Но после знакомства с шедеврами библиотеки он стал на все смотреть другими глазами. Однажды Сергей с удовольствием стал разглядывать великолепные работы, и в голову ему пришла мысль: а откуда в эти давние годы возьмутся репродукции? Кто будет заниматься копированием? Подделки — для кого и для чего? Это не тема для бизнеса восемнадцатого века, картины еще не ценятся так высоко, как в эпоху постиндустриального глобального общества. Интуиция подсказывала ему, что это не простая мазня копиистов и ремесленников. И тут Сержа осенило. Это наверняка подлинные работы мастеров разных европейских художественных школ. Только каких?
Картины эти, как магнит, постоянно притягивали к себе, но день проходил за днем, а он так и не удосужился поинтересоваться экспозицией. Его отвлекало то одно дело, то другое, он никак не мог приступить к своим искусствоведческим изысканиям, но однажды выбрал время и принялся внимательно изучать работы.
В этот момент корабль сильно качнуло на волне, и большая тяжелая рама с грохотом упала, холст с изображением гор порвался, а великолепная позолоченная рама треснула. Строганов взял картину в руки и внимательно принялся изучать неразборчивую подпись мастера, но ничего не смог разобрать.
Тогда Сергей вооружился увеличительной линзой от подзорной трубы, зажег свечу и, взобравшись на стул, начал внимательно всматриваться в другие подписи авторов на полотнах. Вскоре он чуть не упал со стула, шокированный своими открытиями. Первая подпись читалась как Рубенс! На второй — Рембрандт! Далее Гойя! Веласкес! Дрожащими руками Строганов вытер взмокший лоб, поставил свечу в подсвечник, наполнил бокал ядреным можжевеловым джином и выпил для успокоения нервов. Не может этого быть, потому что быть этого просто не может. Картины висят без защитных стекол, без сигнализации, без системы пожаротушения, этот корабль систематически обстреливал противник! Он ведь мог случайно повредить эти бесценные шедевры мировой живописи! Что делать, как обезопасить и спасти их от гибели?
Чтобы убедиться еще раз в своей правоте, Строганов вновь забрался на стул и проверил, не подвели ли его глаза? Нет, действительно, Рубенс, а далее, кроме уже опознанных, еще Ван Дейк, Эль Греко, и два имени написаны неразборчиво. Возможно, это тоже великие мастера, просто Сержу не хватало эрудиции, чтобы понять, о ком идет речь. А может, и не совсем великие, потому как художников было много, признание получили сотни, великими стали единицы. Но большинство из них вообще умерли в нищете, канули в лету, остались в безвестности, как будто и не было их на земле. Черт подери! Но ведь некоторые из этих полотен уж точно шедевры!
В памяти полковника всплывало что-то неуловимо знакомое еще с курсантских времен, когда он часто посещал с экскурсиями музеи и картинные галереи, а готовя реферат по истории искусства, перелопатил десятки альбомов и каталогов.
Строганов стоял со свечой в руках, словно восковая статуя в музее мадам Тюссо. Невероятно! Каюты на пиратской посудине были увешаны гравюрами, эстампами, картинами выдающихся голландских, французских, испанских и итальянских мастеров! Теперь Сергей был готов поклясться, что это полотно с голой теткой, развалившейся на просторном ложе, действительно похоже на работы кисти Рубенса!
— Похоже на Рубенса? — произнес Сергей вслух, как бы советуясь сам с собой. — Почему бы и нет?
— А кто это? — задал наивный вопрос внезапно появившийся в дверях Худойконь, который услышал рассуждения полковника. — Что за Рубельнс?
— Художник, — ответил Строганов и поправил казака: — Фамилия у него нерусская — Рубенс.
— Наверное, старинная штучка этот рисунок. Занятно намалевал иностранец. Но вот этого мужика на коне кто-то неудачно изобразил. Как он держится в седле? И ноги в стременах согнуты как-то нелепо.
— Возможно, это работа Веласкеса, — покачал с сомнением головой Строганов, думая о своем. — Позапрошлый век.
— Хороший под дворянином конь, а сам-то он больно уж тщедушный. За такого коня дюжину холопов можно отдать! А всадник только портит всю красоту. А эта картина зачем тут?
Кузьма ткнул грязным пальцем в портрет, на котором была изображена аристократка средних лет, утопающая в пене кружев, и едва не продрал холст грязным длинным ногтем.
— Эй, аккуратнее, не арбузы щупаешь! Варвар! — возмутился Сергей. Он наклонился и с трудом разобрал надпись. — Кажется, это Гойя. Тысяча семьсот восемьдесят седьмой год, судя по надписи.
