обязательно!
— Очень рад видеть вас, Иван Иваныч!
— Нет, что-то ты будто не очень рад, как-то кисло меня встречаешь. Может, ты кого-нибудь другого ждал?
— Да, действительно, ко мне должен один человек заехать. Но тем более я рад вам. Ведь, как вы знаете, я от вас ничего не скрываю.
Султан счистил с исправника клочья сена, которого урядник навалил в кузов, чтоб помягче было.
— Милости прошу, дорогой, очень рад, будешь ночевать у меня, — как бы невзначай, переходя на «ты», продолжал Темирбулатов.
— Ну, знаешь, мы гнали вовсю. Я и то, братец, рассудил, где у этих чертей ночевать стану в деревне. У них там вонища, мерзость. Я так решил, что нынче сплю у тебя.
Вошли в дом.
— Ну как съездили, Иван Иваныч?
— Плохо, братец, ужасно, просто невероятно, — говорил исправник. Сегодня он был трезв. — И что это за народ ваши башкиры. Живут как голодранцы. Ты, любезнейший, только рассуждаешь о помощи: мол, благодетельствую народ, строю мечети, мальчишек молиться учу. Черта ли им в твоих молитвах, когда им, братец, жрать нечего! И тебе не стыдно, что исправнику приходится объезжать деревни, определять, какие поступки совершены, кем бы, ты думал, совершены? Мертвецами. Да, да, любезнейший, мертвецами-с!
— Не понимаю, Иван Иваныч, прости, глуп, видно, стал, не понимаю…
— Не понимаешь? Как же это ты, братец, не понимаешь?.. Должен бы понимать, не маленький…
Султан выставил на стол штоф и закуску.
Осушив бокал, Иван Иваныч закусил бараниной и снова заговорил.
— Приезжаю я в деревню Кизильскую. Там у них драка произошла на прошлой неделе. Из-за пустяков дело дошло до поножовщины… Приехал и сразу же требую представить мне виновника и пострадавших. Понимаешь, требую. А ваш башкирский старшина, братец мой, такая бестия, ухмыляется. Я, Султан Мухамедьяныч, человек горячий, неуважения не переношу, не могу терпеть усмешек, непочитания чина… Я ему по морде… «Что ж это, — думаю, — за безобразие? Это ж не крепостное право!» Ну, нагнал на него страха. Опять требую… Бабай, видимо, образумился и объясняет, что, дескать, спор прекращен, так как пострадавший помер с голоду, а виновник опух по той же причине. Черт знает, что там делается в деревне. Голод, скота нет, жрать нечего, народ мрет. Экое безобразие!.. Пошел я к виновнику сам. Изба у него плетеная, как вигвам у индейца, ребятишки есть просят, хватают меня за мундир, за штаны… А сам хозяин еле жив и распух, раздуло ему брюхо, как турецкий барабан. Так допроса и не сняли… Коего черта с него возьмешь? Вот, братец, какая оказия! А все твоя вина.
— Помилуйте, почтеннейший, в чем же моя вина? Ведь вы же сами, Иван Иваныч, говорите, что башкиры лодыри, чем же я провинился?
— Султан Мухамедьяныч, я человек свой, ты передо мной дурачком не прикидывайся. Я тебя насквозь вижу. И не угощай меня больше. Сегодня пить не хочу. Ты тут по округе всех сородичей как липку ободрал.
Вошел урядник.
— Ну-ка, Тимофеич, дербалызни. — Исправник налил ему стакан водки.
Урядник разгладил усы, перекрестил рот, крякнул, вытянул губы дудочкой и, захватив двумя пальцами стаканчик, мигом осушил его до дна.
— Покорно благодарю, ваше высокоблагородие…
— Иван Иваныч, где позволите стелить вам на ночь?
— На свежем воздухе, братец! Знаешь, предпочитаю сеновал или там что-нибудь в этом роде… Люблю запах сена, природу и все такое, так что ты мне, пожалуйста, прикажи стелить на свежем воздухе, а то я этих ваших изб не переношу.
Хозяин вышел распорядиться о ночлеге для Ивана Иваныча. Сходил в старую избу, поднял двух старух — служанок первой жены. Гюльнара сказала, что и где надо взять, чтобы устроить гостей. Служанки отправились на сеновал стелить постели.
Прогуливаясь по двору, Темирбулатов время от времени заглядывал в окно. Там при свете свечей исправник и Тимофеич сидели за столом и разговаривали.
Вернулся Афзал с Гулякбаем и Гильманом — родичами бая. Султан провел их на задний двор. Все четверо долго совещались, потом Гулякбай и Гильман вошли в избу, а Афзал отправился за ворота.
Султан залез на сеновал, посмотрел, как застланы постели. Ему хотелось угодить Иван Иванычу, и он велел одной из старух пойти к молодой жене Зейнап, попросить у нее одно из шелковых одеял.
Старуха вернулась сердитая и без одеяла. Султан понял, что молодая жена недовольна. Он уж не впервой замечал, что между его женами нет мира и что две старшие жены не любят свою молодую соперницу. Видно, Зейнап решила, что Султан послал за одеялом по совету старшей жены, и поэтому прогнала старуху.
— Ладно, ступай спать, — сказал ей бай.
Султан зашел к Зейнап, сказал ей несколько ласковых слов, погладил по голове.
Через некоторое время он возвратился на свою половину. Тимофеич допил водку и закусывал топленым маслом. Исправник писал, сидя за столом. Темирбулатов и Тимофеич отнесли его вещи на сеновал, а потом проводили туда исправника. Они помогли забраться наверх Иван Иванычу. Урядник стянул с него сапоги и сам устроился рядом.
Убедившись, что гости улеглись, Темирбулатов посадил Гильмана во дворе на всякий случай, чтобы знать, если они станут подглядывать. Гулякбай сел за перегородку рядом с той комнатой, где предстояло беседовать с Рахимом. Султан задернул вход туда занавесью. Афзал сидел на крыльце, поджидая гостя.
Глава 24
ИВАН ИВАНЫЧ
В полночь приехал Рахим. С ним прискакал Сахей-джигит со шрамом на щеке. Коней работники Султана быстро увели на задний двор.
После приветствий и поклонов Султан предложил гостю подушку.
— Садись.
— Рахмат![22]
Рахим разулся и в одних чулках присел на ковер.
Начали с незначащих разговоров.
— Издалека ли ехал?
— На Соленом Лосином логу посланного обратно дожидался. Ночь-то темная, в степи плохо дорогу знаю.
— Кумыс пей! — Темирбулатов зачерпнул половником в бочонке, налил чашечку, подал гостю. — У меня ночуют приезжие, русские… Исправник и с ним урядник. Мои знакомые.
Он держался запросто и сказал это как бы между прочим. Рахим удивленно посмотрел на хозяина и еще больше выкатил свои огромные глаза. В них явно выразилась тревога.
— Крепкий кумыс? — спросил его хозяин с чуть заметной насмешкой.
Рахим несколько растерялся, не зная, что ответить. Оба немного помолчали, приглядываясь друг к другу.
— Я ждал тебя с нетерпением и все время помнил о нашем общем святом деле, — сказал Султан. Он спросил про Могусюмку.
— А русские, которые у тебя ночуют, по-нашему понимают? — осведомился Рахим, поглядывая по сторонам и протягивая шею к занавеске, как бы желая заглянуть за нее.
— Да, один понимает, — безразлично ответил Султан.
Рахим
