Тихомиров хмыкнул и умолк. До самой опушки, где ждал автомобиль, они шли молча.
* * *
Петров и Беляков уже подходили к трофейному автомобильчику, на котором адъютант Тихомирова должен был доставить их в батальон, когда их окликнул незнакомый майор, представившийся начальником Особого отдела дивизии Кулешовым. Танкисты остановились, и Беляков, чувствуя неладное, присмотрелся к особисту попристальнее. Майору можно было дать на вид и тридцать, и пятьдесят, черные круги вокруг красных глаз говорили о том, что он давно уже не высыпался как следует. Спустившись в небольшой блиндаж, где располагался Особый отдел, комбат и комиссар увидели сбитый из сосновых горбылей стол с пишущей машинкой, за которой сидел такой же красноглазый сержант, и несколько ящиков, на которых стопками лежали папки. Раскрыв одну из них, Кулешов протянул Белякову несколько листов бумаги.
— Ознакомьтесь, товарищ батальонный комиссар.
Беляков пробежал глазами бумаги и молча передал их Петрову. Слова «Протокол допроса» бросились в глаза сразу, и комбат, не читая, перевернул лист. Еще один допрос. Опрос свидетелей. Заседание трибунала… Приговор… Военюрист… Приведен в исполнение.
— Что это? — хрипло сказал он.
— Это дело о трусости в бою экипажа танка в составе… Да, впрочем, там все написано, — глухо ответил майор. — Я посчитал, что вам следует знать.
Комбат вспомнил вчерашний разговор: «Поганая история со вторым, Юрий Давыдович…»
— Вы что, провели следствие за сутки? — напряженно спросил Беляков.
— На самом деле, — бесцветным голосом продолжил особист, — следствие заняло от силы два часа. Все произошло на глазах у пехоты. Пятнадцать красноармейцев и два командира показали, что экипаж покинул танк прежде, чем снарядом разбило гусеницу. После этого я прекратил опрос свидетелей. Под давлением неопровержимых улик экипаж сознался в том, что покинул исправный танк. В силу чрезвычайных обстоятельств трибунал был проведен по ускоренной процедуре, приговор был вынесен в течение пятнадцати минут и приведен в исполнение через полтора часа. Вот свидетельства о смерти.
— Значит, по ускоренной процедуре? — просипел Петров.
Он не мог вспомнить даже лиц этого экипажа, да и не считал нужным теперь вспоминать, их трусость бросала пятно на весь батальон, но быстрота, с которой был вынесен и приведен в исполнение смертный приговор, вызывала отвращение. Беляков крепко взял комбата за плечо и, словно мальчишку, отодвинул назад.
— Я не сомневаюсь, что их вина была установлена, — спокойно сказал комиссар. — Но неужели обязательно было выносить такой приговор? Куда спешили? Даже если они заслужили наказание, почему не предоставили им возможность искупить свою вину?
— Как вы это себе представляете, товарищ батальонный комиссар? — Красные слезящиеся глаза, не мигая, уставились на Белякова. — У вас есть специальный танк, на котором можно послать в бой трусов?
— Почему не отправили их в пехоту? — спросил Беляков.
— А по-вашему, наши батальоны — это место, где всякая сволочь будет искупать вину кровью? — впервые повысил голос майор.
— Товарищ майор, время, — вмешался в разговор сержант.
Особист подошел к телефону и, сняв трубку, несколько раз крутанул ручку.
— «Ракита», «Ракита»… Да, «Ракита», это «Сосна»… Что? Когда? Да, выезжаем!
Он бросил трубку и, шагнув мимо Белякова, снял со стены ППД.
— Прошу меня извинить, товарищи, вынужден вас покинуть. На мне еще и эти диверсанты висят. Золотов, проводи танкистов.
Схватив с ящика чехол с запасным диском, Кулешов выскочил из блиндажа, комбат и комиссар вышли вслед за ним. Возле блиндажа стояла старенькая полуторка, рядом сидели несколько красноармейцев при оружии.
— Подъем! — крикнул майор, садясь рядом с водителем.
Бойцы попрыгали в кузов, и начальник Особого отдела 328-й стрелковой дивизии куда-то уехал.
* * *
До батальона добрались без приключений. Турсунходжиев, весь перемазанный грязью и маслом, доложил, что машины к бою готовы, масло долили, боекомплект загружен. Петров прошел вдоль стоящих в два ряда танков, затем подошел к КВ. На крыше башни лежал баллон с газом, сквозь смотровые щели выбивались вспышки синего — люди Рогова что-то подваривали в башне. Солнце садилось, часа через два будет темно. Старший лейтенант спросил у ремонтников, когда будет готов танк, выслушал непременное: «Минуту, командир, тут всего ничего осталось…». Здесь делать было нечего, и комбат пошел к своему танку. Экипаж встретил командира дружным храпом — приведя машину в порядок, танкисты завалились спать, ловя минуты покоя. Видимо, первым уснул на крыше моторного отделения Осокин, потому что кто-то прикрыл его от холодного, почти осеннего ветра брезентом. Наводчик и радист спали под деревом, привалившись спинами к стволу. Комбат нагнулся над ними и потряс Симакова за плечо.
