— Простите, но нам придется прервать занятие, — сказала Елизавета Деклеру, явно недовольная не во время появившимся сыном.
— Вы все продолжаете изучать русский язык? — с оттенком иронии в голосе оживленно спросил Леопольд, когда из кабинета вышел Деклер. Опустился на тахту, закинул ногу на ногу и, поигрывая носком до ослепительного блеска начищенного ботинка, продолжил беспечно: — Не понимаю вашего увлечения. Право же, не понимаю.
— Это не увлечение. И не прихоть, как это думают некоторые, — ответила Елизавета сдержанно и холодно, защищаясь от его расспросов и ненужных объяснений.
— Что же тогда? Если не секрет, разумеется, — снисходительно улыбнулся Леопольд, прощая ей холодный тон.
— Цель. Полагаю, что знание русского языка мне еще пригодится.
— Вот как? — удивился Леопольд. На его лице появилась и застыла улыбка любопытства, — Общаться с русскими?
Возмущаясь от настойчивых вопросов сына и видя его безмятежность Елизавета подумала, какая огромная пропасть залегла между ними, какое непонимание друг друга разделяло их.
— Не исключаю и этого, — ответила сдержанно.
— Ха-ха-ха, — вдруг засмеялся Леопольд, — Каким образом?
Лицо Елизаветы покрылось бледностью, но она ничего не ответила, молча отвернулась и принялась ходить по кабинету, унимая чувство возмущения.
— Я предвижу развитие событий несколько в ином плане, чем видите их вы, — заговорила она тихо, но взволнованно, — И я была бы счастлива, если бы вы поняли меня.
По мере того, как она говорила, голос ее обретал силу, уверенность, — Освобождение Бельгии от фашизма, — убеждала она Леопольда, — надо ожидать с Востока. Только слепые политики не видят этого. Свободу, независимость Европе принесет Россия! Видит Бог, я не ошибаюсь в этом.
— Вы верите Сталину?
— Да, — незамедлительно ответила она. — Верю. Русскому народу верю.
— Но не забывайте, что войска Гитлера находятся в России, а не Красная Армия в Германии, — напомнил Леопольд, — и в таком случае…
— Это еще ни о чем не говорит, — прервала его Елизавета, — Наполеон тоже был в России, в Москве, но… — она остановилась, припоминая слова диктанта, который только-что давал Деклер, и, вспомнив, победно, как школьница, хорошо заучившая урок, продолжила: — Но Россия выстояла в войне с Наполеоном, разбила его армию и освободила Европу.
— Исторические параллели не всегда уместны в оценке текущих событий, — с оттенком досады на настойчивость и убежденность Елизаветы ответил Леопольд, — Простите, но праздновать победу над Гитлером преждевременно.
Желание Елизаветы оказать на него свое влияние натолкнулось на глухую стену сопротивления и не смогло одолеть ее. Елизавета помрачнела, с ее лица медленно сползало выражение решимости.
— Что касается вас, — Леопольд скользнул по ней недовольным взором, в его словах послышалось раздражение, — ваших взглядов на советскую Россию, то позволю себе дать вам добрый совет — умерьте, пожалуйста, свой пыл и предрасположение к Советам.
Раздражительный тон Леопольда ожесточил сердце Елизаветы, она ощутила потребность в резком ответе, но Леопольд не дал ей возразить.
— Надеюсь, вы понимаете, что в нынешних условиях это к добру не приведет, — предупредил он, — Я также хочу поставить вас в известность, что при дворе вас и так называют красной королевой. Не слишком ли?
Елизавета, намеревавшаяся было резко выразить возмущение вмешательством Леопольда в ее личные дела, вдруг ощутила, как последние его слова расплавили у нее в груди это возмущение и она неожиданно тихо, изумленно спросила:
— Как вы сказали? Меня зовут красной королевой?
— Да, — прозвучал резко ответ Леопольда.
В кабинете наступила выжидательная тишина. На лице Елизаветы появилась и медленно распускалась по-детски радостная улыбка. Леопольд не мог понять, чему она радуется. Но вот она залилась негромким, довольным смехом.
— Ха-ха-ха! Елизавета — красная королева Бельгии? Ха-ха-ха!
Леопольд досадливо передернулся плечами, но Елизавета, словно не заметив его недовольства, продолжала увлеченно:
— Я — Красная королева Бельгии! А что? Звучит красиво, — заключила она и, на какой-то миг задумавшись, согнав с лица улыбку, сказала с душевной болью — Ваше величество, сын мой. Если освобождение от фашизма Европе и Бельгии принесет Красная Армия, то в знак искренней благодарности ей я согласна называться красной королевой. Сочту за великую честь носить такое почетное имя, — горделиво закончила она.
Тут словно с небольшим запозданием пришло к ней волнение, выбросив на бледные, старческие щеки заметный румянец. Она стояла у стола в величественной позе, ожидая возражений Леопольда, но он молчал. Смотрел на ее одухотворенное лицо и молчал, не в состоянии понять убежденной решимости матери.
