Пожилой, секунду помедлив, кивнул. Начальник охраны, состроив оскорбленное лицо, отошел шагов на десять и принялся что-то бормотать себе в воротник. Гусев пробрался в тесную ограду, подвинул на скамейке пожилого и сел рядом.
– Ладно, Александр Петрович, – сказал он. – Не стану я вас сегодня травить, пожалею. Что было, то было, ничего уже не изменишь. Тем более того, кто мне правду рассказал, вы ликвидировали. Так что и на мне тоже невинная жертва висит. А сейчас меня интересует другое. Что там с Димкой Беловым приключилось?
– Какой-то дряни твой Димка накушался. Вот и все. Под капельницей сейчас лежит. Подлечится – на работу выйдет. Я бы его, конечно, на пушечный выстрел к Кремлю не подпустил, да отца жалко.
– Никогда бы не подумал...
– Павел, – перебил Гусева пожилой. – Ты живешь в реальном мире. А твой дружок Белов видит его только из окна служебной машины с персональным шофером. Ты знаешь этот мир и даже способен влиять на него. Белов – нет. Более того, он бы никогда не поменялся с тобой местами. Вот и вся история. Это я отдал приказ на выбраковку Белова, когда узнал, что он учудил. Вижу – не удивляешься. Правильно. Ты, разумеется, приказ не выполнил и спас Дмитрию его бесполезную шкуру и бездарную голову. И особой благодарности я к тебе не испытываю. Мы установили эти законы и тоже обязаны им подчиняться.
Гусев достал сигареты и закурил.
– Тогда отпустите своих детей на волю, – сказал он. – Чтобы они не сходили с ума. Из-за отрыва от реальности.
– Поздно уже, Павел. Я-то согласен с тобой. Но поздно. Одному тебе повезло, и то потому, что ты так яростно рвался из нашего круга наружу. Теперь я понимаю, насколько ты был прав. Теперь.
– Я не ваш, и мне не повезло, – огрызнулся Гусев. – Я просто выбрал свой путь.
Пожилой снова повернул голову и попытался заглянуть Гусеву в глаза. Тот отвел взгляд.
– У меня, кроме тебя, больше никого нет, Паша, – негромко сказал пожилой.
– Меня у вас никогда и не было, Александр Петрович. И никогда не говорите, что обязаны подчиняться тем законам, которые вы установили. А то ведь я могу и вспомнить, где работаю. И провести выбраковку на месте, без всяких заявок и доказательств вины.
– Я не делал этого, Паша. Та катастрофа была полной случайностью. А человек, который якобы раскрыл тебе глаза, всего лишь хотел стравить нас. Он меня ненавидел и тебя ненавидел, потому что ты сын своего отца. Какое-то время я думал, что он сам причастен к катастрофе. Но оказалось – нет. Паша, в том, что произошло, никто не виноват.
– Я не ищу виноватых. Я просто хочу разобраться.
– Ты был мертв. У тебя не было лица – сплошная рана. Ни одной целой кости. И мы действительно были уверены, что за гибелью Лебедевых кто-то стоял. Тебя необходимо было спрятать, неужели ты не понимаешь? Тем более что о вашей смерти уже прошло официальное сообщение... А потом, когда ситуация прояснилась... Все равно нужно было что-то с тобой решать. Ты нуждался в опеке. Ты сам не помнишь, наверное, как нуждался.
Гусев закусил губу.
– И знаешь... – пробормотал его пожилой собеседник. – Даже сейчас, дай мне возможность пережить эту историю заново...
– Спасибо, Александр Петрович, за чужую жизнь, – произнес Гусев патетически. – За чужую физиономию и чужую фамилию. За чужую психологию и чужие манеры тоже спасибо. Хотите, в ножки поклонюсь?
– Ты можешь не верить мне ни в чем, – лицо пожилого страдальчески морщилось, казалось, он сейчас расплачется, – но я всегда любил тебя, как родного сына.
– Откуда вам это знать...
– Если бы у меня были свои дети... И если бы ты не оттолкнул меня так... так... жестоко...
– Жестоко – это мое нормальное состояние, – фыркнул Гусев. – Кстати, о жестокости. Когда начнется отстрел выбраковщиков?
– Что? – очень естественно удивился пожилой.
– В ближайшее время должна быть запущена программа ликвидации выбраковщиков. Меня интересует – когда именно? И что их ждет – прямой отстрел или все-таки пожизненное.
Пожилой внимательно присмотрелся к Гусеву.
– Ты, случаем, не это?.. – спросил он. – Не того?..
– Я пока что трезв и до сих пор нормален.
– М-м... А я уж подумал... Да нет, какой отстрел, ты что... В принципе вопрос АСБ пока что не рассматривался, есть только черновые наработки. Скорее всего отправим всех на пенсию, где-то через год-два.
– Ах, на пенсию... И молодых тоже?
– Каких еще молодых?
– Которых завербовали совсем недавно. Тысячами завербовали.
