Лилиан рассеянно гладила кончиками пальцев голую грудь Саймона, совсем не осознавая, насколько возбуждающими были эти прикосновения. И то, с какой невинностью это было проделано, во стократ усиливало его ощущения. Уже через несколько минут Саймон будет более чем готов снова продемонстрировать ей, насколько сильно желал её.
Лилиан посмотрела на него, и её карие глаза заискрились золотом от угасающего света камина.
— Теперь не хочешь рассказать мне, чем ты был так расстроен, когда я нашла тебя в бильярдной?
Саймон напрягся, моментально возвратившись к мыслям о проблемах, с которыми он столкнулся совсем недавно. К тому факту, что его отец не был тем человеком, каким Саймон его считал. К осознанию того, что где-то в мире у него есть брат, и вполне возможно даже не один.
Глядя на Лилиан сверху вниз, он обдумывал её вопрос. Было очень рискованно открыть ей хоть что-нибудь. Но сейчас она была значительно ближе ему, чем неделю назад. Саймону хотелось верить, что Лилиан никогда преднамеренно не раскроет секреты его семьи. Но если она даже случайно проговорится об этом постороннему человеку, на них обрушится шквал общественного порицания. И пока Саймон сам не поведает миру правду о своем отце, он не хотел, чтобы за него это сделал кто-то другой. И всё же он жаждал разделить с кем-то свою боль. Особенно с девушкой, которая только что доставила ему такое удовольствие.
— Я начинаю думать, что никогда по-настоящему не знал своего отца, — наконец произнес Саймон с глубоким вздохом и прижал Лилиан к себе ещё ближе. Ощущение её тёплого тела каким-то образом прогнало прочь горечь воспоминаний о тех пугающих фактах, о которых он узнал.
— Почему? — спросила девушка, отведя взгляд.
Прежде, чем ответить, Саймон долго смотрел в потолок.
— Как много ты знаешь о моем отце?
Поколебавшись, Лилиан пожала плечами и ответила:
— Совсем немного, в основном то, что о нём знают и многие другие.
Саймон нахмурился:
— Да, мой отец был общественным деятелем. Его очень уважали за то, что он поддерживал иногда спорные законопроекты в парламенте и страстно защищал менее удачливых людей. Но кроме общественной, у него была ещё и личная репутация. Люди считали его добропорядочным, безупречным во всём человеком. Даже в какой-то степени религиозным. Всё это давало ему возможность бороться за справедливость. Но теперь… — Саймон замолчал, потому что горькая правда не давала ему говорить.
Господи, всё это оказалось такой гнусной ложью.
Лилиан приподнялась, опираясь на локоть, и пристально посмотрела на него. Её глаза зажглись интересом.
— Но теперь?…
Саймон колебался. Мало того, что открывать правду было очень опасно, так ему ещё и казалось, что в некотором роде он предает отца. Саймон вздохнул. Оказалось, что даже сейчас, не смотря ни на что, он стремится защитить старика.
— Но теперь, — Саймон пожал плечами, — теперь я не знаю, было ли хоть что-нибудь из того, чему он меня учил, правдой. И если бы я знал его настоящего, сомневаюсь, что он бы мне понравился.
Лилиан медленно кивнула, и, когда она снова легла возле него, в её взгляде промелькнул какое-то сильное чувство. После длительной паузы девушка произнесла:
— В детстве нам кажется, что наши родители не могут поступать дурно. Но когда мы начинаем взрослеть, мы всё больше понимаем их сложную, человеческую натуру. И это не особенно приятно, правда?
Саймон кивнул:
— Да, определенно это неприятно.
Теперь она посмотрела прямо поверх его головы с отсутствующим выражением лица, словно её захватили воспоминания.
— Я думала, что моя мать была самим совершенством. Отец всегда защищал и оберегал нас с братом от её многочисленных приступов меланхолии, поэтому я не знала, как сильно она страдала. Пока она не покончила с собой.
Саймон вздрогнул. Ему было сложно представить, какую утрату пережила эта удивительная девушка, лишившись обоих родителей, и позже — испытав сильнейшее моральное потрясение, когда все начали сторониться её, подозревая правду о гибели её матери.
— И самое худшее было то, — мягко продолжала она, — что сначала я ненавидела её за то, что она сделала. Я чувствовала себя преданной: ведь она предпочла покончить с жизнью, а не смотреть в лицо проблемам. Мне казалось, что это эгоизм — оставить мужа без жены, а детей — без матери. Я винила её за это многие годы…
Саймон перекатился на бок и, подперев голову рукой, посмотрел на Лилиан. Хотя она старалась говорить твердо, в её глазах стояли слезы. Перед ним начинал открываться её тонкий эмоциональный мир. Её ранимость и осознание того, что девушка поделилась бы этими мыслями далеко не с каждым, делали её еще более притягательной и желанной для него. Она возвела вокруг себя стены, чтобы защитить себя. И отгораживалась от него с первых минут приезда сюда. Теперь же он понимал нежелание Лилиан узнать его ближе, нежелание признать, как сильно их влекло друг к другу.
Слава Богу, она наконец-то приняла этот факт!
— Как ты поборола свой гнев? — спросил Саймон, взяв её ладонь в свою и глядя на их переплетенные пальцы.
Лилиан внимательно посмотрела на него:
— Что ты имеешь в виду?
— Ни один из нас не может поговорить со своими родителями и решить ту проблему, которая причинила нам такую боль. И, поскольку их нет с нами, это значительно усложняет дело.
Лилиан медленно кивнула:
— Да, думаю, ты прав. Решение проблемы ушло вместе с ними, оставив нам только боль. — Она замолчала на какое-то время, хмуро размышляя над его вопросом, и, наконец, прошептала: — Только недавно я смогла преодолеть свой гнев, когда поняла реальные причины, толкнувшие маму на самоубийство. Думаю, я просто перенесла свой гнев… на того, кого я виню в её смерти.
Саймон нахмурился. В словах Лилиан было какое-то беспокойство, даже чувство вины. Он хотел облегчить ее ношу. И все же не мог. Так же, как не мог избавиться и от своей собственной боли.
— Сомневаюсь, что это поможет мне в моей ситуации, — снова вздохнув, произнес Саймон. — Не думаю, что кто-то другой ответственен за действия моего отца. Но, возможно, однажды я смогу понять его, и это ослабит гнев, вызванный его предательством, который я чувствую сейчас.
Лилиан отвернулась, и он не смог прочесть странное выражение на её лице.
— Да, Саймон, возможно, ты и прав, — проговорила она. Откинув покрывало, девушка встала с кровати. — Уже очень поздно. Мне нужно вернуться в свою комнату. Габби, должно быть, уже что-то подозревает.
Саймон понимал, что она права, но он всё равно схватил её за руку и притянул к себе. Лилиан не сопротивлялась, когда он снова уложил её на постель и наклонился, чтобы поцеловать. Более того, она сама со вздохом подставила ему свои губы, чтобы ему было удобнее.
