пентхаусе на Восточной 52-й улице, вместе с сестрой Элси и их собакой, скотч-терьером Бренди. Из квартиры открывались прекрасные, ничем не заслоняемые виды на Ист-Ривер и остров Рузвельт. Полы в гостиной были покрыты черным блестящим линолеумом, две стены – белые, две другие – бледно-терракотовые, а интерьер состоял из обитых атласом цвета шартрез стульев эпохи Людовика XV и двух изогнутых серых диванов. Винтовая лестница вела вниз в столовую, обставленную пестрой мебелью в стиле Директории с обивкой розовых, зеленых, желтых оттенков на фоне стен, расписанных Элси облаками и букетами, и еще там стояло зеркало в стиле рококо, которое она обрамила нарисованным тюлем. Кроме столовой, на нижнем этаже располагались спальня Элси в зеленых тонах и спальня Дороти – в ярких розовых и голубых. В ванной у Элси обитали три гипсовых голубя, навеки посаженные на рейку для душевой занавески. Оформлением квартиры заведовала в основном Элси, но эстетика Дороти – не столь прихотливая, как у сестры, – тоже чувствовалась в некоторых уголках: тигровая шкура перед камином и два золотистых бронзовых андирона по бокам, приобретенные ею за 3,5 тыс. долларов (сегодняшних 45 тыс.), выигранных однажды вечером в Монте-Карло[349].
Пресса, известная своим назойливым любопытством, хранила тем не менее молчание по поводу личной жизни сестер. Они прожили вместе почти всю жизнь: детьми в городке Мена, затем – недолгий период в Чикаго, дальнейшие годы – в Нью-Йорке. В те времена все видные, находящиеся в центре внимания незамужние женщины, собираясь на то или иное светское мероприятие, обычно просили кого-нибудь из друзей-мужчин их сопровождать или даже нанимали специальных людей. Дороти же приходила, как правило, одна или с Элси. «Предыдущие поколения назвали бы их старыми девами, но сегодня они – деловые женщины», – написала Перкинс в своей статье для «Лайф», и это было единственное ее упоминание о том, что сестры – одиноки и бездетны.
У Дороти был в свое время жених – за десятилетия до того, как она стала публичной персоной. Это случилось, когда после второго курса она бросила учебу в Университете Арканзаса и стала преподавать в местной школе. Ее роман завершился вместе с учительской карьерой, когда она уехала к Элси в Чикаго. Пресса порой вскользь касалась той давней разорванной помолвки, но больше никогда никакие женихи не упоминались. Элси утверждала, что ее сестре нравится бывать в компании мужчин, но ничего не рассказывала о каких-либо любовных отношениях. «Женщина до мозга костей, она любила мужчин, – писала Элси в неопубликованных воспоминаниях “Диди и я”, – и они всегда окружали ее. И на работе, и в игре. Это прослеживается с самого раннего детства, когда она играла с мальчишками в монетки или камешки и неизменно становилась обладательницей почти всех их “богатств”». О собственных романтических отношениях Элси вспоминает единственный раз – про то, как в детстве «влюбилась в одного маленького мальчика в рейтузах, благодаря которому впервые в жизни взглянула на себя со стороны»[350].
Если кто-то из интервьюеров набирался дерзости затронуть эту тему напрямую, Дороти вопрос игнорировала, а вот другие члены семейства Шейвер рассказывают, что потенциальные романтические партнеры порой появлялись у обеих сестер, но всякий раз, когда заводился поклонник у одной, другая, почувствовав угрозу, вмешивалась и клала этому конец. Стоило одной сестре кем-то увлечься, «другая старалась ее остудить», рассказывала их свояченица Агнес Шейвер, которая также утверждала, что Дороти не хотела себе в спутники жизни человека с меньшими, чем у нее, доходами, и это сильно сужало круг возможных женихов[351]. Конечно, у сестер теоретически могли быть романы, о которых никто не узнал в силу, скажем, джентльменского соглашения. В таком случае – учитывая, сколько журналистов вращалось в их кругу, – отсутствие информации можно было бы объяснить наличием некой «корпоративной тайны», настолько свято хранимой, что не просочилось ни словечка. Но, скорее всего, Дороти и Элси попросту пополнили своим примером богатую историко-литературную традицию, где две сестры становятся пожизненными компаньонками – как, скажем, Джейн Остин с сестрой Кассандрой, которые ежедневно писали друг дружке письма, или Эмили Дикинсон с сестрой, продолжавшие делить комнату и кровать, когда им было уже далеко за двадцать. В те времена случаи, когда женщина успешно совмещала карьеру с заботой о семье и детях, были единичными – неудивительно, что Дороти решила не искать компромиссов. «Я всегда утверждала – и наука меня в этом поддерживает, – писала она, – что интеллект не имеет пола. – При том, что женщины, вольные – подобно мужчинам – посвящать все свое время и энергию карьере вне дома, относительно немногочисленны, они сделали большой шаг вперед»[352].
Пока Дороти занималась универмагом, Элси отдавалась живописи и историям для детей, которые она сочиняла и сама иллюстрировала. Нередко это были аллегорические притчи с завуалированными политическими намеками – как, например, «Маленькая Эми», повесть размером в полноценную книгу, написанная в годы войны, когда в Нью-Йорке правил мэр-коротышка Фьорелло Ла Гуардия. «Много лет тому назад, хотя не так и давно это было, стоял на земле город. И город этот рос, рос и РОС вширь и ввысь, пока не стал ОГРОМНЫМ и ВЫСОКИМ. Самым высоким во всем мире. И в этом ОГРОМНОМ и ВЫСОКОМ городе жил самый крошечный в мире мэр. На самом деле это был карлик-эльф. Некоторые считали его милым симпатягой, но нашлись и те, кто не побоялся выйти и заявить, что он всем надоел. ЭТО, дорогие детки, называется Политикой». Сказка сопровождалась нарисованными тушью рисунками – небоскребы, Элеонора Рузвельт, служащие Женского армейского корпуса, марширующие на манер уток.
Книги Элси так и остались неизданными, а вот живописные и прочие ее работы порой выставлялись. В 1942-м – тот год выдался для нее особенно плодотворным – галерея Уайлденстайна провела персональную выставку Элси, где она представила свои акварели, картины маслом, а также больших мягких кукол, похожих на Шейверят 20-летней давности. Несколько месяцев спустя Дороти использовала их для оформления витрин «Лорд энд Тейлор» на Пятой авеню к Дню святого Валентина, а после этого Школа модной карьеры Тобе-Коберна заказала Элси нарисовать над входом 3,5-метровый мурал, изображающий группу танцующих девушек с зонтиками от солнца.
Свой досуг Дороти и Элси заполняли разнообразными интеллектуальными и физическими занятиями. По понедельникам вечером они чаще всего играли в бадминтон с близкой подругой, известной модной журналисткой Элинор Ламберт. Дороти всегда отличалась в спорте – ребенком обожала теннис и баскетбол, а во взрослом возрасте постоянно старалась попробовать что-нибудь новое, в том числе скалолазание и лыжи. «Горные лыжи я освоила с риском для жизни и здоровья, – рассказывала она. – После этого, вернувшись в Нью-Йорк, я положила их на полку, благодаря Бога, что все позади. Но
