Внезапно зазвонил телефон. Сестричка сняла трубку, и по ее удивленно поднимающимся бровям Маша поняла, кто это звонит.
– Вы уверены? – недоуменно вопрошала сестричка в телефон. – Вы понимаете, куда звоните? Это родильное отделение, а не справочная…
Трубка клокотала что-то в ответ.
– Это меня, меня, – закричала Маша. – Ой, сестричка, миленькая, это мой муж, он из-за границы звонит, не вешайте трубку…
Сестричка недовольно пожала плечами, но трубку все-таки дала. Маша слушала захлебывающийся где-то там вдалеке Сашкин голос, и на все отвечала только: «Угу». А что еще говорить? Сашка уже знал, и что дочка, и даже все параметры, и что все хорошо. А Маша и всегда знала, что он ее любит. После очередного Машиного: «Угу» сестричка не выдержала и возопила:
– Да скажи ж ты ему хоть что-то по-человечески! Муж ей, такой везучей, в родилку звонит черт-те откуда, кому рассказать – не поверят, а она все «Угу» да «Угу»!
Маша засмеялась и стала прощаться с мужем.
– Я там тебе все написала дома, что еще сделать, и мама все знает, и я тебя завтра жду.
– Да не завтра, сегодня, – поправил ее Саша. – У меня самолет через три часа. Привет.
Повесив трубку, Маша не стала ложиться, а наоборот, осторожно села, проверяя, на месте ли все части организма. Сестричка предусмотрительно откатила ее подальше от телефона.
– Ты полежи, полежи пока, – сказала она, – скоро уже в палату отвезу.
Маша осмотрелась. Оказывается, кроме нее и сестрички, вокруг было полно народу. Не так далеко виднелся вход в родилку, туда кого-то вели, оттуда периодически выбегали врачи и медсестры, рядом стояло несколько каталок, на которых лежали такие же, как Маша, отмучившиеся счастливицы. У одной на груди лежал довольно большой байковый сверток – Маша не сразу поняла, что это младенчик.
– А где моя? Я тоже хочу! – потребовала она в пространство.
Откуда-то рядом с ней возникла Татьяна Ивановна.
– Как себя чувствуешь? – заботливо спросила она.
– Нормально, – ответила Маша. Новая мысль внезапно пришла ей в голову.
– Татьяна Ивановна, я так быстро рожала, наверное, вся порвалась?
– Ничуточки, – гордо ответила врач. – Как новенькая, завтра бегать будешь.
– А можно мне ребеночка посмотреть? – кивнула Маша на соседнюю каталку.
Татьяна Ивановна чуть поморщилась.
– Нет, Маш, девочку уже унесли. Там педиатр небольшие проблемки с дыханием нашла, ты ее завтра посмотришь.
– Но с ней все в порядке? – вскинулась Маша, внезапно встревожившись.
– Ну ты ж сама слышала, как кричит, – снова сказала Татьяна Ивановна, попрощалась и быстро ушла.
Хоть и говорят, что материнское сердце – вещун, но никаких настораживающих мыслей Маше в голову ни тогда, ни после не приходило. Она была совершенно спокойна и довольна. И девочку родила, и сама не покалечилась – красота. Впрочем, у Маши по-другому и быть не могло.
Машиной соседкой по двухместной послеродовой палате оказалась та самая красивая девушка с косой, которую Маша видела в приемном покое, Сюзанна. Она тоже благополучно родила дочку, это были ее первые роды, и она была полна впечатлений. Они с Машей проговорили безостановочно часа два, причем каждая практически в режиме монолога. Насколько Маша помнила, после первых родов с ней тоже было нечто похожее, очевидно, это такой общеженский способ выхода из родового шока. Потом Маша решила встать и сходить умыться, благо умывальня – кран, душ и туалет – были в той же палате. Поход ей удался неожиданно легко – страшно было только первый раз оторваться от кровати. Вообще она чувствовала себя на удивление прилично, только очень хотелось пить. В умывальне Маша нашла литровую банку, наполнила водой из-под крана и выпила, не отрываясь. Наполнила снова и взяла с собой в палату, но по дороге снова выпила почти всю. Сюзанна уже спала и во сне почему-то всхлипывала. Маша тоже легла и уснула.
Их разбудила нянечка, разносящая утренние градусники. Обе застонали и попытались укрыться в подушках, но та была неумолима:
– Вставайте, вставайте, через полчаса завтрак, потом обход. Привыкайте, вот как кормить начнут носить, чего делать-то будете?
Кормить! Маша подскочила на кровати. Действительно, ведь детишек приносят кормить. Интересно, пришло ли молоко? Маша пощупала грудь, та была горячей и твердой. Черт! Надо начинать расцеживать, а то мастит в момент заработаешь. С Колькой ей в свое время пришлось помучиться, молока было много, и больно поначалу было ужасно.
