дылда
в монокле
лезет к мужчине.
Целует
у мальчика
десять пальчиков.
Пока
и днем и ночью
вот это длится,
не отстают
и прочие
действующие лица.
Я сбежал
от сих насилий,
но
вполне уверен в этом,
что в дальнейшем
кот Василий
будет жить
с велосипедом.
Под потолком
притаилась галерка,
места у нее
высоки…
Я обернулся,
впиваясь зорко:
— Товарищи,
где свистки?!
Пускай
партер
рукоплещет —
«Браво!» —
но мы, —
где пошлость,
везде, —
должны,
а не только имеем право
негодовать
и свистеть.
[1928]
КТО ОН?
Кто мчится,
кто скачет
такой молодой,
противник мыла
и в контрах с водой?
Как будто
окорока ветчины,
небритые щеки
от грязи черны.
Разит —
и грязнее черных ворот
зубною щеткой
не тронутый рот.
Сродни
шевелюра
помойной яме,
бумажки
и стружки
промеж волосьями;
а в складках блузы
безвременный гроб
нашел
энергично раздавленный клоп.
Трехлетнего пота
журчащий родник
проклеил
и выгрязнил
весь воротник.
Кто мчится,
кто скачет
и брюки ловит,
держащиеся
на честном слове?
Сбежав
от повинностей
скушных и тяжких,
за скакуном
хвостятся подтяжки.
Кто мчится,
кто скачет
резво и яро
по мостовой
в обход тротуара?
Кто мчит
без разбора
сквозь слякоть и грязь,
дымя по дороге,
куря
и плюясь?
Кто мчится,
кто скачет,
виденьем крылатым,
трамбуя
встречных
увесистым матом?
Кто мчится,
и едет,
и гонит,
и скачет?
Ответ —
апельсина
яснее и кратче,
ответ
положу
как на блюдце я:
то мчится
наш товарищ докладчик
на диспут:
«Культурная революция».
[1928]
СЛЕГКА НАХАЛЬНЫЕ СТИХИ
ТОВАРИЩАМ ИЗ ЭМКАХИ
Прямо
некуда деваться
от культуры.
Будь ей пусто!
Вот
товарищ Цивцивадзе
насадить мечтает бюсты.
Чтоб на площадях
и скверах
были
мраморные лики,
чтоб, вздымая
морду вверх,
мы бы
видели великих.
Чтобы, день
пробегав зря,
хулиганов
видя
рожи,
ты,
великий лик узря,
был
душой облагорожен.
Слышу,
давши грезам дань я,
нотки
шепота такого:
«Приходите
на свиданье
возле бюста
Эф Гладкова».
Тут
и мой овал лица,
снизу
люди тащатся…
К черту!
«Останавлица
строго воспрыщаица»,
А там,
где мороженое
морит желудки,
сверху
восторженный
смотрит Жуткин.
Скульптор
помнит наш режим
(не лепить чтоб
два
лица),
Жаров-Уткин
слеплен им
сразу
в виде близнеца.
Но —
лишь глаз прохожих пара
замерла,
любуясь мрамором,
миг —
и в яме тротуара
раскорячился караморой.
Только
лошадь
пару глаз
вперит
в грезах розовых,
сверзлася
с колдобин
в грязь
возле чучел бронзовых.
И с разискреннею силищей
кроют
мрачные от желчи:
«Понастроили страшилищей
сволочи,
Микел Анжелычи».
Мостовой
разбитой едучи,
думаю о Цивцивадзе.
Нам нужны.
товарищ Медичи,
мостовые,
а не вазы.
Рвань,
куда ни поглазей,
грязью
глаз любуется.
Чем
устраивать музей,
вымостили б улицы.
Штопали б
домам
бока
да обчистили бы грязь вы!
Мы бы
обошлись пока
Гоголем
да Тимирязевым.
[1928]
ПОМПАДУР
Член ЦИКа тов. Рухула Алы Оглы Ахундов ударил по лицу пассажира в вагоне-ресторане поезда Москва — Харьков за то, что пассажир отказался закрыть занавеску у окна. При составлении дознания тов. Ахундов выложил свой циковский билет.
«Правда», № 111 /3943.
Мне неведомо,
в кого я попаду,
знаю только —
попаду в кого-то…
Выдающийся
советский помпадур
выезжает
отдыхать
на воды.
Как шар,
положенный
в намеченную лузу.
Он
лысой головой
для поворотов —
туг
и носит
синюю
положенную блузу,
как министерский
раззолоченный сюртук.
Победу
масс,
позволивших
ему
надеть
незыблемых
мандатов латы,
немедля
приписал он
своему уму,
почел
пожизненной
наградой за таланты.
Со всякой массою
такой
порвал давно.
Хоть политический,
но капиталец —
нажит.
И кажется ему,
что навсегда
дано
ему
над всеми
«володеть и княжить».
Внизу
какие-то
проходят, семеня, —
его
не развлечешь
противною картиной.
Как будто говорит:
«Не трогайте
меня
касанием плотвы
густой,
но беспартийной».
С его мандатами
какой,
скажите,
риск?
С его знакомствами
ему
считаться не с кем.
Соседу по столу,
напившись в дым и дрызг,
орет он:
«Гражданин,
задернуть занавеску!»
Взбодрен заручками
из ЦИКа и из СТО,
