– Не получается, – густым басом сообщил художник.
Обернулся – бородатый, щекастый, румяный. Дохнул тяжким перегаром:
– Хотите, подарю, молодые люди? Могу с автографом.
– Почему не получается? – поразился Сергей. – Очень узнаваемо. Все, как есть…
Всмотрелся в линии:
– Погодите! Это вы то, что здесь случилось, рисуете? Неделю назад? Экран был другой: меньше, ниже…
Мощная пятерня вцепилась в бороду:
– А вы, значит, видели? Тогда вас, молодой человек, ничем не удивишь! Это, собственно, не рисунок, а эскиз. Знаете слово: инсталляция? Шибанула с утра идейка: лучи прожекторов, а посередке…
Карандаш быстро побежал по бумаге:
– …Символ… намек на причину всего этого безобразия…
Четырехугольный ящик. Крылатые женские силуэты. Длинные трости-ручки.
– Чудо! А какое чудо без Высшей воли? Мой друг по заказу импортного режиссера Ковчег Завета соорудил. Макет из подручных материалов. Грубо и безвкусно, как раз для фильма.
Далида больно дернула за руку. Сергей даже не пошевелился.
…Синичка! Почему он сразу не ушел, не убежал?!
– И я подумал: Ковчег! Источник Силы, способной рвать время! Представьте себе: полночь, прожектора, золотой отблеск. Люди, черные силуэты без лиц…
– Сергей, звоните немедленно! – приказала Далида. – Звоните!
Рыжий парень отрицательно мотнул головой:
– Не хочу. Зачем увеличивать список?
– Вы о чем? – с изумлением пробасил художник.
Ответа он не дождался.
* * *
– Микки! Это я, Далида. Сергей нашел Ковчег. Да! Два свидетеля, как вы и велели. Я все сделала, Микки! Я все сделала…
15:03
…Дюралюминь!..
Знаменитый Режиссер рыдал, стоя на коленях посреди гостиничного номера. Подвывал, булькал, бился лбом о пыльный ковер. Сквозь рыдания временами прорывались слова, но понять сказанное было невозможно. Даже гостям в сером, знавшим все наречия – живые, мертвые и еще не явленные миру. Что-то про дядю – zio, avevi ragione, zio! – про негодяя Муссолини, про деньги, будь они прокляты – dannazione! dannazione! Про то, что жизнь кончена, даже – о-о-о-о! – еще не начавшись.
Guai a me, guai!
– Вашей жизни ничего не угрожает, – казенным голосом сообщил гость, укладывая пачку цветных фотографий в кожаную папку.
– Вы дадите обещание… – начал было второй, листая сценарий.
Закончить фразу ему не дали. Вскочив на ноги, Режиссер подбежал к ближайшей стене и принялся ее бодать. Рыдания стали гуще. Лишь большой опыт позволил гостям уразуметь, что жизнь Знаменитому не нужна, если ему запретят снимать фильм – film! film! film! – великий, выстраданный – compleanno cuore! – фильм. Пусть его лучше убьют, разрежут на части – in piccoli pezzi! – отправят в страшный Gulag, отдадут на растерзание банде феминисток…
Film – questa è la vita! Без фильма его жизнь – просто maiale merda.
Утомившись биться об стену, Знаменитый сел на пол, горестно всхлипнул, почесал, где чешется.
Завыл.
Тот, кто листал сценарий, без всякой охоты достал из кармана пиджака мобильник. Включил, поднял выше…
Вой пошел на крещендо.
…Обождав, поднес телефон к уху, выслушал указания.
– Хорошо, снимайте свой фильм.
Вой стих.
– Сценарий перепишете. Пусть герои ищут что-нибудь другое, не столь сакральное…
Быстрый кивок.
– Мастеру заплатите. Мастер не виноват. Этот художник, кстати, человек с воображением. Он сумеет подсказать вам что-нибудь толковое.
Два быстрых кивка. Радостный, полный надежды взгляд.
Гость внезапно хмыкнул:
– И еще… Любовную линию оставьте, но пол одного из партнеров измените. Ясно?
Знаменитый Режиссер захрипел, булькнул. Разразился истошным, пробирающим до костей воплем:
– No, no, no! E 'impossibile! E 'impossibile! No-о-о-о-о!!!
* * *
Дерево горит, металл плавится. От макета, стоявшего в гараже, осталась лишь черная пыль. А там и она сгинула.
Фотографии исчезли первыми.
Пусто! Ни следочка!
– А теперь – меня! – оскалился лысый Валентин-Валюха. Он рвался из рук гостей: серых, одинаковых. – Мне теперь ни хрена не жить! В долги залез, мотоцикл продал… Да что вам объяснять, уродам? Люди для вас – говно…
Бородач, стоявший рядом, вздохнул с сочувствием. Его не держали.
– Вам заплатят, – скучным голосом уведомил гость. – С вашим нанимателем вопрос решен. Отпустите его!
Серые отступили на шаг. Лысый потер запястье, взглянул исподлобья:
– Благодетели… Спасибо, если так. Но все равно жалко. Вам не понять, душам казенным. Удачная была работа!
