Между тем если считать по числу эскадронов, то соотношение кавалерии противоборствующих сторон окажется вовсе не 8,5:1. Необходимо учитывать, что немцы имели очень сильную войсковую конницу, не входившую в состав кавалерийских дивизий, а придаваемую пехотным дивизиям и корпусам. Так, в составе 1-й кавалерийской дивизии 8-й германской армии находилось двадцать четыре эскадрона, а при корпусах и пехотных дивизиях состояло еще в два с половиной раза больше конницы — шестьдесят пять эскадронов. Каждая германская пехотная дивизия имела до десяти конных эскадронов в качестве войсковой конницы. Поэтому при исчислении соотношения конных масс сторон надо помнить, что русские имели 196 эскадронов и сотен в 8,5 кавалерийской дивизии, а немцы — 89 эскадронов[227] и при этом всего одну кавалерийскую дивизию, прочая конница находилась при общевойсковых соединениях. То есть соотношение представляется 2,2:1 в пользу русских. Русские армейские корпуса также должны были иметь войсковую конницу, однако большая часть корпусов их не получила. Например, 13-й армейский корпус 2-й армии вовсе не имел кавалеристов, а 15-й армейский корпус имел слабый конный полк, составленный из полицейских казачьих формирований Варшавы: так, 8-я пехотная дивизия 15-го армейского корпуса имела для разведки только одну донскую отдельную казачью сотню третьей очереди[228].
Что такое войсковая конница? Это те кавалерийские части, что придавались общевойсковым соединениям в качестве средства ведения разведки. Авиация еще являлась слишком молодым и неоцененным родом войск, чтобы командиры могли отказаться от испытанной разведки. Если кавалерийские дивизии и бригады являлись частями своего рода войск — кавалерии, то войсковая конница — это исключительно разведка, «глаза и уши» армейских корпусов. О необходимости увеличения кавалерии в первую голову как войсковой перед войной знали. В феврале 1914 года, делая представление в Государственную Думу в отношении выделения кредитов, Главное управление Генерального штаба указывало: «Слабою чертою ныне действующих штатов кавалерийских полков является прежде всего то обстоятельство, что полки содержатся в недостаточном составе для того, чтобы выводить в строй как при мобилизации, так и при обучении в мирное время полное число рядов во взводах… Новые формирования по кавалерии определены по такому расчету, чтобы удовлетворить двум требованиям, а именно: иметь на военное время достаточной численности стратегическую конницу и в то же время обеспечить войсковой конницей пограничные корпуса»[229]. Однако провести увеличение конницы на двадцать шесть полков до начала войны не успели.
Вот и вышло, что наступавшие в неприятельские пределы пехотные дивизии двигались вслепую, будучи вынужденными самостоятельно вести разведку, что только притормаживало марш. Участник войны, выдающийся русский военный ученый, писал, что дивизионная кавалерия должна быть достаточно сильной. А именно — не менее одного перволинейного кавалерийского полка на пехотную дивизию. В результате же «первые операции в Восточной Пруссии ярко подтвердили правильность немецкого решения и неправильность нашего, согласно которому вся перволинейная кавалерия была сведена в крупные массы (кавалерийские дивизии и конные корпуса), а на долю линейных дивизий и армейских корпусов были предоставлены второочередные казачьи части, то есть кавалерия второго сорта. В результате наши линейные дивизии и армейские корпуса завязывали бой вслепую и подвергались неожиданному охвату флангов »[230].
В чем важность войсковой конницы? Приведем простой пример. Когда корпуса 2-й армии двигались в глубь Восточной Пруссии, то вплоть до 12 августа (сражение под Орлау — Франкенау) они не встречали перед собой противника. То есть двигались в глухую «пустоту». Однако же в каждой деревушке, в каждом блокгаузе, не говоря уже о крохотных восточнопрусских городках, по русским стреляли. Это были немногочисленные отрядики жандармерии и добровольческих обществ, состоящие из местных уроженцев. Как правило, эти люди имели в укрытии лошадей или велосипеды, что позволяло им при приближении русской пехоты уходить в глубь провинции. То есть при каждом таком выстреле русские пехотные авангарды были вынуждены разворачиваться, притормаживать свое движение и затем продвигаться вперед с надлежащей для того осторожностью. А будь в корпусах 2-й армии войсковая конница, то казачьи сотни легко «зачищали» бы все те пункты, откуда раздавались выстрелы, не вынуждая пехоту тормозить свой марш-маневр.
