Пан Горн очень рад.
— А где живет ваш хозяин? — решил я наконец спросить.
— Пан Горн живет недалеко. Пан Горн больной. Не может ходить. Он очень хочет вас видеть. Идете?
Синим рукавом шанкалла вытер со лба пот. Он правильно говорил по-польски, но, видимо, давалось ему это нелегко.
Пан Беганек поднялся на цыпочки и шепнул мне на ухо:
— Пан редактор, будьте бдительны. Возможно, это ловушка.
Я постучал себе пальцем по лбу. В самом деле! Мафия отравителей-шанкалла специально изучила польский язык, чтобы устроить ловушку референту Альбину Беганеку! Ни слова не сказав, я взял под руку моего фантазера-друга, и мы пошли за африканцем.
Пан Горн действительно жил неподалеку, на маленькой тихой улочке, сразу за центральной площадью. Его небольшой деревянный дом с колоннами и галереей, весь закрытый буйно разросшимися вьюнками, стоял в саду, обнесенном зеленым дощатым забором. Калитку отворила молодая служанка, такая же темнокожая, как наш провожатый. Сразу нас окружила свора дворняжек, удивительно похожих на польских. Все здесь больше напоминало окраину какого-нибудь Плоньска или Белхатова, чем резиденцию таинственного незнакомца в столице Эфиопии.
Двое темнокожих слуг ввели нас в старосветское жилье, пахнущее травами и лекарствами. Наш провожатый попросил подождать в первой комнате, ничем особенно не примечательной, а сам прошел в глубь дома. Оттуда послышался его хриплый голос, что-то говоривший по-амхарски. Ему ответили на том же языке. Вскоре шанкалла вернулся.
— Пан Горн просит вас войти, — сказал он, радушно улыбаясь.
Мы прошли через полутемную комнату с закрытыми ставнями и остановились на пороге третьей, в которой горела лампа. Эта комната представляла собой довольно большой кабинет, производивший впечатление домашнего музея. Там лежало и стояло множество удивительных и странных предметов; стены были обвешаны старым африканским оружием, шкурами диких зверей, эфиопскими картинами на пергаменте и сотнями фотографий. Все это я увидел лишь краем глаза, потому что главное внимание с первой минуты привлекал сам хозяин. Сидевший в мягком кожаном кресле мужчина могучего телосложения, лет шестидесяти с небольшим, выглядел слабым и беззащитным, как птенец в гнезде. На его измученном болезнью лице жили одни глаза — живые, удивительно спокойные, полные сосредоточенной силы и скорбной мудрости.
Пан Горн протянул нам навстречу обе руки. Я обратил внимание на то, что они, да и его голова, трясутся какой-то страшной, ни на минуту не прекращающейся дрожью. Так же, по-видимому, дрожал и язык, потому что он выговаривал слова с трудом, тихо, немного невнятно.
— Благодарю вас за то, что вы пришли, — сказал хозяин. — Я так давно не видел никого из Варшавы. Как только мне сказали, что вы в Аддис-Абебе, я велел Мухаммеду повсюду искать вас. Поверьте, я очень рад. Будьте любезны, садитесь, пожалуйста.
Сказав $то, пан Горн откинулся на спинку кресла. Было видно, что он очень болен и измучен.
Мы расположились на удобном диванчике напротив хозяина дома. Пан Беганек, достав из кармана носовой платок, нервно вытирал пот со лба и шеи. Я тоже очень волновался. Это был самый странный визит в моей жизни.
Пан Горн некоторое время молча рассматривал нас. Потом мы разговорились. Правда, говорил только он, а мы с паном Беганеком лишь время от времени вставляли какой-нибудь вопрос или издавали возгласы удивления. Преодолевая сопротивление непослушного языка, пан Горн рассказал нам историю своей жизни.
Он приехал в Эфиопию тридцать с лишним лет назад из Варшавы, где служил в какой-то торговой конторе. Но ему не сиделось на месте, так как он — прирожденный искатель приключений — с юных лет мечтал о путешествиях в далекие, экзотические страны. Однажды в варшавской публичной библиотеке нашему хозяину случайно попала в руки книга об Эфиопии, написанная чиновником русского посольства в Аддис-Абебе. Одержимого жаждой приключений конторского служащего околдовала полная тайн африканская империя Соломонидов. Молодой человек почувствовал, что эта страна предназначена ему судьбой. Не долго думая, он оставил службу, обратил в деньги все свое имущество и с образовавшимся таким образом капиталом отправился в путь, в Аддис-Абебу…
Аддис-Абеба в те времена сильно отличалась от нынешней. Не было еще высоких каменных домов торгового центра, а в том месте, где сейчас находится роскошный «Pac-Отель», устраивалась конная охота на шакалов. В старом императорском дворце восседала на троне окруженная толпой дочь Менелика II, толстая императрица Заудиту. В нескольких сотнях километров от столицы в неприступной крепости Керауа, в горах, влачил жизнь узника прикованный золотой цепью к стене темницы низложенный император Лидж Ияссу.
В феодальной Эфиопии тех лет пан Горн пережил все те необычайные приключения, какие он только мог вообразить в своей варшавской конторе. Это была замечательная, бурная жизнь. Он объехал Эфиопию верхом вдоль и поперек, побывал в местах, не обозначенных на картах, охотился на львов и слонов, торговал с дикими племенами оружием, золотом и слоновой костью, повидал много удивительного. Нет, он не жалеет, что приехал в Эфиопию, не жалеет о тех годах. Не жалеет… нет…
Голос рассказчика стал слабее, глуше, перешел в бессвязное бормотание. Больного уже не слушался его дрожащий язык. Крик о спасении прозвучал, как писк полузадохшегося птенца:
— Айелеч! Айелеч!
Испуганные, мы вскочили с диванчика, но хозяин движением трясущейся руки заставил нас снова сесть. Темнокожая служанка бесшумно подошла и подала лекарство. В течение нескольких минут мы были свидетелями агонии, которая длилась до тех пор, пока спасительная таблетка нитроглицерина не растаяла под языком больного. С ужасом смотрели мы на страдания несчастного. У пана Беганека на щеках выступили пятна. Никогда еще я не видел моего друга таким взволнованным. Мне кажется, в истории пана Горна его больше всего поразило то обстоятельство, что этот искатель приключений начал свою жизнь в качестве простого конторского служащего. Романтически настроенный референт, видимо, отождествлял себя с паном Горном, поэтому и переживал так глубоко и искренне.
Страшные приступы болезни были в этом доме повседневным явлением. Черные слуги уже привыкли к ним. В то самое время как Айелеч давала больному лекарство, знакомый нам Мухаммед принес на подносе две чашки кофе и с полнейшим спокойствием поставил их на маленьком низком столике. При этом он наклонился, и я заметил на его темных висках два глубоких шрама в форме правильных кружочков. Меня это заинтересовало, но в тот момент было не до вопросов. Мы не посмели прикоснуться к чашкам — как можно пить кофе, когда хозяину так плохо, что кажется, он вот-вот умрет?
Но пан Горн никому не позволял жалеть себя. Еще не владея языком, он движением руки и глазами велел нам выпить кофе. От его внимания не ускользнуло
