— Нет, ты должна почувствовать это. Ребенок твой. Твой.
— Ты сошла с ума, — рассердилась я и, наконец, освободилась от нее.
— Я делаю это лишь для того, чтобы… отмыть грех твой и Малькольма и убедить людей в том, что этот ребенок — твой. И он будет твоим…
Я отошла к двери, ощутила ручку своей спиной и, выскользнув в коридор, побежала прочь, преследуемая ее безумным взглядом.
Войдя в свою спальню и закрыв за собой дверь, я не стала сразу отвязывать подушки от своего живота. Я прилегла на постели, приложив руки к животу, вспоминая, как Алисия прижималась ко мне. На кончиках моих пальцев я ощутила легкое пощипывание, которое передавалось и всей ладони. А в памяти сохранились мои ощущения от прикосновения к животу Алисии, только на сей раз я испытала нечто подобное внутри себя. Может быть, это было дыхание самого Духа? Может быть, Бог избрал меня для выполнения этой роли и придал мне новые силы? Но вдруг мне стало страшно от того, что я буду испытывать те же страдания, поэтому я соскочила с кровати и быстро отвязала от себя подушки.
Глубокой ночью я проснулась от странных ощущений внутри меня. Это всего лишь бред, говорила я себе. Прошло много времени, прежде чем я снова заснула. Мне показалось, что я даже услышала крик ребенка.
Мал и Джоэл остались на праздники дома, а утром я собрала их в школу. Весь следующий месяц я с растущим беспокойством ожидала рождения моего ребенка, в то время, как Кристофер проявлял все большее беспокойство. Он стал задумчивым и капризным, так непохожим на себя прежнего, радостного и улыбающегося.
— Ты — теперь плохая ведьма, Оливия. А я съем твоего ребенка.
В тот день, когда мы привезли домой рождественскую елку, у Алисии начались родовые схватки. Мальчики еще не приехали на каникулы, а мы с Кристофером наряжали рождественскую елку.
Когда я навешивала рождественские игрушки на елку, я услышала далекий крик. У меня все упало из рук, и я бросилась в северное крыло здания, оставив Кристофера на попечение нянечки.
— Алисия! — окликнула я ее, когда я влетела в комнату. — Я услышала твои крики в вестибюле. Что с тобой происходит?
— Оливия, — простонала она, — помоги мне, ребенок появляется на свет.
Вдруг из-за моей спины вырос Малькольм.
— Оливия, теперь моя очередь командовать. Отправляйся немедленно в свою комнату, тебе ведь скоро рожать, — приказал он.
Голос его был суровым и уверенным, я безукосни-тельно повиновалась, впервые за последние несколько месяцев.
Двенадцать часов я пролежала в своей комнате, вскрикивая, как роженица, чтобы убедить двух слуг и Кристофера, в то время как Алисия, опекаемая Малькольмом и приглашенной акушеркой, терпеливо трудилась в северном крыле. На рассвете следующего дня Малькольм появился у дверей моей комнаты с расшитым розовым кулечком. Он подошел к моей кровати и положил ребенка рядом со мной.
— Это — девочка, — с гордостью объявил он, а голос его при этом дрожал.
Я развернула кулечек и в изумлении увидела самую очаровательную новорожденную в своей жизни. На лице у малышки не было красных пятен.
Воистину, она была зачата без греха и родилась без мучений человеческих родов. Эту малышку можно будет легко полюбить, такой нежной и красивой она была, мое сердце сразу прониклось любовью к ней. О, я буду любить и лелеять ее, как свою собственную дочь и воспитаю ее, как свою. А она полюбит меня.
— Это самый очаровательный малыш на свете, разве не так? Золотые кудрявые волосики, наиголубейшие глаза и ямочки на руках и ногах… да, наверное, моя мать была именно такой, когда появилась на свет, — залепетал он с нежностью, которой я прежде не слышала в его голосе. — Коррин, моя любимая, прекрасная доченька, Коррин!
— Коррин! — Я была поражена. — Боже мой, как ты можешь называть невинное дитя именем матери, которую, по твоим словам, ты ненавидишь?
— Ты ничего не понимаешь. — Он встряхнул головой и помахал рукой перед лицом, словно стряхивал паутину. — Именно это поможет мне постоянно помнить о том, как порочны и обманчивы красивые женщины, иначе я могу чересчур передовериться ей. Всю свою огромную любовь к ней я вкладываю в это имя: «Коррин». Она будет напоминать мне о предавшей матери, которая обещала любить меня всю жизнь. Никто не сможет вновь так оскорбить меня, — заключил он с той же уверенностью, с которой решал коммерческие вопросы.
Это странное суждение напугало меня, и по спине побежал холодок. Как он мог так судить о невинном маленьком ангелочке? Что с ним случилось? Неужели он так и не переменится? В это мгновение я возненавидела мужа всеми клеточками своего тела и поклялась себе, что сделаю все, чтобы защитить ребенка от его извращений.
