Вот так и получилось, что перед самым Рождеством я отправился на Канары. Потому как кроме моей дачи на острове Гран-Канария последнее время располагалась и база отдыха Электродинамического института. То есть если по-простому, стартовый комплекс для магнипланов, построенный тут из соображений наибольшей близости к экватору.
Вместе со мной летели Никонов и специально прибывший из Федерации эксперт, представленный мне как Иван Петрович Сидоров. Вообще-то у нас были подозрения, как его зовут на самом деле, но уточнять их или нет, мы пока не решили.
Полет происходил на «борту номер два», то есть персональном самолете канцлера.
Это был полный близнец императорского «номер один», сделанный на базе нашего воздушного лайнера «Аист», первого дальнего и комфортабельного пассажирского самолета в этом мире. Он был похож на чуть уменьшенный первый вариант Ил-18, то есть еще с поршневыми двигателями, потому как реактивные у нас пока пребывали в стадии опытных образцов.
Взлетели мы поздним вечером и к утру были в Сарагосе, где предусматривалась промежуточная посадка. Короткое пребывание на испанской земле — и мы снова в воздухе. К обеду впереди показался остров Гран-Канария. Что интересно, наиболее заметным ориентиром на нем был не стартовый комплекс, большей частью упрятанный под землю, а дворец бессменного губернатора острова дона Мигеля де Кордобы. Сей благородный дон еще восемь лет назад мгновенно сообразил, куда дует ветер, и теперь его семнадцатиэтажная резиденция являлась отличным ориентиром как в прямом, так и в переносном смысле. И, разумеется, источником зависти для столь же честолюбивых, но менее сообразительных. В силу чего мне в свое время даже пришлось, повздыхав о несовершенстве человеческой натуры, санкционировать пару несчастных случаев.
Аэродром для больших самолетов располагался на побережье, в пяти километрах от моей дачи, и после посадки мы отправились туда.
Увидев ее, Никонов остался невозмутим, а Сидоров не смог сдержать удивления. Наверное, он представлял себе Канарскую дачу канцлера Российской империи как-то иначе, а не в виде пяти полутораэтажных садовых домиков плюс странное сооружение, похожее на одноподъездную хрущевскую двенадцатиэтажку, но высотой всего в пять метров.
— Здесь живут кошки, — пояснил я, — а вы можете располагаться в зеленом домике, а потом приглашаю пообедать со мной в синем. На объект мы отправимся завтра утром.
Готовый к старту магнитоплан представлял собой прямоугольную платформу семнадцать на одиннадцать метров при толщине в два. По краям она имела две надстройки с трубами и антеннами, а в центре располагалась грузовая площадка.
— Десять тонн, — пояснил я. — Старт через пару минут.
На платформе взревели тринклеры, и из труб повалил белый дым, по мере прогрева движков становившийся все более бесцветным. Наконец магнитоплан качнулся и начал медленно подниматься.
— Вот так это и выглядит, — резюмировал я. — На расчетную высоту, то есть шесть километров, он выйдет через сорок пять минут.
— Значит, для подъема на высоту, скажем, в двести километров ему потребуется больше суток? — уточнил Сидоров.
— Даже больше трех, учитывая необходимость нескольких дозаправок, — подтвердил я. — А выход на суточную орбиту продлится месяца полтора. Ну и что? Мы не спешим. К тому же он может висеть и не обязательно на орбите, просто тогда потребуется небольшой расход энергии для компенсации потерь и сноса за счет магнитного склонения, но это меньше процента от стартовой мощности.
— И что, это нелепое сооружение сможет подняться в космос? — не поверил Никонов.
Сидоров бросил на него косой взгляд, который я расценил как презрительный. Да, техническая подкованность дражайшего Петра Сергеевича далека от безграничности, но зато у него есть другие достоинства.
Я пояснил:
— Конкретно этот — нет. У него отсутствует кислородная аппаратура для двигателей, и гермокабина экипажа не рассчитана на космос. Но это нетрудно сделать. Вот с дозаправкой в полете придется повозиться, но и это вполне решаемо на нашем уровне развития техники. Кстати, предлагаю вернуться на дачу, тут больше ничего интересного не будет. Для наблюдения за полетом у меня есть очень неплохая оптика.
