— А почему же не стоят? — шагнула к нему Марина. — Это ведь не ради шутки сказано. А там, смотри, еще один орден дадут. Я же слыхала недавно по радио, что какого-то художника орденом наградили. А может, ты лучше, чем он, рисуешь. Давай, тащи сюда все свои картины!
Юрий молча посмеивался над словами Марины, над ее горячностью и в то же время любовался ею. Он все-таки любил эту неуравновешенную добрую душу.
— Ну что ж, посмотрим? — обратился к Юрию смущенный Запорожец. — Много, их у меня. Нарисую и поставлю. За другую принимаюсь.
Он выносил картины из чуланчика, из других комнат и расставлял перед Баглаем. Делал это молча, сосредоточенно, иногда задумывался, словно вспоминал что-то.
Но вот он принес большое полотно, блестевшее свежими красками.
— Взгляни, Юра. Этой ты еще не видел. Я ее недавно закончил.
Ночное небо. Ночное море. Вдали чуть заметно вырисовываются горы. На переднем плане — черные волны, взвихренные взрывами снарядов, и катер. На нем — крупным планом — фигура командира. На фоне огня четко вырисовывается его лицо. Китель на груди расстегнут. Рука вытянута в сторону кормы, с которой прыгают десантники в касках и бескозырках, с автоматами в руках. Он что-то приказывает…
— Это… он? — спросил Юрий.
— Да, это твой отец… Таким я его и запомнил на всю жизнь. Когда мы с тобой впервые встретились, ты спросил: «Как он погиб?» Этого я не знаю, я ведь говорил тебе, что и сам был на волосок от смерти…
Федор Запорожец присел к столу и опустил голову. По его лицу пробежали тени, губы дрожали, казалось, он вот-вот заплачет.
Юрий стоял молча, всматриваясь в лицо на картине. На мгновение к нему, как короткая вспышка, пришли воспоминания, словно повеяло ветерком от тех далеких-далеких детских лет… Отец подбрасывал его под потолок. «Летай, летай, сынок, вырастешь — моряком станешь, на радость нам с матерью…» Говорил ли отец эти слова? Говорил! Раньше они терялись в глубинах памяти, а вот сейчас всплыли… Все это было таким живым, реальным, что Юрий боялся пошевелиться, заговорить…
Наконец он пришел в себя. Видение исчезло.
— Как же вы сумели, дядя Федор? Столько лет прошло!
— Говорю же, по памяти… Да и тебя часто вижу… А вы с ним — как две капли воды. Это я для тебя нарисовал, в подарок.
— Не знаю, как и благодарить вас, — сказал растроганный Юрий.
— Заходи к нам почаще, вот и вся благодарность.
Больше всего было морских сюжетов. И Великая Отечественная война, и сегодняшний флот. А то и просто, морские пейзажи. Любил Запорожец и натюрморты. И когда все картины были расставлены, он даже удивился:
— Ты глянь! Даже не верится, что столько!
После полудня Юрий приехал на машине в сопровождении двух молодых матросов. Они под присмотром Запорожца быстро снесли картины в кузов, а старый моряк задержался еще на полчаса: тщательно побрился, надел свою форму мичмана с орденами и медалями и лишь тогда вышел из дому.
Марина суетилась вокруг него, приговаривая:
— Смотри же, Федя, не оскандалься перед людьми. Ты же, наверное, забыл, как и здороваться по-военному.
— Ну что ты меня, как школьника, учишь? — рассердился Федор Запорожец. — Сам знаю, куда и зачем иду.
— Так ведь я же — твоя жена! — возмутилась Марина. Федя, а ты вот эту медаль сюда перевесь.
Юрий Баглай старался, как мог, утихомирить женщину:
— Успокойтесь, тетя Марина. И так видно, что дядя Федор — человек заслуженный, настоящий ветеран войны.
Возвратился Запорожец поздно вечером, раскрасневшийся, возбужденный. Долго рассказывал жене, как внимательно Курганов и Вербенко рассматривали его полотна, как хвалили их.
— Матросов мне дали, помогают развешивать картины, — говорил старый боцман, — и столяра, рамы готовить. Выставка будет, я даже и представить себе не мог… А еще вот…
— Что это? — не поняла сразу Марина.
— Постоянный пропуск в часть. На все время выставки. Ведь я же на ней вроде хозяина буду. Сам Курганов приказал выдать.
— Вот видишь? Вот видишь? — щебетала обрадованная Марина. — Нет, обязательно назначат тебя художником… А где же Юра? Почему ты один?
— Э-э, бра-ат! — многозначительно протянул Запорожец. — У Юры такая новость, что тебе и не снилось…
— Да что же там?! Хорошая новость?
