— Спрашиваешь! Наши маги толком ничего не могут сделать, говорят — надо меньше нервничать; можно подумать, это от меня зависит. Я очень на многое готов, чтобы окончательно избавиться от этой проблемы, — поморщился я.
— Это хорошо, — удовлетворённо кивнула она и поднялась с места, при этом держась одной рукой за моё плечо.
— Хорошо что? — уточнил я.
— Что готов, — оказавшись у меня за спиной и положив уже обе ладони мне на плечи, тихо шепнула она. От вкрадчивого тона кошки стало не по себе, по спине скользнул неприятный холодок. Запоздало сообразив, что прежде, чем соглашаться на лечение, было бы неплохо уточнить, в чём именно оно будет заключаться, я дёрнулся с места, пытаясь встать и вывернуться из-под её рук. Тщетно. Тонкие изящные пальцы сжались тисками, не давая шелохнуться, а над ухом прозвучало тихое и ласковое: — Спи!
Попытка сопротивляться нахлынувшей темноте так же не увенчалась успехом, и я провалился во мрак забытья.
В этот раз приходить в себя было тяжело. Липкая паутина сна отпускала очень неохотно, в сознании мелькали обрывки мыслей, эмоций и фрагменты недавних сновидений; но я точно знал, что мне нужно наружу, и как можно скорее. Когда наконец-то сумел продрать глаза и оглядеться, подумал, что продолжаю спать, и сейчас наблюдаю очень странный сон, вполне имеющий шанс превратиться в кошмар.
Это была обыкновенная спальня; незнакомая, но я готов был поручиться, что пределы дома Трая мы не покидали. За окном плескалась ночная тьма, клочьями просачиваясь в комнату и заполняя собой углы и щели. Неожиданно плотная, непроглядная, равнодушная к оборотническому ночному зрению.
Единственным источником света служила свеча в высоком рожке канделябра, но пламя её из-за неподвижности казалось неживым, нарисованным. Тёплый тусклый свет не то что не рассеивал тьму, а, кажется, дополнительно подчёркивал и уплотнял. В неверных отсветах стоящая у того же стола Велесвета производила откровенно жуткое впечатление: кожа казалась мертвенно-бледной, волосы — ещё одним сгустком неестественной чернильной тьмы. Длинная рубаха из некрашеного полотна прикрывала колени и, кажется, была единственной её одеждой. Бросив на меня взгляд через плечо, женщина ободряюще улыбнулась, хотя эффекта добилась прямо противоположного: в её глазах жила та же тьма, пробуждающая внутри какие-то глубинные, древние страхи.
— Не бойся, — мягко проговорила кошка, возвращаясь к своему занятию. Из моего положения было не видно, что она делает на столе, но я слышал шорохи, шелест и позвякивания. Нюх неожиданно тоже оказался бесполезен: в воздухе был разлит одуряюще-сильный запах каких-то эфирных масел или благовоний. — Всё будет хорошо.
— Ты очень удивишься, если я скажу, что это прозвучало крайне неубедительно? — мрачно поинтересовался я, на пробу дёрнув руками и запрокинув голову, чтобы определить, как именно они связаны.
Собственное положение нервировало меня больше всего. Я лежал на кровати на спине, надёжно связанный по рукам и ногам и растянутый между спинкой и изножьем кровати. Не слишком туго, но я едва мог согнуть ноги в коленях и руки в локтях. Узлы явно давали понять, что вязал их профессионал и шансов освободиться нет, но выполнены они были очень аккуратно и почти не давили. Из такого положения рассмотреть было трудно, но, кажется, они были самозатягивающимися: чем интенсивнее попытки освободиться, тем хуже и туже результат. Да и верёвки были непростые; кажется, именно из-за них я не чувствовал рядом зверя и не мог обернуться. Ощущение было крайне неприятным и непривычным.
А, самое главное, вся моя одежда была аккуратно сложена на стуле, стоящем у стола, и собственная нагота не добавляла спокойствия.
— Не бойся, — повторила кошка, и в голосе мне почудилась улыбка. — Я же обещала, что помогу тебе.
— От бессонницы вылечишь вечным сном? — язвительно уточнил я. А что мне оставалось, кроме разговоров? Было устойчивое ощущение, что кричать и звать на помощь бесполезно. Не из гордости и нежелания предстать в подобном виде ещё перед кем-нибудь посторонним, а из понимания: никто не услышит. Тьма вокруг казалась живой и почти разумной, а тишина и неизвестность рядом с ней особенно угнетали. Разговор же по крайней мере мог прояснить ситуацию.
— Нет, что ты, — возразила она. — Если расслабишься, это даже будет… приятно.
— Если бы я знал, как именно ты планируешь меня лечить, у меня было бы больше шансов расслабиться, — огрызнулся я. Велесвета некоторое время молчала, потом сокрушённо качнула головой и тихо пробормотала:
— Странные вы.
— Волки? — уточнил я.
— Нет, все. Мужчины, женщины. — Она медленно качнула головой. — Бессонница — это не болезнь, её не надо лечить. — Ответ оказался неожиданным.
— А что же это? И что с ней надо делать?
— Это благословение. Прикосновение и дар Неспящей. Ты слышал о Неспящей? — буднично уточнила она.
А я непроизвольно дёрнулся, туже затягивая путы, и тихо выругался сквозь зубы.
— Вот значит как… Не слишком-то это всё похоже на алтарь для жертвоприношений, — процедил, окидывая взглядом комнату.
— Жертвоприношений? — с искренним недоумением уточнила кошка и даже обернулась, отвлекаясь от своего занятия. — Глупости какие. Зачем жертвы той, к кому рано или поздно придут все?
— А чтобы пораньше, — буркнул я.
Собственный голос… успокаивал. Настолько, насколько это вообще было возможно на волоске от смерти, когда ты решительно ничего не способен изменить. А язвительность и попытки пошутить были сейчас единственным, что помогало держаться в здравом уме. Потому что верить кошке я перестал окончательно, отчётливо понимая, что вляпался в историю, которая будет стоить мне жизни. Всё, что я мог в сложившейся ситуации — попытаться сохранить человеческое лицо, а это было сложно: прежде мне тоже приходилось рисковать жизнью, у степняков это было привычно, но никогда ещё мне не было так жутко.
Наши боги — грозные боги, они не помогают тем, кто этого недостоин, не прощают слабостей и ошибок. Солнцеликая Огника, — покровительница пламени, солнца, лета; она вспыльчива, несдержанна, переменчива, мстительна и яростна, но при этом не лишена благородства, умеет прощать и сочувствовать, быстро успокаивается и даже признаёт собственные ошибки. Белогривый Рун, волчий отец, — воздух, трескучий мороз и зима; он терпелив к мелким ошибкам, но безжалостен к серьёзным промаха, и тот, кто единожды навлёк на себя его гнев, обречён. Но и награждает он полной мерой, без издёвок и подвохов. Зеленоглазый Верик — прародитель котов, покровитель весны и воды; блудлив, беспринципен, лицемерен, обожает злые шутки, но его очень сложно всерьёз вывести из себя, и ни показушный его гнев, ни милость обычно не приносят серьёзного вреда. Но он очень любит детей, особенно совсем маленьких, и вот как раз им с искренним удовольствием помогает. И, наконец, Длиннохвостая Мика, — осень, земля, изобилие даров природы, брак, семья, беззаботная жизнь, неотвязная тоска и тысяча мелких неприятностей и болезней, вроде навязчивого насморка. Слабого она доконает, сведя в могилу, но к сильному окажется очень щедра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