– Я ничего об этом не знаю, Паша. Тысячами? Не может быть такого. Откуда у тебя информация?
– Мое дело намекнуть. Ваше дело разобраться. Без лишнего шума, как это у вас замечательно получается. Вы же умеете действовать тихо, правда, Александр Петрович? Машинку под откос столкнуть, человечка прихлопнуть, мальчишке двадцать лет мозги пудрить...
– Я же признался тебе! – почти крикнул пожилой. – Я мог бы все тогда отрицать! Но я сказал тебе всю правду! И ты права не имеешь так со мной обращаться, права не имеешь!!!
Гусев молча забросил окурок на соседнюю могилу.
– И я тебе, между прочим, тоже могу напомнить кое-что, – сказал пожилой, остывая. – Ты у нас тоже не без греха.
– Я?! А при чем тут я? «Указ Сто два» не я писал. АСБ не я организовывал.
– Александр Петрович! – позвал издалека начальник охраны. – Вас первая линия просит... И вообще пора.
– Я перезвоню!
– Есть.
– Значит, так, Павел, – твердо сказал пожилой. – На вопросы твои я ответил. Теперь позволь один дельный совет.
– Ну? – Гусев неприязненно прищурился. Давно уже он советы этого человека не принимал близко к сердцу и не следовал им. Но послушать не отказывался. Особенно теперь.
– Бросай ты эту чертову работу.
– Вот как?
– Да, бросай. Напиши заявление, тебя отпустят без лишних расспросов. А как уволишься, сразу приходи ко мне. Тогда и поговорим.
– Не хочу в Мексику, – сказал Гусев. – И в Африку не хочу. Вообще никуда отсюда драпать не намерен. Сам заварил кашу, сам и отхлебну сколько влезет.
– Идиот, – резюмировал пожилой. Именно резюмировал, подвел черту под разговором. – Я тебе не предлагаю бежать. Ты просто ненадолго уедешь. Здесь намечается одно дело... Короче говоря, я не хочу, чтобы меня шантажировали. Тобой шантажировали, твоей жизнью, понял? Хочу отнять кое у кого лишний козырь.
– Тем более не уеду! – обрадовался Гусев.
Пожилой с усилием поднялся на ноги.
– Подумай, – сказал он. – Времени тебе неделя. Иначе силой выдворю из страны. Надоело с тобой церемониться. Да... Чуть не забыл. Ты идешь на Государственную премию. За идею акции «Табак убивает». Сиди гордись. Утопист хренов. Великий идеолог. Господи, это же надо – двадцатилетним сопляком выдумать такую... Просто так, для развлечения, в порядке бреда. А мы, козлы старые...
– Но работает ведь, – напомнил Гусев.
– Лучше бы не работало. Как ты сам-то куришь теперь?
– Я не про табак.
– Гадюка, – вздохнул пожилой. – Откуда в тебе столько яда?
– Оттуда же, откуда у старого козла привычка соваться в файлы двадцатилетнего сопляка, – парировал Гусев. – И выдавать их за разработку несуществующего департамента. Когда сопляку уже тридцать и он обо всем забыл.
– Но сопляком все равно остался. Вырасти хоть немножко, Павел, – сказал пожилой. – Очень тебя прошу. Сил нет любить этакое чудовище. Выбраковщик...
Он протиснулся между Гусевым и высоким надгробием, с трудом пропихнул себя через калитку и зашагал прочь.
– До свидания, – бросил Гусев ему вслед. Не хотел, но подумал, что так будет лучше. Пусть его по-прежнему считают умным и расчетливым, готовым договариваться и слушаться голоса разума.
Пожилой, не оборачиваясь, махнул рукой. Гусев отвернулся к могиле.
Никаких крестиков и цветочков, никаких слащавых прощальных надписей, вообще ничего лишнего. Два портрета. Мужчина средних лет и мальчик. Даты рождения. Имена.
Леонид Лебедев и Павел Лебедев.
И дата смерти – одна.
Гусев вгляделся в фотографию мальчика и в который раз невольно потрогал кончиками пальцев свое лицо.
Валюшок уже курил на тротуаре. Гусев остановил «двадцать седьмую» и перебрался на правое сиденье. Валюшку он легко уступал возможность порулить. Во-первых, парню очень уж нравилось это занятие и было бы негуманным лишать его столь невинного развлечения. Во-вторых, когда Алексей сидел за рулем, Гусев чувствовал себя комфортно – у них оказалась настолько похожая манера вождения, что на каждый маневр своего ведомого Гусев только мысленно кивал.
– Ты машину, что, насовсем скоммуниздил? – спросил Валюшок, трогая «двадцать седьмую» с места и уверенно вклиниваясь в поток. – В личную собственность?
– Считай – подарили.
– И кого тебе пришлось для этого убить?
Гусев беззлобно толкнул Валюшка локтем. На душе было муторно, но Алексей умел каким-то образом приводить Гусева в нормальное состояние.
– Помнишь того психа, которого мы выручили?
