— Одежда мокрая насквозь, ты заболеешь. Я тебя раздену, — затихает и ждёт моего согласия. — Хорошо?
Я не возражаю, давно хотелось избавиться от сырых и холодных вещей, кожу и без них нещадно колет. Молча позволяю стянуть с себя всё, кроме нижнего белья. Потом без возражений иду за ним в спальню, оттаивая ледяными пальцами в горячей ладони Андрея. Уложив под тёплое одеяло, он поспешно сбегает.
Озноб никак не унимается, сотрясая тело и я укрывшись с головой, сворачиваюсь калачиком, обнимая свои колени.
Сквозь тяжесть одеяла слышу шаги, Андрей относительно быстро возвращается в комнату, после суетливых перемещений по квартире.
— Ксю, вот выпей чай.
Он помогает мне подняться и удобнее сесть в кровати, подсовывая подушку под спину. Закончив с чаем, я так и не согреваюсь, тело предательски дрожит, выдавая степень того, как я сильно успела замёрзнуть.
— Что с лицом? — нежно касается подушечкой большого пальца разбитой губы, заставляя вздрогнуть от боли.
— Упала, прилетела своей наглой мордой прямо в сугроб. Что ты делаешь?
Совершенно искренне интересуюсь я, когда Андрей начинает снимать с себя сначала футболку, затем штаны. А после и вовсе прыгает под одеяло, теснее прижимаясь ко мне.
— Буду тебя греть.
— Не-е-ет, — взвизгиваю как поросеночек, которого ждёт вертел. — Сексом греться не буду.
Не прекращаю отчаянных попыток сопротивления, стараясь изловчиться и вывернуться из его объятий. Но тщетно, силы неравны. Да и моё замёрзшее тельце двигается с огромным трудом, а от близости так и трепещет на грани сдаться в его плен.
— Дура ты, это кондукция тел. Отдача тепла от одного теплого тела к другому наименее тёплому, при их непосредственном контакте. Обещаю в интимных местах тебя не трогать. Иди обниму, извращенка.
Андрей притягивает к себе, невесомо касаясь губами лба, оставляя на нём жаркую отметину от невинного поцелуя. Он просто растирает ладонями мою кожу в районе плеч, рук и спины. Как и обещал, не касается ничего запретного. В его руках таких горячих, родных я совсем успокаиваюсь, осознавая как в них трепетно, но спокойно. Под монотонный звук сердца своего спасителя я проваливаюсь в сон, мечтая проснуться рядом с ним и больше не быть в одиночестве.
Глава 31
Проснувшись первой, начинаю нахально разглядывать спящего, подмечая любимые черты лица, подрагивающий во сне уголок губ и родинку, которая прячется сейчас в лёгкой небритости. Коснуться бы её как доказательства того, что он реален. Лежит рядом и улыбается чему-то. И дышит глубоко, словно вбирает кислород за нас двоих, ведь я с замиранием в лёгких любуюсь тем, что давно потеряно. Боюсь вдохом спугнуть, или выдохом разбудить, и упустить волнительный момент. Яркий, живой и такой нужный мне в этом пустом мире.
Никак не могу взять в толк почему все между нами развалилось? Я скучаю по Андрею: сильно, долго и неизлечимо, нарывая тоской в душе, до дергающей боли, а та не даёт ни спать, ни есть.
Вдруг вспыхивает мысль, что Андрей — соломинка в моей жизни, вытаскивает из депрессий, всегда рядом. Даже сейчас он помогает, но не выворачивает мне душу наизнанку расспросами, просто протягивает руку помощи. За это я ему неимоверно благодарна.
«И зачем только мы решили пренебречь нашей дружбой? Зачем решили поиграть во взрослые игры и променяли душевную близость на постель?» — роем гудят в голове все эти «зачем», лишь сильнее присыпая рану солью, которая щиплет.
И если бы только не его измена, которую я так и не могу ему простить. Хочу, стараюсь, изо всех сил стараюсь, но всё тщетно. Тот вечер выжжен у меня в памяти.
С силой закусываю щёку изнутри и часто-часто моргаю, чтобы не заплакать, запретить слёзному протоку разводить сырость. Поводов для слёз находится несчётное количество. Плотину прорывает и заревев, я утыкаюсь в плечо Андрея, пахнущее горьковатой сладостью грейпфрута, видимо от геля для душа оставленного мной когда-то.