Как и было обещано, через сорок пять минут магнитоплан прекратил подъем и завис на высоте шести километров. Решив, что Сидоров уже достаточно впечатлялся и самое время предоставить ему возможность без свидетелей пообщаться с Никоновым, я сказал:
— Разрешите до вечера вас покинуть. Губернатор острова устраивает торжественный обед в честь моего прилета, а про вас он по вполне понятным причинам не в курсе. Но вы ничего не потеряете, кормят у него так себе, с моей кухней не сравнить. С удовольствием бы пообедал на своей даче, но, увы, положение обязывает. Если будет желание, можете покататься на железной дороге. Вода в паровозе уже есть, а как растопить топку, вам покажут. Инструкция по управлению в кабине машиниста. Неужели не хотите? Странно. В общем, часов в шесть я вернусь.
Вечером состоялась моя беседа с Никоновым.
— Иван Петрович разъяснил мне все преимущества подобного способа полетов, — начал Петр Сергеевич, — но я не понимаю одного. Он утверждает, что понял принцип работы вашего аппарата, а преодоление неизбежных технических трудностей займет всего несколько лет. Он ошибается?
— Нет, — покачал головой я, — именно так все и есть.
— Но тогда в чем смысл сегодняшнего показа? Ведь в случае несогласия с вашими предложениями, которые вы наверняка сделаете, мы сможем просто вложить некоторые средства и лет через пять получить такое и у себя.
— Во-первых, меня как-то не очень интересует, что у вас будет через пять ваших лет. Во-вторых, средства потребуются не некоторые, а весьма значительные. И наконец, нужна будет гарантия, что они, эти средства, пойдут именно на магнитоплан, а не будут попилены в процессе освоения. Лично мне представляется куда более вероятным, что у вас в результате выйдет что-то вроде нынешнего рывка в области нанотехнологий. В случае же согласия с нашими предложениями вы получаете не только полный комплект документации, но и рабочий магнитоплан, в разобранном виде он пройдет через портал. В обмен мы хотим ядерные источники энергии общей мощностью от пятисот киловатт до мегаватта. Это, так сказать, программа-минимум. А вообще-то более привлекательным, причем и для вас тоже, было бы совместное производство магнитопланов. У нас, естественно, с последующей переправкой части изготовленных аппаратов к вам. Если у вас есть готовые или требующие минимальной доводки реакторы, то продукция может пойти месяца через три по вашему счету.
С Сидоровым разговор происходил чуть позже и в несколько ином ключе.
— Насколько я понял, у вас применяется модульный принцип. У данного экземпляра, по моим прикидкам, где-то от двадцати до тридцати подъемных элементов. Это так?
— Все правильно, у него их двадцать четыре.
— Тогда максимальный размер и, значит, грузоподъемность аппарата по этой схеме лимитируется только прочностью внешней конструкции. Я прикинул, и у меня получился оптимальный взлетный вес в восемьсот тонн, из которых на долю груза придется двести. Все это, если использовать в качестве источников энергии термоэлектрические ядерные установки типа «Топаз». Вы в курсе, что это такое?
— Про «сто дробь сорок» в курсе, а насчет более поздних разработок нет, но это неважно. Да, у нас тоже получились похожие цифры. Что же, теперь остается только ждать решения вашего руководства.
Магнитоплан висел в Канарском небе сутки, а потом потихоньку начал снижаться.
— Что это, — поинтересовался Никонов, оторвавшись от стереотрубы, — воздух над ним светится или такое мне только кажется?
Если бы рядом не было Сидорова, то наверняка я бы не удержался и небрежно сообщил что-нибудь вроде «ага, вы видите побочный эффект локального искривления пространства», но он тут был, и пришлось разъяснить:
— Это включились мощные дуговые прожекторы, направленные вверх. Ведь при движении подъемного элемента вниз в нем индуцируется ток, который надо куда-то сбрасывать. Разумеется, это явление частично нивелируется сдвижными экранами, но не полностью, вот там и жгут излишки электроэнергии. То есть магнитоплан потребляет энергию, только когда поднимается. При спуске он ее генерирует, да вот только девать это электричество некуда.
Вскоре аппарат сел, а мы, наоборот, взлетели. «Борт номер два» набрал высоту и взял курс на Сарагосу.
Следующая посадка была в Москве, и тут мы разделились. Я полетел в Гатчину, а Никонов со спутником, пересев на «Пчелку», отправились на Селигер. Для приема «Аистов» тот аэродром был слишком мал, да и вообще мне хотелось по свежим следам прикинуть результаты прошедшего показа, что лучше делать в одиночестве. Пожалуй, на текущем этапе можно обойтись и без демонстрации эффекта Арутюняна. Скорее всего, магнитопланы покажутся противоположной стороне достойными того, чтобы ради их получения поставлять нам реакторы.
