затем сделал что-то неожиданное: лег рядом со мной и прижал меня к своему боку, мое раненое плечо было вверху, а голова на его груди. Это было немного нелепо — я был выше, отчего мои ноги чуть выступали дальше его ног, но, тем не менее, это ощущалось хорошо. Это ощущалось правильно.
— Я сказал именно то, что думал, — сказал мне Эш. — Я могу быть любым мужчиной, каким ты захочешь. Так долго, пока могу быть твоим мужчиной.
Я вздохнул.
— Я не хочу, чтобы ты менялся ради меня.
— Эмбри, это брехня…
— Нет, — прервал я, — ты не понимаешь то, что я говорю. Нет, «я не хочу, чтобы ты менялся ради отношений», а «я вообще не хочу, чтобы ты менялся, особенно ради меня, потому что я хочу, чтобы ты был таким, какой ты есть». Кроме того, не думаю, что ты сможешь измениться, Эш. Думаю, ты мог бы попробовать на какое-то время. Думаю, ты мог бы это скрыть, если бы пришлось. Но я думаю, что внутри тебя всегда будет зудящий темный угол, кричащий в темноте, чтобы его высвободили. Это съест тебя изнутри.
Мы долго лежали, слушая ветер в листьях и звуки ночных животных. Рука Эша лениво скользила по моей руке, и, несмотря на самый грубый секс, который у меня когда-либо был, несмотря на пулевые ранения и на то, что мы застряли посреди зоны военных действий, я почувствовал какое-то приятное умиротворение. Я понял, что все дело было в Эше. Эш заставил меня это почувствовать. Чувствовать себя защищенным и лелеемым, хотя я уже был очень хорош в том, чтобы защищать и лелеять самого себя. Но все было иначе, когда это исходило от кого-то другого, полагаю, все социальные пружины человеческого мозга были созданы, чтобы вознаградить чувство внимания, исходящее от другого человека.
Впрочем, это не казалось какими-то пружинами. Это было похоже на раскаленную магию, тайную алхимию, которые были созданы скольжением его пальцев по разорванному рукаву моей куртки и устойчивыми ударами его сердца под моим ухом. Забавно, что он предупреждал меня, что я окажусь на земле со слезами на глазах, и именно так и было, я лежал на земле с глупым счастливым теплом, покалывавшим мои веки, за исключением того, что мое тело заполняла его теплота, а мои слезы скатывались на его покрытую курткой грудь, а не в грязь.
— Не знаю, почему я такой, — сказал Эш после нескольких долгих минут. — И я перехожу от принятия вещей, которых хочу, к ненависти из-за того, как они мне нужны. Но если ты, Патрокл, не возражаешь из-за того, какой я, то я постараюсь не беспокоиться об этом. До тех пор, пока ты не исчезнешь.
— Я покончил с бегством от тебя, — честно сказал я. — Я пробовал, и это не имело значения… ты преследовал меня, куда бы я не поехал.
— А ты преследовал меня, — пробормотал он, переворачиваясь, чтобы снова прижаться губами к моим губам. — Мой маленький принц.
И вот так начался очередной акт нашей трагедии.
ГЛАВА 16
Эмбри
Настоящее
Вертолет коснулся земли с толчком, но Грир не проснулась. Я ее не виню — между похищением и спасением, последние четыре дня были для нее адом, на самом деле, адом для всех нас, но больше всего для нее. Я помню ее лицо в окне, когда Мелвас касался ее. Еще я помню ее слезы и связанные руки, хватающиеся за меня, когда я стоял у ее постели позже.
Я уже однажды чувствовал такое и сам — этот дезориентированный прилив благодарности и страха, любви и саморазрушения. Как я мог ей отказать, когда требовал того же самого от Эша после того, как я чуть не умер?
Как я мог отказать ей, когда это означало отказаться от прошлых и нынешних версий меня?
Вертолетная площадка в Кэмп-Дэвид заполняется людьми, когда винты вертолета замедляются, и я ожидаю, что Люк или какой-нибудь другой агент будет ожидать у двери. Не знаю, почему, ведь я должен был знать, что там будет Эш, стоящий с глубокими кругами под глазами и черной щетиной, которая перешла в стадию густой и восхитительно отросшей. Он опускает голову, чтобы забраться внутрь, и его лицо, когда он видит Грир, меня пронзает из-за всех тех чувств, которые у меня появляются — ревности, любви и гордости. И гнева, гнева больше всего. Не самый старый гнев, который мне принадлежит, но достаточно старый. Гнев войны.
Этот пронзающий взгляд на лице Эша — из-за Мелваса. Эта единственная слеза скользит по щеке Грир, когда она открывает глаза и понимает, что она в безопасности дома, и ее сэр здесь, чтобы поднять ее на своих сильных руках — эта слеза так же лежит на плечах Мелваса. И хреново то, что слеза и взгляд могут иметь такое же значение, как и пуля в моем плече, как и горящая деревня, как и тела мужчин, которых я поклялся защищать в тех богом забытых горах. Но мне все равно. Мне просто все равно, и я обещаю себе здесь и сейчас, что Мелвас больше не сможет причинить боль людям, которых я люблю. Я об этом позабочусь, так или иначе. Каким-нибудь образом.
Эш расстегивает ремни безопасности Грир и выносит ее из вертолета. Я следую за ним, чувствуя себя странно неуместно, пока мы направляемся к большому дому. Ветерок начала лета развевает длинные светлые золотистые волосы Грир, развевает воротник рубашки Эша, и они так красивы вместе, идеальная пара, Герой Америки и Любимица Америки. Картинка для идеального любовного романа.
И где остаюсь я?
Эш распускает из дома всех, кроме меня, и мы вместе проходим в хозяйскую спальню. Я опускаюсь в кресло в углу, до этого момента, не понимая, насколько я измотан. Все мое тело, казалось, растеклось по обивке, меня окутало обреченное изнеможение. Я наблюдаю, как Эш осторожно кладет Грир на край кровати. Она смотрит на него снизу вверх серыми глазами, такими пустыми и усталыми, что я вынужден отвести взгляд.
— Маленькая принцесса. Я собираюсь раздеть тебя и вымыть, — объясняет он, — а потом ты поспишь.
Она не отвечает, просто поворачивает голову, чтобы отвести от него взгляд.
Эш ловит ее подбородок, и когда говорит, его голос такой же нежный и глубокий, как в тот момент, когда он обещал любить ее в болезни и здравии.
— Правильный ответ: «Да, сэр».
Эти слова освещают жизнью ее лицо. Она смотрит на него, словно на самом деле