Этот пример только для непосредственной тактики. Важнейшая же задача войсковой конницы — ведение разведки. Ведь понятно, что если конники обнаружат впереди значительное скопление противника, то командиры армейских корпусов вовремя подтянут войска, развернут артиллерию, выберут удобные для прикрытия флангов объекты местности. В противном случае, как то и было в жизни, русская пехота «неожиданно» натыкалась на врага, имевшего преимущество в завязке сражения, так как немецкая пехота и артиллерия располагались на заблаговременно подготовленной позиции, что позволяло противнику вести бой с меньшим для себя уроном. И даже 1-я русская армия, имевшая впереди себя шесть с половиной дивизий, наступая на коротком фронте (сорок пять верст), всегда получавшая разведывательные сведения, но и тогда сражение под Гумбинненом, решившее исход Первой мировой войны[231], произошло для штаба 1-й армии сравнительно неожиданно. Так что говорить про 2-ю армию, где кавалерия прикрывала фланги, оставив центр, погибший под Танненбергом, без разведки? Более того — в ходе германского маневра по окружению 2-й армии русские кавалерийские дивизии, действовавшие на флангах армии, дрались в спешенном строю, пытаясь помочь своей пехоте в отражении атак рвавшегося в тыл русскому центру противника. В чем здесь соль? Все очень просто — огневая мощь кавалерийской дивизии равняется одному пехотному батальону, максимум — двум. Так что велика ли была эта помощь, если даже левый фланг 2-й армии — 1-й армейский корпус при поддержке 3-й гвардейской пехотной дивизии (без двух пехотных полков) — не сумел сдержать натиск германского 1-го армейского корпуса, поддерживаемого ландвером? Надо было использовать силу маневра, вынуждая врага останавливать фронтальные атаки угрозой с флангов, а конники дрались как простые пехотинцы. Неудивительно поэтому, что в докладе правительственной комиссии по поводу расследования причин гибели 2-й армии под Танненбергом в качестве одного из главных обстоятельств, имевших гибельное влияние на успех операции 2-й армии, указывалось именно на отсутствие войсковой конницы и, следовательно, разведки. Доклад генерал-адъютанта Пантелеева гласил: «…несвоевременное прибытие корпусной и дивизионной конницы и полная неподготовленность их для выполнения своих задач. Вследствие этого не только ближайшая разведка противника была поставлена крайне неудовлетворительно, но даже пространство, пройденное нашими войсками, оставалось совершенно неосмотренным, особенно лес, города и селения. Поэтому партизаны (то есть некомбатанты. — Авт.) противника имели полную возможность укрыться и, пользуясь широко развитой в Восточной Пруссии телефонной сетью, доставлять своим войскам подробные сведения о наших войсках». Вторая причина — открытая связь и незашифрованные радиотелеграммы[232].
И еще. Если немногочисленная русская войсковая конница армейских корпусов и отдельных дивизий комплектовалась из второочередных казачьих сотен, то немцы, напротив, имели в подобных конных подразделениях лучшие конные полки. Вследствие этого противник проводил более успешную конную разведку, нежели русские, сосредоточивавшие кавалерийские дивизии на флангах наступающих группировок или в промежутках между ними, а слабая русская войсковая конница никоим образом не могла проникнуть сквозь завесу германской войсковой конницы. Этот подход в германской армии не был случайным. К нему подвели итоги кайзеровских маневров 1909, 1910и 1911 годов. По результатам данных маневров для офицеров Генерального штаба была составлена специальная брошюра. В разделе «Разведка» этой брошюры говорилось: «Соединение полков дивизионной конницы в корпусную кавалерийскую бригаду может быть рекомендовано лишь в самых редких случаях. Опыт императорских маневров 1911 года дает основания к тому, чтобы предостеречь против отнимания у пехотных дивизий приданной им кавалерии для каких-либо посторонних целей»[233].
Можно сказать еще несколько слов о качестве русской войсковой конницы (даже и той, что была) в начале войны. Как уже говорилось, войсковая кавалерия русских корпусов в начале войны должна была состоять из казачьих сотен 2-й и 3-й очереди. Именно эти конники должны были вести войсковую разведку, являясь «ушами и глазами» пехотных масс. Между тем Г.С. Иссерсон в своей работе приводит любопытный документ из архива погибшей в августе 1914 года в Восточной Пруссии 2-й армии, где наряду с прочим характеризуются как раз эти казаки. В цитируемом документе речь идет о попытке прорыва штаба командарма-2 ген. А.В. Самсонова из кольца окружения: «…При выходе из деревни Саддек ехавший впереди разъезд казаков конвоя был обстрелян пулеметами. Конвой командующего армией состоял из донских казаков, частью второй, частью третьей очереди. При первых же выстрелах казаки немедленно свернули с дороги за кусты. Командующий армией обратился к ним с короткой речью, призывая их к исполнению долга. Полковник Вялов начал их строить, чтобы вести в атаку, но казаки толпой мялись на одном месте, не выражая желания выйти из-за прикрывающих их кустов. Тогда гв. штабс-капитан Дюсиметьер с криком «ура» бросился по направлению к пулеметам. За ним бросились полковник Вялов и часть остальных офицеров штаба. Лишь тогда казаки решились: с громким гиком и криком, с беспорядочной стрельбой в воздух, нестройной толпой понеслись они за офицерами, но, не дойдя шагов пятидесяти до пулемета, когда три казака были сбиты с лошадей, они свернули влево, в находящийся в этом направлении лесок…»[234].