Гость кивнул:
– Куда уж удачнее! Весь город, можно сказать, оценил. Затянулась ваша инсталляция, Валентин Иванович. Души мы, конечно, казенные, поэтому вы до сих пор живы. Закон! Ибо не покарал Отец Бецалеля, сына Ури из колена Иуды, создателя Ковчега, и мастеров, ему помогавших, но возвысил их. Слишком очевидный прецедент… Так что творите себе дальше. Итальянцу для фильма понадобится замена. Не подлинная святыня, а что-нибудь языческое. Знаете выражение: «мерзость запустения»?
– Мерзость? – пробасил бородач. – Мерзость! Валюха! Твой идол – это же мерзость в квадрате! В кубе! Ты его серебрянкой покрой… Нет, мы лучше сделаем. У меня идея есть!..
Гость еще раз кивнул, одобряя. Достал из портфеля две бутылки коллекционного «Courvoisier L’Esprit», водрузил на табурет:
– Это в качестве компенсации.
– О-о-о-о! – восхитился бородач, дергая друга за руку. – Ты видел? Лично я такое чудо вижу впервые! Валюха, Валюха! Живем!..
Лысый втянул ноздрями воздух, улыбнулся:
– Дюралюминь!
День девятый
В последний час! Новости! Сенсации!Найден эликсир молодости! Всего 1 стакан в день!Дворник нашел отрезанную голову олигарха!Мальчик, которому два млн. лет, раскрыл тайну жизни и смерти!Покончила с собой 37-летняя певица! Семь выстрелов в затылок!Катастрофа на площади! Мы обречены?!
01:45
…юношей и дев по желанию ее…
– …Иисус сказал народу: воскликните, ибо Господь предал вам город! Город будет под заклятием, и все, что в нем – Господу…
Голос Владыки Камаила гулко отзывался под высокими сводами. Всюду стылая тьма, лишь вокруг Владыки – круг желтого света.
– …Только Раав блудница пусть останется в живых…
Далида стояла на коленях. Глаза закрыты, руки скрещены на груди.
– И вывели Раав и отца ее, и мать ее, и братьев ее, и всех, которые у нее были, и всех родственников ее вывели, и поставили их вне стана Израильского. А город и все, что в нем, сожгли огнем…
Леопард дернул подбородком:
– Вы что-то хотели добавить, Пятый из Седьмой Череды?
Микки выступил из темноты:
– Да, Владыка. Из Книги Судей, повествование о Самсоне, Судье Израильском…
Взглянул сверху вниз на ту, что была перед ним. Брезгливо поморщился:
– После того полюбил он одну женщину, жившую на долине Сорек; имя ей Далила. К ней пришли владельцы Филистимские и говорят ей: уговори его, и выведай, в чем великая сила его и как нам одолеть его, чтобы связать его и усмирить его; а мы дадим тебе за то каждый тысячу сто сиклей серебра.
– Тоже прецедент, – согласился Камаил.
– Мне здесь слова нет? – тихо спросила брюнетка.
Леопард с неохотой шевельнул губами:
– Говори!
– Ковчег мы нашли. Я нашла! Сергей не хотел говорить вам… Вы обещали! Обещали!..
– Обещали, – согласился Леопард. – Пятый из Седьмой Череды!
Микки склонил голову:
– Слушаю и повинуюсь, Владыка!
– Отпусти эту женщину в дом ее, и не твори ей зла. И всем, которые у нее есть, и близким ее, и дальним зла не твори. И наполни ее дом богатством, приведи к ней юношей и дев по желанию ее, пришли музыкантов и танцоров. И пусть возрадуется эта женщина в сердце своем, говоря: вот, я жива и весела, другой же, невинный, пострадал ради меня. И пусть счастлива будет!
– Исполню, Владыка.
Леопард оскалился:
– Думаю, пары часов ей хватит для радости. Ладно, мы не жадные! Сутки, от зари до зари. А там – по обычной процедуре. Скажи, кому надо, Микки, чтоб не стеснялись. Пусть сама попросит… Скажем так, о перемене участи.
Владыка Камаил Девятый шагнул прочь. И тьма сомкнулась за ним.
03:01
…и достал расческу…
– Слеза, слеза, слезинонька,Катись, моя слеза.Тужить ведь не новинонька,Но это есть душа…
Песня – нежданная, непрошенная среди темноты, подступившей со всех сторон. Смешные слова, давняя мелодия.
– А вдруг потом покажется,Что плачется не зря,И боль в душе уляжетсяС тобою, слезинонька, слеза…
Сергей допил остывший кофе, поставил хрупкую фарфоровую чашку на каменный пол. Кофейник ждал на пластиковом столе – в шаге от табурета, куда усадили пленника. Вначале решил – камера. Чуть обвыкнув, изменил решение: не камера – зал. Размером с аэропорт класса Орли. Где-то, наверное, есть стены и потолок, но очень далеко.
Думалось о подобной ерунде по самой простой причине: больше не о чем. Двадцать четыре года – краткий срок. Что мог, кого мог – уже вспомнил.
