Полчаса спустя, когда он все еще лежал там, скорее мертвый, чем живой, явился шериф Бен Роуси с ордером на арест Вейдмена и Познера. С ним приехали Сэм Тинкер, Чикен Ливере и горсточка горожан, в том числе и Каунти Гэлвей, вопреки своей воле вынужденный стать городским жителем.
Когда Магун пришел в себя, Роуси сообщил ему:
— Хартман в тюрьме. Ты угадал, заподозрив в нем того пропавшего кассира. А другие два — Вейдмен и Познер.
Над ним склонилась Келли. Он грустно посмотрел на нее, и она сказала:
— Побыстрей поправляйтесь. Я взяла Дина Баркера обратно на работу. У меня и для вас есть кое-какие предложения, когда вы встанете на ноги.
— Мне кажется, — скорбно произнес Магун, — что я не настолько глуп, чтобы спорить с какой-то девчонкой, которую назвали в честь мула!
Ее лицо вспыхнуло.
— Кто вам это сказал? — решительно спросила она.
— Твой папочка, — ответил он. — Я работал у него ровно три года после того, как ты уехала!
Авторские заметки
БОЗ ИКАРД
На Западе не было так много чернокожих ковбоев, как утверждают некоторые нынешние писатели. На старых фотографиях перегонщиков скота они попадаются, но очень редко. Тем не менее в их число входили одни из величайших людей Запада.
Мой самый любимый, я полагаю, — Боз Икард, правая рука замечательного скотовода Чарли Гуднайта. Боз родился рабом в штате Миссисипи в 1847 году и попал на Запад, когда ему не исполнилось еще и шести лет, — на ранчо западнее Витерфорда, штат Техас. Вероятно, не следует иметь любимчиков среди людей, но за все время своих долгих исследований я ни разу не слышал и не находил ни одного плохого слова о Бозе. Этот порядочный человек, великолепный наездник, хороший повар на пастбище, замечательный ночной пастух и неплохой воин ко всему прочему был надежен и достоин доверия. Временами он носил при себе все деньги Гуднайта.
Он умер в 1929 году и похоронен в Витерфорде. В эпитафии на мемориальной доске, воздвигнутой Гуднайтом в честь Боза, написано:
БОЗ ИКАРД
Четыре года работал со мной на Гуднайт-Лавинг Трэйл, никогда не уклонялся от обязанностей и ни разу не ослушался приказа, многократно выезжал вместе со мной успокаивать напуганное стадо, участвовал в трех стычках с команчами, отличного поведения».
Это гораздо большая награда, чем просто слова, потому что Гуднайт сам был одним из величайших скотоводов. Он всегда искал и находил самых лучших людей. Он проложил Гуднайт-Лавинг Трэйл, основал ранчо в каньоне Пало-Дьюро и первым начал осваивать некоторые весьма суровые места.
КОГДА ГОВОРИТ ОРУЖИЕ
Он въехал в город на коричневом муле и спешился напротив «Фургончика Чака». На нем были высокая мексиканская шляпа и узкие брюки, расклешенные над ботинками. Шорти Дюваль открыл было рот, чтобы поприветствовать незнакомца, но тут этот тип повернулся, и рот Шорти Дюваля захлопнулся, как стальной капкан, а на лбу у него даже пот выступил.
Одного взгляда оказалось вполне достаточно. Шорти и сам крутой парень, но никто не стал бы искать приключений на свою голову при виде этого бродяги в высокой шляпе.
Худое загорелое лицо и похожий на клюв нос, который когда-то сломали; скулу пересекал шрам, выделявшийся белизной на смуглой коже. Но бросало в дрожь вовсе не от этого. Глаза — вот что приводило в оцепенение. Карие с зелеными искорками, они смотрели на тебя так, что заставили бы любого силача и дебошира остановиться и подумать.
На ремнях крест-накрест висели два револьвера. Не обычные револьверы-«миротворцы», а кольты старого образца, самые первые пушки, известные как кольты Уокера. Слишком тяжелые для большинства людей, они достаточно точно стреляли на расстоянии более сотни ярдов, что неплохо даже для винтовки.
Его экзотический облик дополняла мексиканская куртка. Переводя взгляд с его необычного костюма на тощего коричневого мула, Шорти никак не мог вычислить, кто же он такой.
В Уайт-Хиллс редко приезжали посторонние. Я пробыл здесь уже два месяца, и за все это время не появилось больше ни одного нового человека. Этот тип дал понять, что знаком с городками такого рода, не удостоив никого из нас взглядом. По правде говоря, он будто вообще нас не заметил. Просто протиснулся в двери и попер прямо к стойке, где мирно потягивали виски Билл Райдинг и еще четыре или пять человек. Я довольно-таки любопытен и тоже вошел в салун за ним следом. Если этот господин будет с кем-то разговаривать, мне хотелось быть там, откуда можно его послушать. Когда я возник на пороге, Райдинг оглянулся, и глаза его стали злыми. Мы не выносили друг друга с самого первого дня, когда я появился в городе. Отчасти это получилось из-за дворняжки Джека Белтона. Белтон — парнишка, который жил со своей сестрой Рут на отличном ранчо в шести-семи милях от Уайт-Хиллс. Однажды его собака перебежала Райдингу дорогу, чуть не сбив того с ног. Вспыльчивый малый, Билл выхватил пушку, и тогда я сделал то же самое.
Не успел он выстрелить, как я оказался у него за спиной.
— Только попробуй убить эту собаку, Райдинг, и я убью тебя!
Его лицо покраснело, затем побледнело. Он стоял вполоборота ко мне и понимал, что шансов у него нет.
— Когда-нибудь, — угрожающе произнес он, — ты вмешаешься не вовремя!
Джени видел всю сцену, и его сестра тоже. Они меня ужасно благодарили, и я подумал, что мне ничего не стоило бы даже убить Райдинга.
Уайт-Хиллс не без основания слыл бандитским городом. Большую часть его обитателей где-нибудь разыскивали, и хотя любому помощнику шерифа не имело смысла приезжать сюда, сейчас городок гудел как встревоженный улей. А все потому, что в Пьерсе ограбили банк, и никто в Уайт-Хиллс не сомневался, что рейнджеры обязательно заявятся сюда в поисках грабителя. Именно поэтому так подозрительно смотрели и на меня, когда я приехал в город.
И без гадалки я допер, что Гарвей Кинзелла, босс города, приставил Билла Райдинга следить за мной. Он старался знать обо всем, что происходило вокруг.
Но не только Райдинг не спускал с меня глаз. Еще два или три парня вели слежку по поручению того же Кинзеллы. И все же я не уезжал. Отчасти из-за Рут Белтон.
Тип в высоком сомбреро прислонился к стойке и неторопливо обвел комнату своими искрящимися глазами. Они зацепились за Райдинга, миновали Шорти Дюваля и наконец остановились на мне.
На мне задержались дольше всего, и я ничуть не удивился. Мы — я и он — оказались здесь самыми большими людьми. Может, я даже чуточку превосходил его, но из-за этой шляпы он выглядел таким же высоким. По его глазам никто не догадался бы, о чем он думает. Но я знал, что чувствует человек, который что-то замышляет.
