работать. Мне было все равно, будут ли они разбиты или разорваны на куски, я использовала бы их, чтобы уйти. Я бежала так быстро, как только могла, чтобы никогда больше не видеть Гилберта Кларка.
Старые раны болели от автомобильной аварии, напоминая мне, что я была достаточно сильна, чтобы исцелиться от этого. Я могла бы исцелиться от этого, даже если бы он просто вырвал все жизненно важное внутри меня.
― Где мой телефон? Отдай его мне.
Громкий кулак ударил по роликовой двери его склада, вибрируя по всему пространству.
― Ах, черт. ― Гил снова запустил руки в волосы, лихорадочно расхаживая по комнате. Он больше не смотрел на меня так, будто я убью его голыми руками, а вел себя как загнанный в ловушку зверь, непредсказуемый и очень, очень опасный.
Я пошатнулась, немного отступив назад, когда еще один громкий стук нарушил тишину. За этим последовал властный крик.
― Полиция. Откройте!
Что за…
Гил уничтожил пространство между нами с быстротой, которая приводила в ужас. Он теснил меня. Его большие ладони опустились мне на плечи, больно сжимая меня, не отпуская. Его зеленые глаза впились прямо в меня, разрывая и разрывая, не заботясь о том, как сильно он причинил мне боль.
― Олин, это невероятно важно. Мне нужно, чтобы ты сообщила полиции фальшивый номерной знак.
― Что? Почему? ― Я извивалась в его объятиях. ― Отпусти меня.
Его пальцы только сильнее сжали. Он встряхнул меня, не обращая внимания на мою пульсирующую голову.
― Олин. ― Характер окрасил его лицо в самый черный цвет. Его глаза снова превратились в оружие, приковав меня к месту. ― Ты должна сообщить им фальшивый номер.
Я никогда не боялась в присутствии Гила.
Ни разу.
Даже когда он оттолкнул меня, когда мы были моложе.
Это изменилось.
Теперь у меня было больше осторожности, чем надежды. Больше дискомфорта, чем фамильярности.
― Отпусти меня.
Его руки скользнули от моих плеч к щекам, его прикосновения были грубыми и жестокими.
― Ты понимаешь? Мне нужно, чтобы ты солгала. Смотреть в их проклятые лица и лгать.
Я собралась с духом в его заточении.
― Я не лгу. Этот ублюдок должен быть в тюрьме.
Его лоб врезался в мой, снова оставляя синяки. Я вздрогнула, когда Гил положил свою голову на мою, наши глаза были так близко, наше дыхание разделялось. Было что-то опасно интимное и шокирующе угрожающее в том, как он поймал меня в ловушку.
― Лги.
― Нет.
Его пальцы впились в мои щеки.
― Солги.
― Я не позволю ему снова избить тебя до полусмерти.
― Это не твой выбор.
― Так и будет, если ты не поможешь себе!
― Будь ты проклята, Олин. ― Его глаза закрылись, его агрессия выскользнула из его пальцев, и он отпустил меня. Поглаживая мои волосы с предельной мягкостью, он пробормотал: ― Ты такая хорошая. Такая добрая. Ты всегда сражалась за тех, за кого нужно было сражаться. Я понимаю, почему ты сделала то, что сделала. Я понимаю, что ты вызвала полицию ради меня. ― Его губы скривились в мучительной улыбке. ― Ты сделала это, чтобы защитить меня. Но, О… ― Любой признак мягкости исчез под очередной лавиной удушливого снега. ― Мне нужно, чтобы ты солгала. ― В его взгляде мелькнуло что-то душераздирающее. ― Солги, и ты спасешь мне жизнь. Умоляю тебя.
Я втянула носом еще больше дрожи, еще больше слез.
― Во что, черт возьми, ты ввязался? ― Мне хотелось плакать по нему, обнять его боль. Но мне было страшно. Напугана до мозга костей. ― Что происходит?
Стукнул еще один кулак.
― Полиция! Немедленно откройте эту дверь!
Гил вздрогнул. Тяжело покачав головой, он рухнул передо мной на колени. Затем вздрогнул, когда его собственная боль от предыдущего избиения истощила его резервы, но его лицо было открытым, умоляющим, отчаянным.
― Ты должна довериться мне в этом. Я не могу сказать, почему, но могу сказать, что это вопрос жизни и смерти.
― Расскажи мне.
― Я не могу.
Еще один стук в дверь.
― Последнее предупреждение!
Гил издал звук человека, знающего, что он вот-вот пострадает, его взгляд метнулся через плечо к двери. Дверь, которая в любую минуту может быть взломана правоохранительными органами.
Я потянулась к нему, не видя, как он стоит на коленях.
Гил схватил меня за руки, взлетел на ноги и снова сжал мои щеки мозолистыми ладонями.
У меня перехватило дыхание, когда его пальцы заклеймили меня. Наши взгляды встретились, и я забыла, как говорить, как думать, как спорить. Глубоко внутри него я видела войну, которая бушевала в течение многих лет. Войну, которую он скрывал. Война, в которой не было смысла.
Он проигрывал.
Он был почти побежден.
Я сделала болезненный вдох, когда он ткнулся своим носом в мой, снова мастер ломать меня.
― Я умоляю тебя, выдра. (otter на англ. Прим. пер.)
У меня подогнулись колени. Слезы потекли быстрее. Я попыталась вырваться, но он только крепче прижал меня к себе.
― Не делай этого. Не смей теперь использовать старые прозвища.
Эти прозвища были священными с более счастливых времен.
Они не принадлежали ему, чтобы ими пользоваться.
Уже нет.
― Мне нужно, чтобы ты доверилась мне. ― Его дыхание было порочным поцелуем на моих губах.
― Ты нарушил это доверие много лет назад.
― Я знаю. ― Гил крепко зажмурил глаза. Он пошатнулся, прижимаясь ко мне, показывая, насколько это его покалечило. ― Просто дайте им ложное описание и неправильный номер. Это все, о чем я прошу. ― Его пальцы разжались, а плечи опустились от отчаяния. Глубокая кость, разрывающая душу, отчаяние конца света.
Я попятилась, изучая его сквозь слезы, когда полиция постучала в последний раз.
― Открой эту дверь, или мы выломаем ее!
С гримасой, которая разрывала мне сердце, Гил прошел через офис и вошел на склад. Он не знал, сделаю ли я то, о чем он просил. Не пытался заставить меня подчиниться. Просто оставил свою жизнь в моих руках, его мольба все еще эхом отдавалась вокруг меня.
Солги.
Умоляю тебя.
Я всхлипнула, зажимая рот рукой, чтобы подавить еще больше.
Я вызвала полицию, чтобы защитить его.
Я думала, что поступила правильно.
Но что, если… что, если бы я приговорила его к чему-то худшему, чем я когда-либо могла себе представить?
Помоги ему.
Сделав глубокий вдох, я прогнала слезы. Подавила рыдания. Заперла