Нянечка вернулась за градусником, и Маша спросила:
– А когда кормить принесут? И мне чашка для сцеживания нужна стерильная.
– Чашку дам, – ответила нянечка, – а кормить принесут, как здорова будешь, у тебя вон температура тридцать семь и пять.
– Это от молока, – Маша ничуть не огорчилась. – А если все в порядке, то когда?
– Ну, может, завтра. Врача спроси. – И ушла.
После невкусного больничного завтрака Маша сходила в молочную комнату – была такая – и обзавелась там стерильной чашкой. Роль чашки, правда, выполняла майонезная баночка, но какая разница, главное, чтоб стерильная была, а эту Маша лично достала из стерилизатора. Пришла в палату, уселась поудобнее и занялась доильным процессом.
Не так-то это просто – извлечь молоко из отвыкшей трудиться груди. Но Маша не сдавалась, и минут через двадцать напряженной работы – даже пальцы устали – в баночку стало по капле стекать сперва прозрачное голубоватое молозиво, а потом и настоящее, белое, густое молоко.
Надоив примерно полбаночки и почувствовав, что грудь снова стала мягкой, Маша на время прекратила процесс. Сюзанна, отказавшаяся подвергать себя экзекуции, скептически оглядела результат Машиных трудов.
– И что, этого хватает? Как же малыш наедается?
– Да ты что? – рассмеялась Маша. – Это только сначала. Потом чем больше кормишь, тем больше молока приходит. Только сцеживать надо.
– Ну уж нет. Я лучше буду смесями кормить, чем так мучиться. Сейчас отличные смеси, водой развела – и готово.
Маша посмотрела на нее, как на дурную младшую сестренку. Сюзанна ей нравилась. Она была младше самой Маши лет на десять – другое, новорусское, поколение. Закончила школу, вышла замуж. Муж чем-то таким торговал, вроде машинами, но точно ей известно не было. Все это Маша узнала вчера во время их безумной беседы. Сюзанна не училась, не работала и не собиралась. Маше все это было странно и непривычно, но интересно. Как будто наблюдаешь за диковинным животным. Сюзанна даже внешне напоминала какое-то прелестное животное, вроде оленя – глаза, коса… Очень была красивая. Как с картины Веронезе. Маша сказала ей об этом, но комплимент пропал втуне – Сюзанна не знала, кто такой Веронезе. При этом она была доброй и ничуть не жадной. Вскоре после завтрака нянечка притащила в их палату две полные сумки – от Сюзанниных родственников, и та, разобрав их, немедленно начала закармливать Машу невиданными фруктами и французскими йогуртами, отдавая ей даже больше, чем ела сама. Так как завтрак был, прямо скажем, не ах, саму Машу никто пока не навестил, а есть хотелось, Маша принимала угощение с благодарностью, в душе понимая, что отдарить соседку равноценным образом не удастся – при всех их с Сашей достатках и заграничной жизни она половины продуктов в глаза не видала. Она даже попыталась сказать Сюзанне об этом, но та махнула рукой.
– Да перестань ты, я все равно всего не съем, они шлют, как безумные, а мне тут что – лопни? Сейчас, вот увидишь, еще принесут.
Между тем Маша стала задумываться, где же ее-то родные? Сашка ладно, он, может, и не долетел еще, а мама? С вещами и едой? Хочется же, в конце концов, нормальный халат одеть, не говоря уж о рубашке и прочем. Как удалось выяснить, родственники даже сюда, в палату, могли пройти, стоило только «попросить» как следует, не скупясь, нянечку внизу. Мама должна была прийти, уж Маша-то свою маму знала. А вот не шла. Это было странно, но даже тогда не подумалось Маше ничего плохого.
А после обеда ей принесли пакет с вещами. Маша быстро разворошила его – халат, рубашка, тапочки… Ни записки, ничего.
– А там кто-нибудь внизу ждет? – спросила удивленная Маша нянечку, доставившую пакет.
– Да что ты, какое ждет, – отмахнулась от нее та. – Пакет с утра лежит, его ж и не сдали по-человечески, сунули на стойку. Я уж пожалела, думаю, дай снесу…
Нянечка явно напрашивалась на гонорар за свой человеческий подвиг, но Маше было не до того. Она по-настоящему испугалась. Что должно было случиться с мамой – пакет был точно от мамы – чтобы та вот так бросила его и ушла? Не зашла, не написала записки, не подошла снизу к окну… Маша помнила, как все было прошлый раз – тогда, конечно, о визите родственников в палату нечего было и думать, времена были не те, но записки ей писали, и под окном все время кто-то стоял, и вообще… Нет, там явно что-то случилось. Но что? Она же разговаривала вечером, все было в порядке. Может, Сашка? Там самолет… Да что она в конце концов гадает, надо сейчас же пойти и позвонить домой.
