Песенка детской поры, родившаяся на асфальте, возле кирпичных и бетонных стен. Дурацкая песенка, но Лэх знал, что это, собственно, и было его главной мечтой — лес, поле, сад, лично ему принадлежащее жилище, запас необходимого на несколько лет, независимость. Все начала и концы очевидны, не боишься случайностей, зная, что способен одолеть любую беду. Днем работаешь, а вечером тихие радости в семейном кругу, и никакое падение акций тебе не угрожает. Все сам, и посторонние непостижимые силы вроде инфляции против тебя слабы.
Но понятно было, что даже концерн «Уверенность» такого не может. Самое большое, на что он способен, — добиться, чтобы квартира на двухсотвосьмидесятом этаже стала ему по душе…
И люди в этом краю были другие. У железнодорожного переезда со скромной будочкой Лэх посидел на скамье рядом с женщиной, которая заведовала тут хозяйством. Электротяг первобытной конструкции проволок за собой длинный грузовой состав и угромыхал вдаль. Рельсы остались лежать, пустые, спокойные, как бы существующие сами для себя, казалось, ветка из никуда выходит и ведет в никуда. Здесь была даже кошка. Редкостное животное вскочило на скамейку рядом с Лэхом, требовательно толкнуло его в руку шерстистым лбом, издало негромкий рокочущий звук. Осторожно, опасаясь нарваться на грубость, Лэх спросил женщину, не скучно ли ей тут. Она благодушно посмотрела на него.
— А что такое скука?
Потом, подумав, объяснила:
— У меня же нет телевизора. Понимаете, моя родственница пишет из города. Она каждый вечер надеется на что-нибудь хорошее, и обязательно разочарование. А когда ничего нет, то и не скучаешь.
Вдоль насыпи были высажены цветы. Черная кошка забралась к женщине на колени, терлась головой о ее руку. Живут же люди!
Правда, на стенке будочки красовался плакат:
ДОПУСТИМ, ЧТО в катастрофе погибла ВАША семья, ВЫ потеряли работу, ВАМ изменил друг и неизлечимая болезнь подтачивает ВАС.
ВЫ все равно можете быть СОВЕРШЕННО СЧАСТЛИВЫМ!
Обратитесь к нам!
Прочитав это, Лэх кисло усмехнулся. Когда потеряна работа, обращаться, вероятно, поздно. Вернее, не с чем.
Еще через час пути он остановил автомобиль, чтобы по цифрам дорожного указателя убедиться, что едет правильно. Вынул из бумажника последнее письмо Сетеры Кисча, сверился. Тут кругом было разлито уже полное благолепие. Звенели кузнечики, разнообразные цветы, не требуя платы, сверкали головками в густой траве, источала безвозмездный аромат кленовая роща. И вообще пейзаж был таким, каким мог быть в начале тысяча восемьсот семидесятых.
Лишь странная косая башня у горизонта, на самой границе обзора, несколько портила идиллию, словно гигантский сизый палец указывая из земли в небо, — всю жизнь проживешь и не узнаешь, что такое, зачем она. Да еще здесь же, рядом с указателем, рекламный щит задавал провокационную загадку:
А ВАМ НЕ СТЫДНО?
Далее шло по нарастающей. На следующем розового цвета плакате значилось:
ДУРНОЕ НАСТРОЕНИЕ СЕГОДНЯ ТАКАЯ ЖЕ ДИКОСТЬ, КАК ЗУБНАЯ БОЛЬ
И серию заканчивал выполненный броским люминесцентом отчаянный рекламный вопль уже на самом въезде в городок:
Разница между ПЛОХИМ НАСТРОЕНИЕМ и ЗУБНОЙ БОЛЬЮ в том, что первое излечивается МГНОВЕННО, НАВСЕГДА.
Свяжитесь же с нашим местным агентом!
Когда Лэх миновал две улицы и покатил по третьей, ему показалось, что он уже из книг прекрасно знает этот городишко. В таких местах за неимением другого должны гордиться прошлым, и оно действительно есть, как правило. Либо захудалая битва поблизости происходила, либо столетие назад бум, связанный с углем, золотом, нефтью или игорным бизнесом. Зафиксированный в старых романах привычный набор для подобных населенных пунктов включает седобородого старожила, памятник генералу (никто не помнит, с кем он воевал), «историческую улицу», где каждому дому не менее двадцати, а тому, в котором ресторан, целых восемьдесят, массу зелени, чистый воздух. Из этих краев — опять-таки судя по романам — старались убежать в молодости, а стариками часто возвращались доживать.
Лэх катил, а городок будто старался оправдать именно такую литературную репутацию. Памятные доски с надписями украшали дома, отдыхала, лежа в кольце чугунной ограды, древняя пороховая пушка, а площадь вокруг была замощена булыжником — камни качались под чутким колесом, словно те больные зубы, вылечить которые труднее, чем настроение.
Пешеходов почти не попадалось на тротуарах (тут были тротуары), но с той поры, как Лэх покинул бетонку, он и мобилей не встретил ни одного. Удивление брало, просто не верилось, что в преуспевающем задымленном мире могло сохраниться такое отсталое, незамутненное местечко.
Сидевший в покойном кресле возле своего дома седобородый старожил поднял руку, кивнул, приветствуя проезжающего Лэха, и тот остановил машину. Ему пришло в голову, что его неожиданным приездом Кисч может быть поставлен в затруднительное положение.
Старик охотно поднялся с кресла. Сразу выяснилось, что с этим почтенным горожанином склероз делал, что хотел.
— Вы говорите, поесть?… У нас каждый… каждый… Черт, забыл, как называется!
— Каждый понедельник?
— Нет, не то.
— Вторник, четверг?
— Каждый дурак… — Старик махнул рукой. — И не это тоже.
— Кретин? — Лэх старался помочь.
— Каждый желающий — вот оно. Каждый желающий насытиться идет в ресторан. Вон туда.
— Что вы говорите?! Разве у вас нет отделения «ЕШЬ НА БЕГУ»?
— А на дьявола они нужны… эти, как их…
— Лепешки?
— Нет!
— Таблетки?
— Да нет же! Зубы! Зачем зубы, если только глотать концентрат?
Зубов у старожила был полон рот и, судя по цвету, своих. Он вызвался проводить Лэха и в ответ на участливое замечание, что забывчивость можно лечить, задрал голову, остановившись.
— А я на нее не жалуюсь, на эту… ну…
— На память, на судьбу, на жизнь?
— На жену не жалуюсь. Она от химических лекарств чуть не померла пятьдесят лет назад. И с тех пор мы ни одной таблетки… А насчет памяти — она у меня отличная. Я, например, вот эти никогда не забываю… ну эти… как они называются.
— Слова?
— Не слова, а эти… Ну, которые бегают, прыгают, читают. Вообще все делают.
— Людей не забываете?
— Глаголы! Помню глаголы все до одного. Существительные только иногда вылетают. Ну и плевать!
Отсутствие мобилей и неунывающий старик гармонировали с обликом ресторана. Заведение было чуть ли не археологической древности, о чем гордо свидетельствовала медная табличка на стене: «Существуем с 1009».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