Я буду холить и лелеять это дитя, как свое собственное. Может быть, она унаследовала родовые черты Фоксвортов без вкраплений моей родословной, в том числе и их безумство, но я буду воспитывать ее так, чтобы она унаследовала мой характер, а не стала бы Алисией или второй Коррин!
— Выйди из комнаты, Малькольм, — холодно приказала я. —Ты болен, а я не хочу слушать твои измышления о нашей дочери.
Малькольм вышел, а я с радостью разглядывала чудесное тельце малышки, стремилась понравиться ей, уверить ее в своей любви и преданности. Я пересчитала десять крошечных пальчиков на ногах и десять тоненьких, вытянутых пальчиков на руках. Да, у нее будет все, что есть и чего не было у меня. В этом ребенке я буду жить новой жизнью, которой никогда не жила, так как она будет любима всеми друзьями и знакомыми. Я стала укачивать ее в своих руках, припевая: «Засыпай, крошка, ничего не говори, папа купит тебе пересмешника». Затем я прилегла рядом с малышкой. Этот день был таким трудным и долгим.
Когда я проснулась на следующее утро, зимнее солнце было уже в зените. Я раздвинула шторы. Маленькая Коррин, этот ангелочек, проспала шесть часов подряд, не издав ни единого звука. Она была так непохожа на остальных новорожденных. Вошла нянечка, чтобы покормить ее.
— Позвольте мне самой сделать это, — настояла я.
Я и не собиралась долго держать нянечку. Я хотела вырастить этого ребенка сама. И вдруг я вспомнила о Кристофере, я должна немедленно увидеть его и познакомить его с Коррин. Он, наверное, чувствует себя одиноким и брошенным. Ну да, я бросила его на рождественском празднике, ничего не объяснив. С неохотой я вручила Коррин нянечке и бросилась искать Кристофера.
Его не было ни в спальне, ни в детской. С нарастающей тревогой я бросилась в северное крыло, открыла настежь дверь комнаты Алисии. Там было чисто, уютно и просторно. Ни Алисии, ни следов ее пребывания там не было и в помине.
— Кристофер! — закричала я изо всех сил и бросилась вниз по лестнице.
— Кристофер! Где ты? Пожалуйста, Кристофер, вернись к своей Оливии!
Мой голос эхом отозвался в пустых и холодных залах. Я присела на диван в гостиной и заплакала так, как никогда не плакала в своей жизни. Кристофер исчез, даже не попрощавшись со мной. Алисия затребовала обратно своего сына, и Малькольм вышвырнул их, даже не дав попрощаться со мной. Тогда я поклялась, что я не допущу, чтобы подобное случилось с Коррин. Вернувшись на Рождество, Мал и Джоэль увидели то, чего никогда прежде не было в нашем доме. Малькольм решил устроить грандиознейший праздник из всех, которые когда-либо проводились в нашем доме. Он даже перещеголял Гарланда, которого сам обвинял в экстравагантности. Я сразу поняла, что в отношении Коррин обычная расчетливость уступала место расточительности.
Во-первых, список приглашенных значительно увеличился по сравнению с предыдущими Рождественскими праздниками. Он включал около пятисот человек, порой даже случайных знакомых Малькольма. Почти все сколько-нибудь известные собственники, бизнесмены или профессионалы в радиусе пятидесяти миль стали гостями праздника. Чтобы подчеркнуть особую роль Коррин, он разослал гостям особые приглашения от имени Коррин Фоксворт со следующим текстом: «Коррин Фоксворт сердечно приглашает всех вас на свой первый Рождественский бал в Фоксворт Холл». Текст был отпечатан золотыми буквами на первой странице приглашения.
В фойе был устроен бар, где гости могли выпить самого дорогого шампанского. Пузырящаяся жидкость в четырех огромных хрустальных сифонах, откуда ее нацеживали в огромные серебряные чаши. Шесть официантов наполняли граненые стаканы искрящимся напитком и вручали их по очереди прибывающим гостям. Куда бы ни падал взор гостей, их приветствовали официанты и официантки в черно-белой униформе, которые поминутно входили и выходили, разнося серебряные подносы с изысканными деликатесами — с маленькими кусочками хлеба, икрой, розовыми ломтиками лосося на крекерах, самыми большими креветками, которых я когда-либо видела в жизни, надетыми на позолоченные зубочистки.
Вторая Рождественская елка, установленная в зале, достигала десяти метров в высоту и была украшена тысячами игрушек и разноцветных огоньков. Звезда на верхушке дерева была отлита из чистого серебра, а у самого основания Малькольм бережно сложил десятки подарков для Коррин, завернутых в золотистую фольгу. Мне пришлось напомнить ему и о подарках для Мала и Джоэля.