— Моя ты занозина, что же с тобой происходит? — очень тихо спрашивает Андрей, словно у себя самого, а не у меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А мне кажется это чистой воды провокация. Провокация самой судьбы, вечно толкающей нас в объятия друг друга. И если я сейчас поддамся, то водоворот снова закрутит.
— Я не твоя.
Всхлипнув, упираюсь ладошками ему в грудь в попытке от него отстраниться, но он не позволяет, крепче сжав в своих объятьях. От такой близости с ним я теряю контроль, пропадая и теряя ясность ума.
«И почему ты так нежен и добр ко мне? Лучше бы дал денег и выставил за дверь, чем нянчился со мной. Чёртов рыцарь выискался», — смакую назойливые мысли, не смея озвучить всё в слух. Своим имбирным чаем и «обнимашками» он норовит разрушить между нами стену, так долго выстраиваемую мною.
— Ты не моя девушка, — с сожалением бормочет у виска, невесомо касаясь губами кожи, вспыхивающей тут же в ответ. — А заноза моя. Моя… личная…, - чеканит по слогам каждое слово, вплетая их в туманную дымку, что стелется в голове от томного голоса. — Персональная… неисправимая занозина, — кружит сознание, не давая ему очнуться. — Ты же пришла ко мне, а не к кому-то ещё.
— Славяна дома нет, я к нему порывалась, — впопыхах оправдываюсь, чтобы он не облачался раньше времени в костюм супер героя.
— Они на даче.
— Точно, я и забыла, — вспоминаю, что многие наши организовали совместную новогоднюю ночь. — А ты почему не поехал?
— Захотелось побыть одному.
— Стареешь, — не сумев подавить смешок, с ехидством наблюдаю за его реакцией.
— А ты наглеешь. Я тебя чаем напоил, согрел, спать уложил, а ты хамишь. Придётся тебя наказать.
Андрей угрожающе наваливается на меня, перекатив на спину и подмяв под себя. Я ощущаю напряжение между нами и слегка пугаюсь, но серые глаза выдают своего хозяина. В них нет ни намёка на злость, только какое-то озорство, подернутое поволокой. А когда Андрей склоняется не позволительно близко к моим губам, до меня доходит, что сейчас должно произойти.
— Больше не смею нарушать твоего одиночества, — шепчу в полуоткрытый рот Андрея, сдерживая свой порок за семью печатями, не разрешая вестись на гормоны. — Займи мне денег и я поеду в гостиницу, — пресекаю попытку меня поцеловать.
Он отстраняется, но не отпускает. Его лицо искажает обида, а меня одолевают угрызения совести. Хотя за что это я должна себя корить? Да, он меня не прогнал! Да, отогрел и позаботился о моём здоровье! Но разве я должна платить теперь за это таким образом? Ну уж нет, таких дивидендов ему не получить.
— Прости, я просто хотел пошутить.
— Неудачно! — пытаюсь не выдать своей растерянности.
— Согласен. Но денег всё равно не дам и никуда не отпущу. Что у тебя случилось не моё дело, захочешь, расскажет. А нет, сам виноват. Я знаю, что причинил тебе боль и давно уяснил, что ты меня не простишь никогда. Я люблю тебя и всегда любил. Как женщину, но сначала как друга. Позволь мне остаться твоим другом, помочь тебе, — просит он на грани слышимости, неотрывно смотря в глаза. — Вдвоём легче, не отталкивай меня.
Нежно утыкается в шею, а я, вдохнув запах его волос вновь ощущаю, как по щекам струятся горячие слёзы.
— Мне плохо без тебя, — говорит и сильней обнимает, вдавливаясь в меня всем телом, горячим, напряжённым и таким желанным. — Мне очень… плохо… без тебя.
Каждое слово произносит отдельно, с долгой паузой, взвешенно, но чётко и так правдиво. А я скриплю зубами, ведь его речь ранит подобно ударам хлыста, который рассекает ещё не до конца зажившую кожу. Лижет раны, что прячутся в толще рубцов оставленных его изменой. А я сквозь весь калейдоскоп собственных переживаний чувствую, что Андрей не врёт, а душу вытряхивает и вместе с тем обнажает гнетущую тоску.
Позволить себе сломаться под натиском его откровений я не могу, ведь мы это проходили. Взлетать на крыльях сильных чувств не страшно, а вот падать с высоты больно, в кровь разбивая надежды и сердце, которое вначале в трепете мчится галопом. А после истерзано сбивается с ритма, то сжимается до размера пуговки, которую наспех пришили в груди, то вырываясь огненным шаром, разрывая в лоскуты.
