— Брось дрын! — успел крикнуть Валерий и загородил собой подполковника.
Непонятно как, но Иванов понял, что надо делать, — встал рядом.
— Вот это собака, — совершенно не испытывая страха, выговорил Бубнов, — настоящий вожак.
Глава 24
Тот вечер не предвещал никаких экстремальных ситуаций или событий, существенно влияющих на жизнь дома. Первый теплый, по-настоящему весенний вечер. На небе ни облачка, ни птицы. Вороны уже угомонились, голуби попрятались по вентиляционным дыркам под плоскими крышами, а стрижи ещё не прилетели из жарких стран. Стрижам в московском небе ещё нечего было делать.
Зато у Бабкома время весенних сумерек — самый жаркий и плодотворный час дня. Час Бабкома. Одновременно его можно было бы назвать преддверием или увертюрой к собачьему часу, так как пройдет совсем немного времени, и вернувшиеся с работы владельцы четвероногих друзей поведут своих питомцев на прогулку.
Сегодня пищи для разговоров хватало. Обсуждали зверское убийство подполковничьего шпица, покупку Чубом машины, нападение на переводчицу из четвертого подъезда. Словом, было о чем. Но особенной темой стало появление нового собаковладельца. Собственно, не такой уж и новый. Можно даже сказать, старожил. Но до сих пор о его существовании имелись весьма скудные сведения. Скучный человек. Теперь Бабком напрягал десятки мозгов, серое вещество некоторых, пораженное склерозом, отказывалось реагировать на электрические импульсы эмоций, и тогда старческие и не совсем старческие лица сжимались в мучительную гримасу обиды и боли от бессилия вспомнить что-либо значительное. Выходит утром в девять. Жена в девять тридцать. Детей нет. Выписывает «МК». В нетрезвом состоянии замечен не был. Здоровается.
Мимо Бабкома прошли последние работающие жители дома. Настал черед выводки. Теперь пошли на выход те, кто вернулся раньше. Именно в это время на узкую площадку внутреннего двора вкатился грузовичок-полуторка. В кабине сидели трое: два пассажира, сопровождавших груз, и шофер. Они медленно ехали по двору и внимательно разглядывали таблички у входных дверей. Наконец остановились.
— Слушай, мать, где тут «Ариэл» распалагаетца? Скажи, да… — высунув голову наружу, спросил один. — Падвал нада… Склад…
Бабком шевельнулся. Словно вечерний ветерок прошел над болотцем, кивнув черными стручками камыша.
— Туда, туда, вокруг.
— Там дороги нет… Там пусто…
— Во-во, вкруг пустыря. Там дорожка асфальтовая. Вкруг и прямо сюда с той стороны. Иначе никак…
— Долго жить, бабушка, будешь…
И «бычок» поехал, набирая скорость вкруговую.
— С ума сошла, там же недостроено. Засядут.
— А и черт с ними, с грачами, надоели… Гур-гур-гур, гур-гур-гур, утром самый сон, а эти давай ящики кидать. Как тараканы в Москву налезли. Нет, раньше такого не было…
— Так ты сама смоленская…
— И что? Я с войны здеся. А все равно такого не было.
Надо сказать, что ещё лет десять—пятнадцать назад ни за что не соврали бы. Ко всем кавказцам относились так же, как к грузинам или армянам, благодаря общим врожденным качествам — радушию и хлебосольству. Теперь нет. Теперь все запутаннее и сложнее. Сегодня, говорят, смирный, а завтра, глядишь, людей в заложники возьмет. Трудно Бабкому разобраться в государственной политике. Разобраться бы в своем доме.
«Бычок» скрылся за поворотом, чтобы вырваться на вечерние просторы пустыря. Там водитель включил фары и, вспарывая двумя никогда не моргающими гляделками темноту, двинулся по узкой асфальтированной дорожке вкруговую. Точно. После поворота дорожка сворачивала обратно и вела к дому с другой стороны.
К тому моменту Бабком давно забыл о содеянном и переключился на Машу, продавщицу местного магазина. Но сначала на её собаку, великолепную немецкую овчарку: прямая спина без горбинки или малейшего прогиба, мощная, развитая грудь, лоснящаяся шерсть — волосок к волоску, и вообще…
— Встречать пришла…
— Рута, Руточка…
Но овчарка, скользнув по старухам у подъезда равнодушным взглядом, для порядка шевельнула хвостом туда-сюда и побежала дальше к соседнему подъезду, где располагался магазин и где её уже дожидалась стоящая на ступенях Маша. Маша попрощалась со всеми, как это делала всегда, и ушла по тому же маршруту, что и «бычок».
А кавказцам не повезло. То есть так и должно было случиться. Асфальт внезапно кончился, когда До цели оставалось каких-нибудь триста метров. Неподсохшая после снежной зимы земля с вожделением приняла в свои коричнево-творожные объятия колеса автомобиля. Грузовичок, досадно крякнув, решил выпростаться из объятий одним махом, но засел по самые ступицы и с каждым рывком оседал все больше и больше.
Конечно, они вылезли. Конечно, матерились, обвиняя шофера, а шофер сопровождающих — один вел, другие справлялись о дороге, — метнулись по грязи, разыскивая подходящий материал под колеса, и ничего не нашли. Полумрак над пустырем огласился гортанным матом. Прогуливающие мелких собак отпрянули подальше от центра, поближе к краю, к цивилизации.
А вот Маша шла напрямки. По дорожке. Дорожку проложили в то далекое время, когда в стране дули «ветры перемен», редакции всех СМИ соревновались, кто больше этих ветров выдует в своих статьях и дикторских текстах. И котлован под бассейн тогда же вырыли. И деревья стали сажать, потому что дешевле, а на бассейн не хватило. Но не хватило и на деревья. Не хватило и на километровую дорожку для бега трусцой. Вот почему она кончилась, поперхнувшись за триста метров до дома.
Маша шла напрямки. Рута, натура свободолюбивая, никогда не бежала рядом, предпочитала рыскать в темноте по кустам и появлялась около хозяйки время от времени. Однако такое поведение отнюдь не означало манкирования собакой своих прямых обязанностей по охране Маши. Просто так было заведено.
Ее заметили метров за сто.
— Какой овец к нам торопится… — спустя некоторое время, когда женщина появилась в свете фар, высказался один из кавказцев.
Работы по вызволению колес из вязкого плена прекратились. Теперь наблюдали все трое, включая шофера. Расстояние сокращалось.
Стояли.
Смотрели.
Ждали.
Маша, ослепленная светом фар, шла прямо по асфальтовой дорожке к повороту. Уже нужно было взять правее на тропинку, но она миновала её, подобно зайцу или сайгаку, бегущему в свете фар перед машиной, не в силах выйти из светящегося коридора.
Внезапно впереди выросла человеческая фигура. Женщина даже не перепугалась, так как не могла толком рассмотреть препятствие, просто попыталась обойти, но её схватили за руку выше локтя. Ни один собачник не позволил бы себе подобного движения — её все знали. Все знали о существовании Руты. Эти не знали.