— Подъем, орлы, нечего на холодной земле валяться.
— Какая на хрен разница, — не открывая глаз, сонно ответил Безуглый.
— Вставайте, говорю, пока не отморозили себе все на свете.
Волжанин, кряхтя, отлепился от ствола и неуклюже поднялся, разминая затекшие конечности. Безуглый упал на бок, перевернулся на живот и сделал несколько отжиманий. Закончив с упражнениями, он, не вставая, посмотрел вверх и с серьезным видом спросил:
— Олег, а кто такая Зоя?
— Какая Зоя? — удивился Симаков.
— Тебе лучше знать, — осклабился радист. — Ты ее все время во сне звал.
— Не знаю я никакой Зои, — вяло отмахнулся наводчик.
— Брось, Олег, он тебя разыгрывает, — устало махнул рукой комбат.
Безуглый вздохнул и легко поднялся с земли.
— Что-то вы какие-то смурные, товарищи комсомольцы, — криво усмехнулся радист.
— А должны радоваться? — спросил старший лейтенант.
— Радоваться необязательно, — разрешил москвич. — Но если честно, командир, мне не нравится настроение в батальоне. Все ходят, как в воду опущенные, жалеют, что ли, себя заранее. «Погибельный страх смерти исказил их благородные лица», как сказал какой-то писатель, не помню какой.
— Хреновый писатель, похоже, — невозмутимо ответил Симаков.
— Хреновый? — Безуглый внезапно посерьезнел. — Даншичев вон до сих пор у могил сидит.
Петров вспомнил, что ему еще следует сказать Даншичеву, что теперь он поступает в распоряжение комиссара. Михаил Владимирович передавал свой танк экипажу, чья машина подорвалась сегодня на мине, а сам со своими людьми переходил на КВ. Приказав Симакову поднимать Василия, комбат позвал Белякова и пошел вместе с ним искать водителя. Бывший испытатель с Кировского завода действительно сидел под березой, рядом с которой похоронили его экипаж. Песок на могилах уже успел засохнуть, и Даншичев набирал его в горсть и смотрел, как тот просыпается сквозь пальцы.
— Ну что, Петя, ты как? — мягко спросил Беляков, опускаясь на колено рядом с мехводом.
— Нормально, — спокойно ответил танкист, отряхивая ладони.
— Юрия Давыдовича отправили во фронтовой госпиталь. Самолетом, — продолжил Беляков.
— Ну и хорошо, — водитель сорвал травинку и принялся жевать ее.
Михаил Владимирович искал глаза Даншичева, но тот упорно отказывался встретиться с комиссаром взглядом, и это тревожило Белякова. В голосе мехвода, в его расслабленности было что-то странное, неестественное.
— КВ скоро будет готов, — вмешался Петров. — Михаил Владимирович со своими ребятами завтра пойдет на нем.
— Удачи вам, товарищ батальонный комиссар, — танкист снял шлем и подставил лицо ветру.
Старший лейтенант почувствовал подступающее раздражение, эта шутка чересчур затянулась.
— Ты пойдешь водителем, — голос Петрова был резок.
— Не-а.
Повернувшись, Даншичев в первый раз посмотрел в глаза командиру, и тот вздрогнул — во взгляде бывшего испытателя плескалась едва сдерживаемая истерика.
— Извини, комбат, — весело сказал мехвод. — Я никуда не пойду. Все, навоевался.
Петрова словно по голове ударили, он не мог поверить тому, что услышал.
— Отказываешься выполнить приказ? — собственные слова доносились до старшего лейтенанта, словно со стороны.
— Ну, можно сказать и так, — все с той же нездоровой веселостью ответил Даншичев.
— Ты понимаешь, что это значит? — тихо спросил комбат.
— Ну что, что? — срывающимся голосом крикнул танкист.
Ухватив обеими руками ворот комбинезона, водитель с силой дернул, словно черный брезент не давал дышать.
— Что, комбат, расстреляешь? Расстреливай! Нам же все равно каюк, не понимаешь? Бац — Иванов, бац — Никитин! Бац — и у меня вся рожа в Витькиных мозгах! — Он уже вскочил, неловко схватившись за дерево, он кричал, распаляя себя.
Петров резко, не размахиваясь, ударил танкиста в челюсть, Даншичев нелепо взмахнул руками и упал ничком.
