственный шаттл «Юниверс» может вместить всего пять человек. Если Уиллис ухватится за это, потребуются длительные разъяснения.
– Я согласен, что эта аналогия слишком натянута. Но ведь есть еще одна поразительная параллель, на которую указывают все до единого. Вы не помните фамилию первого и единственного капитана «Титаника»?
– У меня нет ни малейшего… – начал капитан Смит и замолчал. От изумления у него отвалилась челюсть.
– Совершенно верно, – произнес Виктор Уиллис.
Только с очень большой натяжкой его улыбку можно было назвать всего лишь самодовольной.
Капитан Смит готов был придушить всех этих исследователей-дилетантов. Но разве мог он винить своих родителей в том, что они завещали ему самую распространенную английскую фамилию?
Глава 39
Капитанский стол
Как жаль, что зрители на Земле – и за ее пределами – не были свидетелями менее официальных бесед, которые проходили на борту «Юниверс». Несомненно, они получили бы от них большое удовольствие. Жизнь на корабле вошла в нормальное русло – довольно монотонное, – нарушаемое лишь редкими памятными мероприятиями, самым значительным из которых, и, разумеется, освященным давними традициями был капитанский стол.
Ровно в 18.00 шесть пассажиров и пять офицеров – из тех, кто не был на вахте, – ужинали вместе с капитаном Смитом. На «Юниверс» не требовалось являться на ужин в вечернем костюме – как это считалось обязательным на плавающих дворцах Северной Атлантики, – но претензии на изысканность были заметны и здесь. Эва всегда появлялась с новой брошкой, кольцом, колье, лентой в прическе или пахла необычными духами. Судя по всему, у нее был неисчерпаемый запас безделушек. При включенных двигателях и тяге ужин начинали с супа; но если корабль летел по инерции и на борту царила невесомость, подавали разные закуски. И в том и в другом случае перед началом ужина капитан Смит рассказывал последние новости – или пытался рассеять последние слухи, основывающиеся обычно на передачах с Земли или с Ганимеда. Обвинения и оправдания слышались здесь и там: похищение «Гэлакси» пытались объяснить самыми фантастическими теориями. Уже были упомянуты все до единой тайные организации, существовавшие когда-либо, и много таких, которых просто никогда не было. Тем не менее у каждой из этих теорий была одна общая черта: никто не мог хоть отчасти правдоподобно объяснить причину происшедшего.
Тайна усугублялась единственным подтвержденным фактом. В результате тщательных детективных поисков, проведенных АСТРОПОЛом, выяснилась поразительная деталь: покойная «Роза Мак-Магон» на самом деле оказалась Рут Мэйсон, уроженкой Северного Лондона. Она работала в столичной полиции и после многообещающего начала была уволена за националистическую деятельность. Она эмигрировала в Африку – и исчезла. По-видимому, ее вовлекли в какую-то подпольную политическую организацию этого несчастного континента. Время от времени упоминалось имя «Чака», и тут же следовало опровержение со стороны СШЮА. За столом шли бесконечные – и бесплодные – дебаты о том, как все это могло быть связано с Европой, – особенно после того, как Мэгги призналась, что когда-то собиралась написать роман о Чаке – с точки зрения одной из тысячи несчастных жен зулусского деспота. Но чем больше материала о Чаке она собирала, тем отвратительнее казалась сама идея романа. «К тому времени, когда я отказалась от своих планов, – призналась она с иронической улыбкой, – мне стало ясно, как относится к Гитлеру современный немец».
И такие личные откровения становились все более частыми. После ужина одному из пассажиров давали слово, и он мог говорить до тридцати минут. У каждого из них пережитого хватило бы на несколько жизней, некоторые побывали на многих планетах, так что слушать эти беседы после ужина было очень интересно.
Виктор Уиллис, к общему удивлению, оказался наименее интересным рассказчиком. Он честно признался в этом и объяснил почему.
– Я так привык, – сказал он почти, но не совсем, извиняющимся тоном, – выступать перед миллионными аудиториями, что мне трудно найти общий язык с такой маленькой дружеской компанией.
– А с недружеской? – поинтересовался Михайлович, всегда острый на язык. – Это можно устроить.
Эва же, наоборот, оказалась гораздо более интересной собеседницей, чем ожидали многие; правда, ее воспоминания ограничивались исключительно миром развлечений. Особенно увлекательными были рассказы о знаменитых режиссерах, пользовавшихся хорошей – или дурной – репутацией, с которыми ей приходилось работать; Дэвид Гриффин фигурировал в ее воспоминаниях особенно часто.
– Это правда, – спросила Мэгги М., у которой Чака не выходил из головы, – что Гриффин ненавидел женщин?
– Нет, неправда, – тут же ответила Эва. – Дэвид ненавидел лишь актеров. Он считал их лишенными искренности.
Воспоминания Михайловича тоже касались ограниченного круга тем – знаменитых оркестров и балетных трупп, дирижеров и композиторов, а также их окружения. Но он знал так много забавных историй о закулисных интригах и связях, о сорванных назло кому-то премьерах и смертельной вражде между примадоннами, что даже те из его слушателей, кто совсем не интересовался музыкальным миром, отчаянно смеялись, и никто не возражал, когда ему требовалось еще несколько минут, чтобы закончить рассказ. Сухие повествования полковника Гринберга о невероятных приключениях были полной противоположностью. Первая высадка на прохладном – относительно прохладном – Южном полюсе Меркурия так широко освещалась в прессе, что ему трудно было добавить что-то новое. Больше всего присутствующих интересовал вопрос: «Когда намечается следующая высадка?», за которым тут же следовал другой: «А вы хотели бы принять в ней участие?».
– Если меня пригласят, я полечу, разумеется, – ответил Гринберг. – Но мне все-таки кажется, что Меркурий походит на Луну. Вспомните – мы высадились там в 1969 году и не возвращались на нее почти полвека. К тому же Меркурий не кажется мне таким полезным, как Луна, – хотя не исключено, что в будущем положение изменится. На Меркурии нет воды; правда, ее обнаружили, ко всеобщему изумлению, на Луне. Впрочем, скорее не на Луне, а в Луне…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