— Лучше и быть не может! Пришел сегодня в часть приказ о том, что ему досрочно присвоено звание старшего лейтенанта.
Взволнованные этими событиями, они долго не могли заснуть.
Часть 3. Счастливого плаванья
1
Капитан второго ранга Курганов вызвал к себе Юрия Баглая.
Всегда, когда тебя вызывает старший по службе, на сердце становится немного тревожно. А тут не просто старший — командир части, да еще в такое необычное время. Перед тем как идти к Курганову, Юрий оглянулся на прошедшие дни: все ли у него было в порядке? Не натворил ли он, случаем, чего-нибудь? Да нет, как будто все благополучно. Никаких нарушений устава. Корабль живет напряженной боевой жизнью. Сам он в последнее время очень тщательно выполняет все задания, которые получает на командирских учениях, настойчиво изучает технику, особенно то, в чем чувствует себя недостаточно знающим. Как-никак, теперь он уже не только командир противолодочного катера, но и старший лейтенант.
Сумерки сгущались по-южному быстро, и в кабинете Курганова уже горела настольная лампа с широким плоским абажуром, ее мягкий свет отражался на полированной поверхности стола. Было тихо и уютно, Курганов, обложившись книжками, что-то быстро писал. На стук в дверь, не отрывая руки от бумаги, бросил короткое «входите», а когда увидел на пороге Юрия Баглая, отложил ручку и откинулся на спинку стула.
— А-а, прошу…
Густые волосы седыми кольцами падали на виски и на широкие черные брови. Из-под бровей доброжелательно блеснули усталые, но живые глаза.
«Нет, тут, кажется, взбучкой не пахнет», — подумал Юрий, поймав этот взгляд, и сразу же, как-то незаметно для себя, успокоился.
— Садитесь, товарищ старший лейтенант. Странно начался их разговор.
— Как чувствует себя ваша Поля?
— Поля? — Юрий вспыхнул: он даже предположить не мог, что Курганов о ней спросит. — Поля? Она уже дома, у родителей. Выздоровела. Но… — он на мгновение запнулся, — прихрамывает она.
Юрий сидел, вытянувшись в струнку, на коленях лежала фуражка с блестящим новеньким «крабом». Ждал, что будет дальше.
Широкие брови Курганова вздрогнули, слегка нахмурились.
— Плохо… А в море ходить сможет? Ведь ее работа с морем связана.
— Уверяет, что сможет.
— Помогите ей, поддержите. От вас многое зависит.
Курганов вел, казалось бы, доброжелательный разговор, интересовался судьбой малознакомой ему девушки, советовал, но эти расспросы и советы звучали как-то суховато, даже официально.
И вдруг — новый вопрос, поразивший Юрия:
— А когда свадьба?
— Еще не знаю… — вконец растерялся Юрий. — Маму жду. Как же без нее? Получил телеграмму, что в воскресенье приедет.
— Чудесно, чудесно… — Тепло поблескивая глазами, Курганов наклонился через стол к Юрию. — Буду рад еще раз встретиться с вашей мамой.
И тут Юрий почувствовал, что беседа их становится совсем непринужденной. Его и Курганова уже не разделяет этот полированный стол, залитый зеленоватым светом. Он, Юрий, разговаривает с Кургановым как со старым, добрым другом.
— Понимаете, товарищ капитан второго ранга… Я хочу, чтобы моя мама с нами жила. И все за это. И Поля, и ее родители. У них дом хоть и небольшой, а места, хватит… К тому же мама состарилась, как ей жить одной? Старость легкой не бывает. Мама у меня хорошая, ласковая, товарищ капитан второго ранга, будет помогать по хозяйству, чем сможет, и Поле будет веселее, ведь нелегко ей сейчас. Хоть и крепится она, но такое несчастье…
— Ну, ну, — поднялся с кресла Курганов, недовольно и даже сердито взглянув на Баглая. — Не надо так. Оба вы молодые, закаленные, море знаете с детства. Вы на море — не курортники, а труженики, бойцы. Поля получила тяжелое ранение, как боец во время боя. А такого ранения стесняться не следует.
Юрий тоже встал, но командир части не заметил этого.
— Извините, вы не так меня поняли, товарищ капитан второго ранга, — наконец произнес Юрий. — Я не жалуюсь. И Поля не жалуется. Что случилось, то случилось… Но мы ведь с ней — на всю жизнь. Независимо ни от чего… А разве со мной не может случиться? Мы любим друг друга…
Курганов почувствовал неловкость за свою внезапную вспышку.
— Конечно, — быстро согласился он и, словно извиняясь, сказал: — Садитесь, садитесь… Я не для того вас позвал, чтобы вы эту мою речь слушали. Я ведь не собирался ее произносить. — И, улыбаясь, добавил: — Сами знаете, старики любят поучать молодых.