Раскрылась дверьми, и в кабинет вошла секретарь Елизаветы, средних лет, худощавая и чопорная женщина со строгим лицом.
— Ваше величество, — доложила она. — Позвонили из военной комендатуры и передали, что немецкого офицера на площади Порт де Намюр убила какая-то женщина.
— Что? — в один голос спросили Елизавета и Леопольд.
— Женщина? Вы не ошиблись? — уточнила Елизавета.
— Нет, не ошиблась. Фашиста убила женщина.
— Боже мой, Боже мой, — зашептала ошеломленная таким сообщением Елизавета, не в состоянии представить, что столь дерзкое по своей смелости убийство совершила женщина. И только когда прошли первые минуты замешательства, она отпустила секретаря и едва не задохнулась от восторга.
— Вы представляете? — обратилась она к Леопольду, — Этот подвиг совершила женщина!
— Подвиг? — холодно спросил Леопольд и так же холодно ответил: — Это убийство из-за угла.
— Что?
Она метнула на Леопольда протестующий взгляд. — Нет! Это подвиг! Неизвестная патриотка шла на смерть. Она жертвовала собой во имя Бельгии!
Осененная какой-то внезапно возникшей мыслью, Елизавета вдруг умолкла. Ее худое, усталое лицо с резко обозначившимися морщинами на лбу, приняло выражение глубокого раздумья. Видно было, что она остановилась на каком-то важном решении и напряженно осмысливала его прежде, чем сказать Леопольду.
— Женщина, совершившая этот подвиг, — произнесла она убежденно, — это наша бельгийская Жанна д'Арк. Да, да, — заторопилась она, заметив на лице Леопольда снисходительную улыбку. — Это бельгийская национальная героиня.
— Может быть, может быть, — уклончиво ответил Леопольд, прощая свойственную ей восторженность и увлеченность.
— Как я счастлива, — продолжала Елизавета, — что у нас есть такие отважные женщины. Да видит Бог, — обратила она взор к небу. — Придет время и я воздам должное этой бесстрашной бельгийке.
* * *
— Нет, дорогой Шарль, — возмущался Киевиц, обращаясь к Деклеру. — Я человек военный и в силу склада своего характера, сформированного военной службой, не могу воспринять это варварство — взятие заложников!
Разговор их был на конспиративной квартире в Брюсселе на авеню Ватерлоо. Киевиц ходил по комнате, энергично рубил воздух рукой, протестуя против чудовищной жестокости немцев.
— Я привык дело иметь с противником открыто и честно. Даже в самом жестоком сражении есть определенные принципы морали, которые никто не смеет нарушать. Нельзя же убивать противника, если он поднял руки вверх и бросил оружие. Мне, к примеру, и в голову не придет мысль взять одну, две тысячи военнопленных и предъявить противнику ультиматум — либо сдать занимаемые позиции, либо я уничтожу пленных. Это же дикость!
— Все дело в том, Анри, — ответил Деклер, — что вы воспитаны на здоровой нравственной основе, содержанием которой является порядочность и честность.
— Не стану отрицать, — с чувством достоинства согласился Киевиц, — что в моей семье потомственных военных бельгийской армии порядочность и честность воспитываются с детства. Но ведь генерал Фолькенхаузен тоже из рода военных, а штурмбанфюрер СС Нагель барон! Смею думать, нравственные устои их семей должны быть достаточно высокими, что бы не позволять им опуститься до варварства.
Деклер сдержанно улыбнулся его суждениям, а он вполне искренне вопрошал:
— Неужели наследники великих германских гуманистов Гёте, Гейне не остановятся перед казнью невинных?
— Вы забыли об одном, Анри. При этом весьма важном, — заметил Деклер и Киевиц моментально остановился, устремил на него внимательный взгляд. — Вы забыли, что Фолькенхаузен и Нагель — фашисты.
— Но они прежде всего немцы!
— Прежде всего они фашисты, — повторил Деклер, — в этом вся суть вопроса. Гитлер разложил нацию. Своих противников — коммунистов, социалистов, наконец, просто порядочных людей, о которых вы речь ведете, он бросил в тюрьмы и концлагеря.
Фашистам нет дела до Гёте, Гейне, Фейхтвангера, Эйнштейна. Их произведения, наряду с произведениями других немецких писателей и ученых, они сожгли на кострах. Вы разве забыли, то время, когда над Германией стоял дым и летел в воздух пепел сжигаемых книг? Поймите, Гитлер, фашисты, в том числе генерал Фолькенхаузен, барон Нагель, способны уничтожить весь мир. Отсюда и взятие заложников, казнь невинных. Трудно представить, до чего может дойти фашизм, если его не остановить, не уничтожить. А вы твердите о каких-то нравственных устоях Фолькенхаузена, Нагеля. Бельгия имеет дело с фашизмом, — еще раз подчеркнул Деклер и извинился. — Простите, я, кажется, увлекся и произнес слишком длинную речь?