— А-а, — разочарованно пробормотал казачий атаман. — Современная мазня, кому она нужна! Дрянная работа! То ли дело твой Рубель, чувствуется работа толкового мастера прошлых веков! Баба больно дородная, настоящая красавица. В ней живого веса на шесть пудов! Такой только рожать да рожать гарных казаков. Красивая вещица! Граф, будь добр, повесь ее в мою каюту.
Худойконь тоже словно прозрел и, наконец, заметил, что на стенах каюты висят картины, а на них изображены женщины, оружие, пиршества.
— Живой вес! Рожать казачков! Ну, ты сказал! — поразился Сергей столь простодушной и наивной оценке гениальной живописи. — Хрен тебе, а не Рубенс! Живой вес ему подавай, выбрал полотно, как окорок в мясной лавке! Это же искусство!
— А что, я бы с такой бабой в баньке побаловался! Главное дело, полок пошире, печку пожарче и кваску побольше. Я бы ее так попарил! Живой бы не ушла! — воскликнул атаман и вышел из кубрика.
— Помрешь, развратник! Такая пышка тебя самого загоняет! — возразил Строганов ему вдогонку. — Не буду я ничего к тебе в кубрик перевешивать, мне эта тетка самому нравится.
Если бы Худойконь знал, сколько будут стоить эти картины и гравюры лет этак через двести, то давным-давно сам снял бы их со стены и припрятал понадежнее для правнуков. Но необразованный наивный казак воспринимал шедевры живописи как обычную мазню. Вернее сказать, он вообще не думал на эту тему, да и самих понятий «шедевр», «раритет», «государственное достояние», «культурное наследие» в этой реальности еще и в помине не было.
А наш путешественник во времени буквально извелся от нахлынувших на него мыслей. Одна догадка сменяла другую.
«Откуда у пиратов столь богатая коллекция живописи и книг? Кто был этот ценитель прекрасного? Может быть, эти корсары ограбили и пустили ко дну корабль какого-нибудь губернатора или вице-короля? — размышлял Серега, разглядывая этот плавучий Эрмитаж. — Видимо, дела обстоят приблизительно так. Настоящий детектив получается».
— Нет! Этого не может быть! — произнес вслух Строганов, продолжая сомневаться и не веря своему счастью. При этих словах в каюту вошел Ипполит Степанов.
— Граф, думаете украсить картинками свой дворец в Петербурге? — спросил ротмистр. — Не советую.
— Это почему же?
— Рамы дешевые, а на некоторых их и вовсе нет. А добротная золоченая рама стоит больших денег. Разоришься на них, ваше сиятельство. У меня в поместье жил художник Лукиано, а по-простому, по-нашему — Лука. Вечно в краске с головы до ног перепачкается, крестьянку молодую разденет, на постамент ее поставит и крупным планом на холсте оформит. Да еще бесплатно пошалит с ней!.. Пять баб на сносях ходили, пока он, стервец, к соседу, гвардейскому поручику, не перебрался. Я думал, этот итальяшка мне всех дворовых девок перепортит. Мастер был не только на все руки! Я его напоследок на конюшне выпорол, а девки ему лохмы подрали и холку намылили.
— Лукиано? Не слышал о таком, — задумчиво произнес Серж. — И работ его не видел.
— Конечно, не видел, откуда вам, сударь, их видеть. Все мои картины при пожаре сгорели, а у поручика Глинского он ничего нарисовать не успел, на него медведя натравили за то, что он девкам дурную болезнь занес и поручика через этих девиц дворовых заразил. Глинский был крутого нрава, осерчал жутко да и посадил художника в клетку к голодному мишке. Был живописец — и нет живого писца. Пришел ему, как говорится, живо писец. Медведь был счастлив свежатинкой полакомиться.
— Варвары! Крепостники! — возмутился Сергей. — Дикари! Мракобесы!
— Окстись, граф! Это мы-то крепостники? — обиделся Ипполит. — Да наши шутки — милые шалости против забав вашего дядюшки! Тот мог провинившегося мужика, а то и дворянина собственноручно на дыбе вздернуть, жулику руку топориком рубануть. А ледяные статуи? Это ведь его придумка! На мороз голышом выставит и ну водичкой поливать для создания скульптуры! Я изваяний из живых людей не делал.
Строганов, шокированный откровениями о нравах, развлечениях и забавах знати, уставился на ротмистра, а тот как ни в чем не бывало продолжал россказни о шалостях дальнего предка или, что скорее всего, однофамильца Сержа.
— Ну, дядюшка окаянный! — воскликнул изумленный Серега. — Ну, спасибо, удружил родством и наследственностью! Неужели во мне присутствуют его гены?
— Гена? Нет, Ген среди Строгановых я не знал. Про Василия слышал, про Петра. Однажды толковал с Федором, совсем мальцом тогда еще. Теперь плаваю по морю-океану с Сергеем, а Гену не знаю, не русское это имя, редкое.
